Александр Кустарев

Почти все существующие ныне гео-сообщества¹, организационно оформленные как государства, этнически неоднородны, и этническая карта мира не совпадает с политической. Не обязательно разделять особую политическую философию, которая видит в культурно-этнической однородности государств безусловную моральную ценность, чтобы видеть в этом проблему. Этническая и гражданская лояльность индивидов не совпадают автоматически, и это чревато недовольством и конфликтом². Этническая риторика широко используется для артикулирования и "разогрева" конфликтов, часто не имеющих этнической природы. Чтобы этого избежать, нужно адекватное этно-культурное устроение гео-сообщества.

¹ Государство – не единственный вариант гео-сообщества. Город, например, тоже гео-сообщество.

² По данным ECOR после 1945 года в мире было около 300 войн, почти все гражданские, по большей части с этническим элементом.

В принципе это касается не только этнической разнородности. Первой сферой раздельности исторически стала религия. Какие сферы жизни еще окажутся втянуты в эту проблематику, пока не очевидно. Сейчас же эту проблематика связана в основном с этничностью, или, если угодно, национальностью.
     Устроение гео-сообщества во всех его аспектах есть результат поведения его активных участников. Их поведение не совершенно произвольно, а зависит от разного рода условий и ограничений. Это – фактура гео-сообщества, естественные тренды эволюции сообщества, идеалы и нормативные установки, историческое наследие. Люди либо принимают их в расчет, либо игнорируют. В любом случае эти условия и ограничения влияют на результаты действий, усиливая или ослабляя их эффект или порождая негативные эффекты.

Действующие лица

Будем считать, что этно-культурное устроение гео-сообщества исключительно дело рук его самого. Тогда действующие лица – это сами этносы, их организации, общественные классы и корпорации. Это также – независимые индивиды. Это – и государство. От их установок и поведения зависит аранжировка этно-культурной разнородности каждой страны. Разные субъекты в разное время могут действовать целе-рационально или ценностно-рационально³.

³ Эти стандартные термины обществоведения Макса Вебера используются здесь в самом хрестоматийном виде.

Целе-рациональные действия преследуют конкретный собственный интерес агента; он не должен думать о том, как его поведение скажется на судьбе сообщества, в котором он живет. Ему безразлично, способствуют ли его действия гомогенизации или диверсификации общества, централизации или децентрализации. Ему даже безразлично, угрожают ли они существованию государства или нет. Преследуя свои субъективные интересы, они способствуют некоторым объективным (неподконтрольным) результатам. Пример целе-рационального действия – борьба меньшинства против дискриминации на рынке труда. Или борьба за контроль над местными природными ресурсами. Другой пример – использование иммигрантов в качестве дешевой рабочей силы в частном секторе. Еще один пример – избирательная миграционная политика государства, направленная на ликвидацию дефицита трудовых ресурсов высокой квалификации.
     Если целе-рациональные действия основаны на расчете, то ценностно-рациональные действия удовлетворяют духовные потребности или потребность в эмоциональном комфорте. Такой комфорт достигается осуществлением определенного идеала, непреклонным стремлением к этому идеалу или, по меньшей мере, демонстративной приверженностью этому идеалу. Ценностно-ориентированный агент не считается с издержками своих действий. Он хочет добиться своего, чего бы ему (и другим) это ни стоило.
     Таково стремление к статусной самоидентификации через этничность, государственность или этно-государственность и, стало быть, к построению культурно однородного и сильного национал-государства, что вместе и составляет явление, известное как "национализм".
     Целе-рациональная культурная политика некоторых агентов сводится к тому, чтобы усилить свое влияние и расширить привилегии. Такова политика культурных элит: элиты этнического большинства, или привилегированной "этнократии" (белое меньшинство в ЮАР, например).
     Есть основания думать, что массовый национализм бывает только ценностно-рациональным, ибо большие массы могут объединить только общие духовные (моральные) ценности и общее предрасположение к тем или иным действиям. Агент выбирает между разными ценностями и разными материальными интересами. В первом случае на основе инстинкта, во втором на основе калькуляции. У каждого индивида в конкретной ситуации рациональные мотивы могут оказаться сильнее ценностных или наоборот, но они почти никогда не вытесняют полностью друг друга.
     Меньшинства обычно хотят и равных гражданских прав (материальный интерес) и сохранения культурной самобытности (ценностная мотивация). Но эти цели совместимы только до определенной меры. Индивиды и коллективы ищут баланса между ними эмпирически. Выбор зависит от структуры  личности, структуры сознания, структуры чувствования, социального характера или от "политической культуры". Склонные к целе-рациональности индивиды делают выбор в пользу гражданских прав и ассимиляции. Склонные к ценностной рациональности делают выбор в пользу самоидентификации. Индивид может культивировать и двойную идентичность.
     Совмещение национальности (этничности) и государственности может быть в интересах одних и не в интересах других социальных сил. В общем случае в культурной унификации гео-сообщества заинтересована гуманитарная интеллигенция (литераторы). Она –изготовитель и владелец семиотической (символической) части проекта. Она усиливает тенденцию к совмещению нации и государства, выступая как агент сепаратизма там, где она представляет культуру меньшинства, и как интегратор там, где она представляет культуру большинства. Ее политика наступательна.
     Политика бюрократии, напротив, оборонительна и оппортунистична. Бюрократы всегда за сохранение статус-кво. Но когда диспозиция меняется, они становятся на защиту нового статус-кво.
     Крупный капитал исторически сыграл большую роль в создании современных государств, в частности так называемых "великих держав". Но, став глобальным, он заинтересован в ослаблении государства вообще и конкретных государств в частности. Теперь он заинтересован в существовании гео-сообществ не-государственного типа или даже в полной ликвидации отдельных гео-сообществ. В интересах крупного капитала полная культурная гомогенизация, сперва в рамках государств, а потом – во всем мире. Коммерческие производители информации и арта заинтересованы в глобальной унификации культуры и максимальном усечении государств, если они консервируют культуру гео-сообществ.
     Индивид (обыватель) или типичный представитель народа уклоняется от этно-политизации до последней возможности и приспосабливается к существующему положению вещей в индиви-дуальном порядке, выбирая свою этническую идентификацию из двух или больше. Он активизируется только когда ему трудно "вычислить", что выгоднее, и когда что-то возбуждает его "национальные чувства" – чаще всего это угроза войны или "нашествия" иммигрантов. Например, трудящиеся, малый бизнес, отдельные профессиональные группы, безработные и молодежь активно реагируют на миграционную политику государства, включая законодательство о гражданстве.
     Обыватель также вырабатывает свою особую стратегию двойной идентичности. В частности, культивирование "второй" идентичности часто компенсирует обывателю его социальную ущербность. Иногда эта техника компенсации предусматривает показную вторую самоидентификацию – так часто ведут себя русские за границей. Иногда, наоборот, многозначительно и умышленно скрытую – "тайную" – так ведут себя ассимилированные евреи. В последнем случае этнические группы приобретают сходство с закрытыми и эзотерическими религиозными сектами.
     Культурная политика государства зависит от того, кто контролирует государственный аппарат. В демократических обществах она зависит от большинства или от баланса сил разных агентов. Сильное государство может вести себя и как автономная сила. Этно-культурное устроение может быть доктринально обосновано и спроектировано государством, или, наоборот, может складываться на основе поведения индивидов и этнических групп.
     В первом случае имеет место разработанная государственная "этническая" (национальная) политика, и все остальные агенты к ней приспосабливаются. Во втором случае, наоборот, государство приспосабливается к поведению агентов, улаживающих отношения между собой.

Фактура

    Фактура гео-сообщества – это страна (территория) и ее население: размеры и связность территории, демографическая масса (численность), плотность и распределение населения, занятия населения и, конечно же, сам этнический состав.

    Когда-то увеличение демографической массы рассматривалось как ценность. Позднее все чаще стали говорить о преимуществах маломерности гео-сообщества. Приобретает авторитет обсуждение оптимальных размеров государств как в отношении демографической массы, так и территории.

    Этно-культурные проблемы могут быть более или менее чреваты конфликтом. Очевидно, что отношения между индейцами и "воспами" в США, или латышами и русскими в Латвии при известном сходстве по существу разногласий все же совершенно различны по ставкам этнической конкуренции, по масштабам конфликта, выделяемой энергии и последствиям для общества. Необходимо помнить, что периферийные сейчас культурно-этнические коллизии могут выйти в центр общественной жизни со временем. Их политическое значение может даже резко измениться моментально. Именно так случилось, когда стремительно распался СССР [Beissinger 2002].

     

Естественные тренды

     

    Под естественными трендами здесь мы будем понимать процессы безличного характера, порождаемые исключительно имманентной логикой (Eigengesetzlichkeit как выразился бы Макс Вебер) существования популяций. Это универсальные природные процессы, подобные процессам горообразования.

    Во-первых, это унификация образа жизни людей в области совместного проживания. Эту тенденцию порождает общность условий (среды обитания), совместность отправления жизненных функций, выполнение общих задач, взаимное влияние и имитация, коллективное отправление культов и ритуалов. Это характерно для любого коллектива – особенно организации. Современное понятие "корпоративной культуры" или "культуры фирмы" включает в себя не только единый стиль отношений между менеджерами и кадрами, не только стиль работы, не только единую репрезентацию вовне, но и совместные тотемы, ритуалы, рабочий язык и даже фольклор. На базе любой корпорации, если она существует достаточно долго, складывается квазиэтническая группа, или "племя", как выражается, например, Мишель Маффесоли.
     Эта унификация может привести либо к органическому синтезу культур, либо к механическому их сложению в практиках индивида. Первый процесс требует гораздо большего времени. Можно думать, что все нынешние культуры суть синтетические, то есть результат долгого перемешивания. Можно также думать, что в будущем такой синтез окажется маловероятным, поскольку в современном быстро меняющемся, текучем ("жидком" по выражению З.Баумана) миросуществовании ничто не может толком устояться. А если культурная практика эклектична, то любая ее компонента может быть заменена другой во мгновение ока, что и происходит.
     С процессом унификации совмещен прямо противоположный процесс фрагментации культуры. Обе эти тенденции по-разному комбинируются. Они могут быть равносильны и одновременны. Или сменять друг друга. Такое впечатление, что до середины ХХ века в Европе явно преобладал первый процесс. Сейчас столь же явно преобладает второй. Фрагментация усиливается по мере нарастания демографической массы сообщества и его богатства в ходе разделения труда и по линии самоидентификации.
     Другой естественный процесс – возникновение взаимной (обменной) зависимости между соседями. Разделение труда сперва интегрирует мелкие изолированные общины. Совокупность локальных общин в границах территории, объединенной под одной политической "крышей", вынуждена изыскивать все возможности для взаимодополнения. Исчерпание этих возможностей толкает локальные общины к развитию дальних связей, а их "крышу" к территориальной  экспансии. Логика разделения труда, таким образом, может быть благоприятна и для центробежных сил, и для центростремительных.
     Третий естественный процесс – иерархизация культур и организаций. Иерархия культур устанавливается в ходе конкуренции между ними. Конкурируют за место в иерархии, то есть за авторитетность прежде всего элитные культуры. Однако следует иметь в виду, что (особенно) с XIX века элитные культуры сильно обогащаются за счет фольклорных и сами распространяются на массы. А возникающие в ходе этого перемешивания "поп-культуры" конкурируют друг с другом на рынке⁴.

⁴ В Африке, до того как туда проникла западная культура, местная культура не делилась на "высокую" и "фольклорную". В нынешней фазе глобализации к процессу осмозиса высокой и фольклорной культур добавляется и осмозис западной и местной культур.

    Культуры также конкурируют за контроль над административной сферой гео-сообществ. В этом случае конкуренция этносов приобретает вид языковой конкуренции, причем конкурируют языки соответствующих этнических элит. Фольклорные этносы без своей элиты в этой конкуренции участия не принимают.

    Конкуренция культур – сложный процесс со взаимным возбуждением участников. В этой конкуренции естественное преимущество имеет язык этнического большинства, но если меньшинство имеет значительную массу и (или) принадлежит к более авторитетной культуре, ситуация осложняется. Такова ситуация в бывших английских и французских владениях и в республиках бывшего СССР. В условиях глобализации происходит к тому же импорт языков, авторитетных в мировой практике. Они могут стать вторыми языками любого гео-сообщества, в особенности его элиты. Это происходит теперь в скандинавских и в центральноамериканских странах. Малые страны особенно нуждаются в этом, поскольку без этого их шансы на включение в "большой мир" резко падают. Без усвоения мирового языка они могут превратиться в этнические гетто.

    Четвертый естественный процесс – социальное расслоение. Оно может совпадать с иерархией этносов в обществе, а может и не совпадать. Но в исторической практике чаще всего совпадает, что усиливает центробежные тенденции. Имущественное расслоение, не совпадающее с этническим, мешает единой самоидентификации любого этноса. В свое время Карл Дойч настаивал, что для единства народа важно не столько сходство индивидов, сколько их ролевая взаимодополнительность (complementarity). Точнее привычность для всех и каждого их социальной роли в данном обществе и готовность ее исполнять [Deutsch 1953]. Это можно обозначить как "сословную гармонию" или "классовую гармонию". Дойч собственно и "народом" считал только ту популяцию, которая устроила у себя такую гармонию. Естественна ли тенденция к ролевой гармонизации, не вполне ясно. Будем считать, что да, хотя бы потому что ролевая дополнительность частично совпадает с разделением труда.

    Но чрезмерное расслоение наций, оформленных как государства, угрожает им кризисом существования – революцией. Результат таких революций может привести и к территориальному распаду даже в тех случаях, когда классовость и этничность не совмещены и до кризиса не было активного сепаратизма. В XIX веке наряду с этническим сепаратизмом как реакция на имущественное расслоение возникла и идеология "безгосударственности" в комбинации с идеологией "пролетарского интернационализма".
     Наконец, пятый естественный процесс – иерархизация структуры управления. Иерархия власти как организации, то есть соподчиненность управляющих инстанций разного уровня тоже складывается в ходе конкуренции разных агентов власти. Организация иерархизируется по мере усложнения, порождая более низкие уровни, куда делегирует часть своих прерогатив. Таким образом, есть тенденция к нарастанию "этажности" организации.
     Противоположную тенденцию к упрощению и "уплощению" организации трудно себе представить. Но зато (или именно поэтому) существует тенденция к автономизации нижних уровней организационной иерархии. Классический пример этого в мировой истории – феодализация (дробление, распад) первоначально имперских организационных структур. Сейчас много говорят о возобновлении "феодализации" после долгого исторического перерыва. Что правда, то правда.
     Векторы этих тенденций могут быть направлены в одну сторону или в разные на каждом отрезке времени. Их сумма либо благоприятствует совмещенности трех компонент гео-сообщества (территории, культуры, организации) либо, наоборот, благоприятствует их расхождению. В принципе сумма этих процессов должна сопровождаться возникновением и исчезновением гео-сообществ и их государств, подобно тому как возникают и исчезают циклоны в атмосфере.
     Но в отличие от циклонов, раз возникшие государства имеют гораздо более значительную инерцию существования. К.Фридрих подчеркивал, что "нация" (читай "государство". – А.К.) – это нечто большее и длительно существующее, чем обычный политический союз" [Friedrich, 1963]. И это позволяет нам назвать еще одну естественную тенденцию – самоконсервацию государств как геополитических образований. Именно эту тенденцию с некоторых пор (условно говоря, с Вестфальского мира) поддерживает и усиливает международное право.

Идеалы или нормативные установки

В формировании и упорядочении гео-сообществ в позднем модерне (после Ренессанса) огромную роль сыграл проект (или утопия) территориального национал-государства, представляющего собой единую культурную общность (народ) и живущего под крышей единой организации (управление). Этот проект (или нормативная установка) включен явно или неявно в конституции или господствующую политическую философию существующих ныне государств. Сейчас это центральное понятие (наряду с плюральным государством) нормативной политической теории.
     С одной стороны, этот проект выражал и выражает интересы определенных социальных сил. Для них построение национал-государства было целе-рациональным. С другой стороны, он мотивировал поведение других действующих сил, вовлеченных в активное переживание своей этничности ("национальности") и государственности как особой ценности. Их мотивация была ценностно-рациональной. Но этот проект не был умозрительным; он отражал и отражает естественные тенденции, замеченные обыденным позитивистски-натуралистским сознанием. Более того, он воплотился в некоторую реальность, которую, как предупреждает Р.Брубейкер, нельзя игнорировать. Не следует забывать, что национал-государство все-таки остается "фундаментальным уровнем организации и локусом власти" [Brubaker 2004].
     Идеал национал-государства зародился под впечатлением опыта и образа Англии и Франции, где такое единство существовало издавна. Интерпретация "национал-государства" как естественной и наиболее эффективной (если угодно, экономически) формы социальности казалось особенно соблазнительной в условиях повсеместной эмансипации широких народных масс и их вовлечения в политическую жизнь. Этот процесс иногда именуют просто политической мобилизацией масс или "национализацией масс" [Mosse 1975].
     Суть идеала национал-государственной гармонии выразил итальянец Паскуале Манчини в 1851 году, объявив государство, включающее в себя более чем одну полноценную нацию "чудовищем, неспособным к жизни". Это представление оказалось настолько влиятельным, что стало мотором европейской истории вплоть до нашего времени. За 100 лет оно способствовало распаду и перерождению почти всех европейских геополитических суверенов, зафиксированных на Венском конгрессе.
     Пролетарский интернационализм и анархизм, ориентированные на безгосударственность не выдержали конкуренции с национализмом, несмотря на то, что выглядели и более рационально и этически благороднее. Более того, именно массовые партии трудящихся в ходе войн и революций ХХ века оказались наиболее заинтересованными и последовательными агентами национал-государства. И французские социалисты, и немецкие социал-демократы, и большевики в России, вопреки первоначальному космополитизму марксизма, оказались возбужденными строителями национал-государств.
     Очень быстро, однако, выяснилось, что реализация этого идеала  крайне затруднительна. Всего лишь спустя 20 лет после Манчини другой итальянец Массимо д’Азельо вынужден был сказать: "Мы создали Италию, теперь нам нужно создать итальянцев". Еще через 50 лет Муссолини скажет: "Не нация создает государство... скорее, наоборот, государство создает нацию. Государство дает народу сознание морального единства, единую волю и тем самым осмысленное существование" [цит. по Talmon 1980]. А еще через 50 лет итальянская партия "Лега Ломбарда" будет повторять слова Манчини, и круг замкнется. Только теперь уже под "чудовищем, неспособным к жизни" будут иметь в виду не империю Габсбургов, а саму Итальянскую республику.
     Культурная унификация казалась лишь формализацией естественной тенденции, была возведена в доктрину и проводилась жестко в XIX веке (и по инерции в ХХ) в Европе. Считалось, что она даже удалась в таких странах как Великобритания, Франция и Германия. Но этот успех, как видно теперь, оказался относительным, и есть сильные сомнения, что даже такой успех может быть повторен в будущем.
     Этот проект пользовался сильным влиянием среди народов Центральной и Восточной Европы. Его политизация сильно помогла возникновению государств на основе народов Австро-Венгерской и Российской империй. Это укрепило авторитет представления, что  "национал-государство" есть часть "промысла Божьего". Хотя уже в этих странах быстро обнаружились серьезные несовершенства этно-культурной ситуации, по инерции это представление продолжало свое победное шествие весь ХХ век.
     Под эту "музыку" совершился распад больших колониальных империй в середине ХХ века и затем распад СССР. Но именно эти процессы привели к возникновению исключительно культурно неоднородных государств. Причем конфигурация этой неоднородности оказалась обремененной даже более болезненными патологиями, чем в старых империях. Культурная унификация не только столкнулась с инерционным сопротивлением меньшинств. Она активизировала их сопротивление. Появлялись и новые меньшинства. Образцовые монокультурные гео-сообщества Западной Европы стали утрачивать даже достигнутый ими некогда уровень однородности в результате иммиграции и реанимации догосударственных этносов.
     Как подчеркивает Т.Шидер [Schieder. 1992], идея "наднационального государства" была не менее, если не более популярна уже с середины XIX века. Было несколько ее вариантов – консервативный (империя), либеральный (федерация) и демократический (res publica).
     Первые попытки обосновать проект "плюрального государства" современны проекту "национал-государства". Его можно разглядеть уже в дискурсе классических английских либералов (Милль, Актон), у австро-марксистов (Реннер, Бауэр) и у русско-украинского народника М.Драгоманова. Но вид альтернативной доктрины она получила у социал-либеральных лидеров немецких меньшинств в Восточной Европе, особенно балтийских немцев. Их конкретная задача состояла в том, чтобы оградить интересы немецких общин от восточноевропейских унификаторов, не посягая при этом на суверенитет государств, где они жили. Иными словами, они вовсе не мечтали об объединении немецкого народа как культурной общины (нации) в едином государстве. Но не могли смириться и с растворением немцев в культуре титульных наций этих государств.
     Их особая чувствительность к проблеме объяснялась несколькими конкретными обстоятельствами. Во-первых, балтийские немцы искренне считали себя носителями "высокой" городской культуры и цивилизаторами местной крестьянско-фольклорной массы⁵. Во-вторых, они считали себя (вполне оправданно) не менее коренным населением балтийских земель, чем все остальные этносы. В отличие от носителей чистого фольклора им было мало сохранить свой быт и тотемы. Они привыкли к "руководящей роли" и перспектива растворения в "плебейском" народе внушала им настоящий ужас. В-третьих, как раз в это время немцы за пределами Германии выступали инициаторами пангерманизма, и благополучное решение проблемы немецкого меньшинства в восточной Европе рассматривалось в демократических и либеральных кругах как противовес агрессивному (и подрывному) пангерманизму нацистов.

⁵ Так же сейчас думают и многие русские, что, конечно, не способствует смягчению языкового конфликта в Латвии, например.

Доктрину "анационального государства" активно разрабатывал и проповедовал "Конгресс народов" со штаб-квартирой в Женеве и журнал "Nation und Staat" (издавался в Вене). Красноречивыми выразителями этой доктрины были два лидера немецкого меньшинства в Латвии, рижане П.Шиман и К.Штавенхаген.
     Суть их рассуждений сводилась к следующему. Равенство культур в национал-государстве невозможно. Большинство всегда будет стремиться к доминированию и без особого труда может этого добиться, особенно в условиях демократии, где все решается голосованием. Стало быть, моральное обоснование национал-государства в Центральной Европе невозможно. Попытки создать его, наоборот, лишь обострят конфликт и взорвут еще существующие прагматические общности.  Стало быть, государство как прагматическая общность возможно лишь на основе "разделения культуры и государства" [Stavenhagen, 1932].
     П.Шиман, следуя той же логике, вообще ставил вопрос о "народах" как субъектах международного права наряду с "государствами": "Мир в целом заинтересован в создании всемирных этнических сообществ. Предпосылкой для этого будет служить отказ государств от решения национально-культурных задач" [Schiemann 1927]. Он предлагал отделить культуру от государства по образцу отделения религии и государства.
     По существу то же говорит и ультрасовременный автор: "Я готов настаивать, что национал-государство непрактично и в обширных регионах мира, вероятно, нежелательно" [Nicholson 1998].
     Другая доктрина, повлиявшая на этно-политику и этническую аранжировку гео-сообществ, была либеральная доктрина индивидуальных прав человека. Идеал либерального и либертарианского государства ориентирован не на права групп (в частности этнических), а на права индивида. По-настоящему либеральное общество это общество индивидов, а не коллективов. В либеральном (либертарианском) гео-сообществе идеал культурной однородности вытесняется идеалом правовой однородности. Вместо права группы на коллективную автономию он озабочен прежде всего правом индивида на самореализацию и правами, подкрепляющими это право. Но поскольку среди этих прав оказывается и право на  этническую самоидентификацию, осуществление этого идеала наталкивается на парадокс. Осуществление либерального идеала требует последовательной либеральной установки как от государства, так и от каждого индивида.

Историческое наследие

В принципе в каждый следующий момент своего существования гео-сообщество, организованное как государство, есть функция своего предыдущего существования. Оно существует по инерции.
     Завтрашний день гео-сообщества зависит как от длительности его существования в виде государства, так и от накопленного опыта, зафиксированного в материальной и идеальной инфраструктуре (знаково-символической среде).
     Даже если мы считаем, что современные государства как особый тип политического союза существуют не более 200 лет, различия между ними по "возрасту" весьма существенны для оценки их дальнейших перспектив. Очевидна разница между "старыми" государствами, как Франция или Великобритания, и совсем "юными", как Грузия или Эритрея. Соответственно этому у каждого современного государства разный опыт совместного существования этносов, субэтносов и квазиэтносов. А стало быть, разный опыт этнической политики, этно-политики, а более конкретно: культурной (языковой) унификации, федеративного устройства, улаживания межэтнических конфликтов, этнического лоббирования, защиты прав человека и пр. А у этносов и этнических индивидов разный опыт существования и сосуществования в гео-сообществах или опыт "ролевой комплементарности" (Карл Дойч, см. выше).
     Важно и то, чем были нынешние государства до того, как ими стали. Какие-то в прошлом были метрополиями империй или, наоборот, зависимыми образованиями. Специфически модерные государства различаются своей догосударственной традицией самоуправления. Она могла быть феодальной или патримониальной, племенной или корпоративной, демократической или авторитарной.
     Существуют разные мнения насчет того, какую роль в возникновении современного "национал-государства" сыграли этносы. Эмпирически каждое гео-сообщество строилось по-своему. Чаще от этноса и, во всяком случае, при его участии. Это представление развивает работа канонического авторитета последних 25 лет и умеренного "примордиалиста" А.Д.Смита об "этнических корнях наций" [Smith, 1986].
     Протонационализм этносов связан как с потребностью в самоидентификации, так и с потребностью в принадлежности к коллективу как полю коммуникации, и к вэлфэру. С этим согласился бы и "модернист" Эрих Хобсбаум, по словам которого "хотя нация и создается по преимуществу сверху, она не может быть понята, если не принимать во внимание импульсы, идущие снизу, надежды, нужды, чаяния и интересы простых людей, не обязательно национально ориентированных, и тем более не националистические по духу" (курсив мой. – А.К.) [Hobsbawm, 1990].
     Исторический опыт как будто бы указывает на то, что первые современные национал-государства возникли не столько по инициативе этносов, сколько по инициативе власти. Английская и французская нация складывались под крышей могучих абсолютных монархий. Во второй половине XIX и до середины XX века инициатива переходит к этносу. Возникшие в эту эпоху государства центральной и восточной Европы оформились на основе политизированных этно-культурных движений. Здесь этническое самосознание породило стремление к собственной государственности. Эту традицию продолжили бывшие советские республики. Они опирались при этом на официальные советские теоретические представления об отношениях между нацией и государством.
     И в том и в другом случае титульные народы новых государств игнорировали большую и влиятельную инородную компоненту в своем населении⁶.

⁶ Они при этом игнорировали и слабость собственной "высокой" культуры, но эту сторону дела я совсем оставляю в стороне. Ее краткое обсуждение чревато грехом политической некорректности. А ее основательное обсуждение упирается в вопрос, кто вообще из 200 современных государств (если угодно – наций) располагает собственной "высокой" культурой? помимо "мировой" или высокой культуры своего "культурного круга" ("цивилизации", как теперь предпочитают говорить)?

Т.Шидер по этому поводу скептически и не без ностальгии по империям замечает, что "национал-государственная организация без ограничительного элемента, без духовных и институциональных форм порядка, обеспечивающих противовес неограниченным суверенным волям, никак не пошла на пользу народам Восточной Европы да и всей Европы" [Schieder, 1992].  С этим поспешили бы согласиться и Габсбургская Вена, и Петербургское самодержавие, и Гладстон-Дизраэли, и московское Политбюро. Сейчас у них были бы основания сказать: мы же вас предупреждали...
     С середины ХХ века в результате распада империй определяющей компонентой для государственного оформления гео-сообществ становится территория. Так случилось потому, что новые государства были санкционированы самими империями и международным сообщестом в границах старых админинистративно-территориальных структур. Несмотря на очевидные пороки такого решения, оно было единственно возможным при тех обстоятельствах.
     Как бы нелепо ни выглядели этнические конгломераты, произвольно втиснутые в фиксированные границы, им приходится вырабатывать модус вивенди. К этому сегодня их понуждает мировое сообщество, хотя не ясно, как долго это будет продолжаться. Философские и дипломатические подкопы под "слабые" государства ведутся все более интенсивно. Их ликвидация или самоликвидация сдерживаются только тем, что никто не знает, что должно возникнуть на их месте. Все тоскуют по прошлому. Все боятся будущего.
     Но будущее неизбежно, оно стучится в дверь. И не только в дверь слабых постколониальных государств.
     Прежде всего могут радикально измениться правовые нормы, а тем более практики международных отношений. А именно, мы вернемся к практике облегченного перераспределения территорий и прежде всего сепарации. Все чаще раздаются призывы расширить полномочия международных организаций в улаживании этнических конфликтов и предлагаются конкретные проекты [Rae, 2002; Scherrer, 2004]. Можно думать, что это приведет к росту числа малых и культурно однородных обществ. В каждой части света есть по 25-З0 сепаратистских движений, чреватых выделением новых государств. А если провозглашение независимости будет урегулировано на основе либерализации геополитики, то маломерные государства будут расти как грибы. Маломерное и этнически однородное государство могло бы стать нормой и реанимировать классический проект национал-государства, но как предупреждает Х.Шеррер, это было бы желательно только в рамках над-государственного сотрудничества.
     Помимо делегирования-перераспределения прерогатив, что может привести к фактической ликвидации многих нынешних "крупных" государств, предстоит пересмотр концепции государства как воплощения коллективной воли. Это предполагает, во-первых, усечение прерогатив государства, а вместе с этим снижение требований к лойяльности граждан и их солидарности. А стало быть, и надобности в культурной однородности.
     Может поменяться содержание государственных прерогатив, что может иметь противоречивые последствия для культурной однородности и ее ценности. Здесь особенно важна дальнейшая судьба государственных (национальных) систем социального обеспечения (вэлфэра). Их демонтаж в образцовых национал-государствах сильно ослабляет потребность индивидов в принадлежности к нации как единому целому. Вместе с тем у государства могут появиться новые задачи. Например, забота о качестве инфраструктуры с целью привлечения разных функций – финансовой, туристической, образовательной.
     Наконец, будет происходить отделение государства как особого типа организации и существующих государственных аппаратов как корпораций и производственных единиц от территорий, популяций и более того – от конгруэнтных им гео-сообществ.
     Это самая интересная и многообещающая тенденция. Она предполагает, что наиболее успешные государства смогут заключать контракты с любыми гео-сообществами и корпорациями, независимо от того, где они расположены и кто их участники. В рамках этой тенденции в принципе любая финансовая корпорация или консультативная фирма сможет выступать в роли организации типа государства. Мыслимы правительства как фирмы, предлагающие свои услуги коллективным клиентам – в нашем случае гео-сообществам.
     Если кому-то это предположение кажется слишком спекулятивным и прожектерским, напомним, что в феодальной средневековой Европе именно эта практика была самой обычной ("Придите и володейте нами"). Эта тенденция еще совершенно не отрефлексирована, и ее пока трудно иллюстрировать примерами. Но иллюстрации быстро обнаружатся, коль скоро мы знаем, чего нам следует искать.

 

Гео-сообщество, солидарность, патриотизм

Разные варианты этно-культурного устроения гео-сообщества есть в сущности разные способы поддержки его солидарности.
     Люди, живущие на одной земле, которую они считают своей и не собираются делить, должны быть солидарны, то есть согласны по поводу распределения благ между собой и способны к совместным действиям – рутинным (обязательно) и экстраординарным (желательно). Солидарность в демократическом и либеральном обществе не предполагает единодушия и единомыслия, но предполагает, что сообщество мобилизуется вокруг исполнения планов и решений, принятых большинством или легитимным руководством. Солидарности сообщества как этнического единства соответствует "культурный патриотизм" или "этнический патриотизм" индивида. Такое гео-сообщество может именоваться "культур-нацией" (Kulturnation); к нему же относится и понятие "национал-государство" (nation state) в узком "националистическом" смысле слова. Его прообраз иногда видят в античном греческом полисе. При желании его прообразом можно считать и племенную общность. Можно думать, что этот способ обеспечения солидарности – самый эффективный. Солидарности легче добиться, если гео-сообщество культурно однородно. Совместные тотемы создают и поддерживают у популяции ощущение общности судьбы и интересов. Культурное родство создает у них ощущение кровного родства. Сознание кровного родства укрепляет их моральные обязательства друг к другу. А совместный язык, помимо напоминания о родстве, облегчает взаимное узнавание, коммуникацию и способность договориться и совершить сделку.
     В пользу культурной однородности гео-сообщества есть и еще одно рациональное соображение. Последовательное осуществление демократии в сущности возможно только в однородном обществе. Если этой однородности нет, то возникают противоречия между интересами целого и его частей, а также между интересами индивида как одновременного участника большой общности и партикулярной общности. Поэтому демократия "технически" еще труднее совместима с инокультурностью, чем интересы любого господствующего слоя.
     Принимая все это во внимание, можно считать этнически монолитное государство идеальным вариантом для поддержания солидарности гео-сообщества. К сожалению, это справедливо только для тех гео-сообществ, где такой вариант каким-то образом уже осуществился. Но переход к нему этнически разнородных гео-сообществ может оказаться весьма длительным и дорогостоящим (в терминах экономических и особенно социальных издержек); цена такого перехода может оказаться попросту запретительной.
     Какая компонента культуры важнее для того, чтобы гео-сообщество считало себя культурно однородным, сказать трудно. Иногда кажется, что это язык, но это не всегда так. Нередко символика (историческое предание) сильнее цементирует сообщество, чем языковая общность. Фольклор и быт кажутся несущественными в этом плане, но и это не наверняка.
     Если гео-сообщество не скреплено этнической солидарностью, оно должно быть консолидировано на какой-то другой основе. Необходимо, пользуясь выражением Джона Роулза, некое "рамочное согласие" (overlapping consensus). Один из таких вариантов – консолидация на основе лояльности государству. Ю.Хабермас называет это "конституционным патриотизмом" [Habermas, 1991]. Он возникает на основе единой самоидентификации разнообразных участников гео-сообщества через одно и то же государство – "престиж-государство" или "государственная нация". Ее прообраз видят иногда в Древнем Риме.
     Гражданин, какова бы ни была его этническая культура, может переживать данную государственность как свою, то есть считать себя сопричастным ее исторической судьбе и международному статусу. Эта возможность выражена в знаменитом поэтическом лозунге: "Читайте, завидуйте, я гражданин Советского Союза!" Она применима гораздо чаще, чем это может показаться на первый взгляд. Финскими патриотами были шведы (начиная с Маннергейма), канадскими патриотами – квебекские французы⁷, не говоря уже о разношерстной этнической толпе американцев или о трехъязычной Швейцарии.

⁷ Разумеется, отношения между ними и титульными этносами вовсе не были безмятежны и сепаратистские настроения в их среде существовали всегда.

Любое молодое государство, еще не забывшее момент своего харизматического возникновения переживается как личное достояние всеми, кто был причастен к его возникновению. Классический пример – Израиль. Больше шансов стать экзистенциальной ценностью для подданных имеет монархия. Солидарность британцев многим обязана Короне.
     С другой стороны, не следует преувеличивать этно-культурную однородность тех, кто извне выглядят как "немцы" или "французы". На самом деле их всех "родное государство" объединяло сильнее, чем общий литературный язык, на котором три четверти из них никогда ничего не читали. Вера Муссолини в государство была, может быть, слишком экзальтирована и догматична, но он никак не одинок в этой вере.
     Между тем все, для кого данная государственность стала референтным символом, превращаются в культурную общность⁸. Это не тотальная общность, а избирательная, то есть по одному параметру, но как мы говорили выше, этого может быть совершенно достаточно для того чтобы разные группы игнорировали различия между собой. Именно в этих условиях актуален вариант двойной идентичности индивида. Ее можно описать как комбинацию этнической (культурной) и государственно-гражданской (конституционной), но и как двойную культурную (национальную) самоидентификацию. Последнее вполне согласуется с пониманием нации как синонима государства.

⁸ Существует еще и "почвенный патриотизм", вдохновляемый культом территории проживания как "земли предков" или иными вариантами самоидентификации группы через свою "сакрализованную" территорию. Он почти всегда сопутствует "культурному патриотизму" и может сочетаться с "конституционным патриотизмом". Но, строго говоря, он органичен родо-племенному обществу и локален.

Государство может интересовать индивида в разных "ролях": как протектор ("крыша"), как гарант справедливости или возможности самореализации индивида, как администратор совместной системы благообеспечения (велфэра) и общественных служб, как поставщик политических услуг, как реализатор общественного проекта. Важно подчеркнуть, что в этом случае лояльность индивида государству не зависит от того, как он себя этнически идентифицирует, и от политического статуса его этнической группы в данном гео-сообществе. Солидарность такого гео-сообщества, строго говоря, не есть солидарность его участников друг с другом. Это их совместная лояльность государству как инфраструктурной корпорации. Это – "корпоративный патриотизм".
     Если это патриотизм вообще. В этом случае отношения между государством и участниками гео-сообщества меняются по существу. Они становятся контрактными, и обе стороны контракта имеют свободу выбора. Индивид выбирает себе государство. Но и государство выбирает себе индивидов. Современное право не знает понятия "остракизма", но нет никаких оснований думать, что так будет всегда. Не говоря уже о том, что де-факто полного гражданского равноправия нет нигде и сейчас. Гео-сообщество с корпоративным типом солидарности неизбежно будет состоять из участников с разным гражданским статусом – полноценных граждан, частичных граждан и резидентов без гражданства. Хотя в либерально-демократическом обществе гражданский статус индивида не будет принудительным. Граждане такого гео-сообщества могут быть меньшинством. А большинство может быть временным населением. Этно-культурная проблематика в таком гео-сообществе замещается статусно-гражданской проблематикой, сохраняя этно-культурный оттенок лишь в том случае, когда государство, заключающее с индивидом договор о гражданстве, достаточно явно демонстрирует расово-этнические предпочтения.
     Насколько надежна связность-солидарность гео-сообществ на этой основе и как долго такое гео-сообщество может существовать, не эродируя, судить нелегко. До сих пор патриотизм участников гео-сообщества наиболее эффективно проверялся войной. Если война исключается из международной практики, то такая "лабораторная" проверка невозможна. Вместе с тем, отнюдь не ясно, какая мера патриотизма индивидов нужна обществу, если оно вообще не собирается воевать, и в чем именно этот патриотизм может в условиях мира выражаться. В исправной уплате налогов?

Заключение

Простейшим способом этно-культурного устроения гео-сообществ была бы реализация элементарного националистического проекта "каждому народу свою политию". Можно было бы думать, что этот проект осуществится сам собой, если бы международное право поощряло сепаратизм и изменение границ между существующими государствами, или хотя бы не мешало этому.
     К сожалению, не так все просто. Даже если правовая атмосфера станет более попустительной, появятся другие препятствия. Oсталось очень мало территориально компактных этносов. И хотя у каждого этноса есть локальный очаг, часто его значительная часть живет за пределами этого очага. Этнически однородных государств (маломерных) может быть много, но у них может быть огромная диаспора. Образец – Израиль. Или Греция. Или Чечня. В этих условиях должны активизироваться идеи, пионерами которых были рижские немцы-автономисты и межвоенный европейский "Конгресс народов".
     Если общество конституировано на основе доктрины прав человека и при этом этнически неоднородно, то концептуально и нормативно это ставит перед ним две проблемы. Во-первых, какие сферы общественной жизни должны быть унифицированы и в каких сферах жизни допускается раздельное коллективное существование. Во-вторых, как единство и раздельность должны быть оформлены в правовом и административном плане [Eide 1993].Что в этих условиях может служить нормой или, если угодно, ориентирующей утопией для этно-культурного устроения гео-сообществ?
     Не "национал-государство". Но не потому, что этот проект неосуществим. Он осуществим, осуществлялся и будет еще неоднократно осуществляться. Он не годится именно как норма, поскольку, с одной стороны, не исчерпывает всех возможностей самоорганизации, а, с другой стороны, далеко не всегда заслуживает усилий на его осуществление. Но если так, то каков должен быть идеальный вариант этно-культурного устроения сообществ? Автоматически предполагается, что прямо противоположный, то есть проект "плюрального государства". Но инструментальность этой идеи еще меньше, чем проекта "национал-государства".
     Если она станет догмой, подобно тому как догмой в свое время стала идея "национал-государства", это может привести к таким же, если не худшим конфликтам. На правом фланге западноевропейской политики быстро растет влияние идеи "этно-культурного протекционизма".
     Cамое разумное было бы вообще отказаться от идеи нормирования этно-культурного устроения и конфигурации гео-сообществ. Утопия должна выглядеть принципиально иначе, то есть построена в иной плоскости и иных нормативных категориях.
     В этой утопии каждый индивид выбирает себе этническую идентификацию, прислушиваясь к своему инстинкту и подсчитывая свой интерес. Каждое гео-сообщество стоит перед выбором, какой тип солидарности ему предпочтителен. По моральным или прагматическим соображениям. Принимая во внимание (в меру своей компетентности и цивилизованности) возможности реализации того или иного проекта. Адекватно реагируя на признаки собственной эволюции  в сторону большей или меньшей культурной однородности и оценивая баланс сил, заинтересованных в разных вариантах. Если сделать этот выбор не удается, то есть агенты выбора не могут прийти по этому поводу к согласию, значит, такое гео-сообщество не может существовать. И, стало быть, в этой утопии мировое сообщество должно обеспечить гибкую и эффективную правовую рамку для непрерывного геополитического процесса, в котором территории и популяции безболезненно перераспределяются, а гео-сообщества и этно-сообщества свободно вступают в контрактные отношения с интегральными управленческими корпорациями государственного типа.
    
    В конце концов, никакое этно-культурное устроение гео-сообщества не самоцель. Самоцель – мир, остальное средства.

---

Библиография

    Beissinger M. 2002. Nationalist Mobilization and the Collapse of the Soviet State. Cambridge Univ. Press.
    Brubaker R. 2004 In the Name of the Nation: Reflections on Nationalism and Patriotism // Citizenship Studies, vol 8, №2.
    Deutsch K. 1953. Nationalism and Social Communication. MIT Press.
    Eide A. 1993. In Search of constructive alternatives to Secession // Tomuscat Ch.(ed). Modern Law and Self-Determination. Dordrecht.
    C.Friedrich C. 1963. Nation Building? // Deutsch K., Foltz W.(ed) Nation Building. NY.
    Habermas J. 1991. Staatsbuergerschaft und nationale Identitaet. Erker Verlag.
    Hobsbawm E. 1990.Nations and Nationalism since 1870. Cambridge. 10.
    Meinecke F. 1922 Weltbuergertum und Nationalstaat. Muenchen.
    Nicholson M. 1998. Failed States and International Security: Causes, Prospects, and Consequences. http://www.ippu.purdue.edu/failed_states.
    Rae H. (ed). 2002. State Identities and the Homogenisation of People. Cambr. Univ. Press Ch.Scherrer.
    Scherrer Ch.. 2004. Ethnicity, Nationalism and Violence. Ashgate.
    Schieder T.1992. Nationalismus und Nationalstaat. Gaettingen.
    Schiemann P. 1927. Volksgemeinschaft und Staatsgemeinschaft // Nation und Staat  №1.
    Smith A.1986. The Ethnic Origins of Nations. Oxford.    Stavenhagen K. 1934. Das Wesen der Nation.Berlin.
     Talmon J. 1980. The Myth of the Nation and the Vision of Revolution.