Михаил Юдсон

    "Версии, пунктиром набросанные в этой книге - только версии", - скромно дает вводную автор, видный историк и действующий дипломат Петр Стегний. После чего дарит нам полноценный захватывающий роман-расследование.
    Давайте же проследуем, пробежим по предложенному пунктиру, как по камешкам, выступающим из мелкой воды, из ручьишка Клио (это, простите, про меня и прочих братцев-образованцев, а для знающих в Истории толк редких птиц она - необъятный поток, несущий, швыряя, как щепки, тяжелые баржи каравана веков, река Хронос). В книге на дворе XVIII столетие, годы 70-90-е - тогдашний застой и перестройка! - история упадка и разрушения Французской монархии, извилистое, драматическое путешествие на эшафот Людовика XVI и Марии-Антуанетты. Эх, встреться им вовремя Воланд, просветил бы, энциклопедист: "Вам отрежут голову!" Потому что вечная надмирная Аннушка уже пролила подсолнечное масло и обречен Луи Подсолнечный, тусклый правнук "Короля-Солнца".
    В своих беглых заметках мне хочется текст не рецензировать (слово-то какое противное, бенкендорфье, пахнущее перлюстрацией), а просто пройтись еще раз по страницам этой книги, среди ее героев, одетых пышно и странно, с их именами, звучащими непривычно для моего варварского уха - но ах как погружаешься в то время, в эту жизнь! Автор утаскивает. Как выразился бы граф Никита Панин, "оборот фразесов, экспрессии" стиля Стегния столь сильнодействующи, что возникает стереоэффект, цветная кинематографичность - отчетливо, в запахах и звуках, осязаешь жестокий просвещенный XVIII век. Читаешь, глазеешь... Диковинно, дико, дивно... Красное вино, конечно, на каждом углу. Масоны-братки, ложа "Великий Восток" - знакомые дела! Постой-ка, брат мусью, впусти в теремок! Так завораживаешься сюжетом, что с головой в сю книгу ныряешь. Петр Стегний подстегивает наше снулое воображение, бережно заставляя мыслить и сопоставлять. Он в одиночку выполняет исторические труды целого НИИ (эдакий СтегНИИ) - поражает громадный объем перелопаченного и осмысленного, груды архивной руды, выданной "на-гора" (а сколько неизбежно отброшенной пустой породы!) - причем основная масса, так сказать, жила источников, практически не переведена с французского. Таков автор - и честь ему хвала.
    Итак, катись текст, как по-писаному, а мы вприпрыжку - вдогонку! Стучат-постукивают колеса кареты, выехавшей утром 21 апреля 1770 года из венского дворца Габсбургов Шенбрунн - в ней, роскошной, обитой изнутри розовым с золотом бархатом, отправляется в Париж 14-летняя (семиклашка!) эрцгерцогиня Австрийская и Лотарингская Мария-Антуанетта, ставшая за два дня до этого супругой наследника французского престола, будущего Людовика XVI. Жениха, правда, на брачном обряде и ложе не было - все происходило полюбовно и заочно, путем взаимной переписки. Герцог Шуазель, руководитель французской внешней политики, умело смастерил хитросплетенную систему династических браков, нежными вешними водами сближая Бурбонов с Габсбургами. Выдать да оженить - в государственных видах - вот венец политики! Венец с версальцем братья навек! Дружественный Союз Сердец! Загнать династических отпрысков, порой пубертатного возраста, за пирок да за свадебку - серьезная дипломатическая задача, сродни дележу европейского пирога. Тут такие скрипят потаенные пружины, этакие случаются свары сватов и битвы под кроватью - одно слово, передел мира!
    И вот она к нему едет, говоря слогом Зощенко, а может он ее совсем не ждет на своей жилплощади. Она-то, отныне Мария-Антуанетта, была пепельно-русая стройная красотка с "очаговательно" оттопыренной габсбургской губкой и с пристрастием, как позже выяснилось, скорей к радостям жизни, нежели к домашнему очагу и детским люлькам. А Лю XVI, тогда еще дофин, являл из себя здоровенного неуклюжего полноватого увальня, которому дела королевские были до фонаря - он обожал слесарить, клепать замки и вытачивать ключи, проводя в своей мастерской больше времени, чем в замке, за что и получил в народе кличку "Замочник". Да-а, сладкая парочка! Жена ювелирно владела "искусством придворной рисовки" - знаменитый гламур Марии-Антуанетты! - всегда элегантна, грациозна и царственна, "невольно, вместо стула, хотелось придвинуть ей трон". А муж попался крайне невыразительный, молчаливый (бирюк, а не Людовик!) и хронически нерешительный - "подвигнуть его к принятию какого-то решения было так же трудно, как удержать вместе бильярдные шары, смазанные маслом". Ну и сама жизнь королевская - тоже не пирожное! Парижская приближенная камарилья, все эти высокородные низкоподданные донимают, как комары - жужжат, канальи, лебезят, облепляют, жалуются, выцыганивают прибавку к жалованью и чин повыше. Да и дворцовые отправления, пардон, церемонии сроду на виду - от обеда до отбоя - аквариум прямо, паноптикум. Папуасские нравы Версаля - когда Мария-Антуанетта наконец рожала (а долго не могла - король не знал, откуда берутся дети, и его, здорового обалдуя, пришлось просвещать), так на таинство родов, прямо в альков или там в будуар сбежались придворные обоих полов и смотрели во все глаза - ритуал! - и некоторые на скамеечку влезали, чтобы лучше видеть. Свечку держали галантно! Дичь, темень, охота на королеву...
    Вот в каких обстоятельствах, точнее, декорациях начинается наше действо. Структурно книга Стегния, по его признанию, построена в соответствии с тремя "С" Екатерины II, любившей повторять, что политику определяют "обстоятельства, интриги и их сопряжения" (по-французски все эти слова на "с"). Автор выделяет два "наиболее романизованных эпизода" - во-первых, скандальную кражу бриллиантового ожерелья Марии-Антуанетты, с чего, собственно, и начался ее кандальный путь на эшафот, и, во-вторых, бегство королевской семьи из Парижа, завершившееся в крошечном городишке Варенн (там их поймали, арестовали, велели паспорт показать).
    Первая история - сюжет для небольшого плутовского романа - стряслась в августе 1785 года (двести лет спустя - Успение ускорения и перестройки). Придворный ювелир Бемер (еврей, естественно, саксонский) обвинил кардинала Рогана, великого дародателя Франции, в отказе оплатить бриллиантовое ожерелье стоимостью 1 миллион 600 тысяч ливров, купленное им, как он уверял бедного ювелира, по поручению королевы. Королева категорически отрицает свою причастность (так и вижу - слезы в опочивальне, истерики, битье саксонских сервизов), министр двора барон Бретейль топает ногами и требует примерно наказать негодяя-кардинала. Того вызывают из королевской часовни, где он в полном облачении готовился служить торжественную мессу, и арестовывают - при огромном стечении как громом пораженного народа. Да бог с ним, с народом-то, низшим сословием, это полбеды, а вот потолок несчастья в том, что публичный арест Рогана, князя-епископа и дародателя, второго лица в церковной иерархии Франции - был прямым вызовом, если не плевком, Папе Римскому и императору австрийскому. Уж они мерси за такую мессу не скажут! Кто же подставил кролика Рогана, а заодно и Марию-Антуанетту, ненавидимую плебсом "австриячку"? Тут из-за кулис выпархивает дама полусвета Жанна де ля Мотт-Валуа (ишь, цаца, длинная какая, пока выговоришь!..) - ловкая авантюристка, мошенница. Она в сговоре со своим мужем и еще одним приятелем, Рето де Виллетом, писала кардиналу письма от имени королевы, и даже вызывала на свиданье. Тот, старый дурак, таял и ответствовал (Жанна его послания, скорей всего, вешала на гвоздик в отхожем месте). Наконец, осторожно, чтоб не спугнуть, попросили купить ожерелье - мол, потихоньку хочется, без огласки. Роган в восторге кинулся в лавку к ювелиру, дал массу гарантий (а он был богат), написал кучу расписок - а тут же рядом крутился и пресловутый граф Калиостро, льстиво предсказывая "успех негоции" - получил в трясущиеся руки дорогущее ожерелье и на подкашивающихся ногах побежал к жадно ждущей Жанне, обещавшей немедля, ну никак не позже понедельника, передать драгоценность королеве. Шестьсот сорок четыре чистоводных бриллианта - афера века восемнадцатого!
    Короче, чисто конкретно кинули кардинала, развели лоха. А то он думал, что он один - дародатель, а кругом, значит, юродивые. А народ такой, что на ходу подметки срежут вместе с головой - не успеешь и спросить, как там экспедиция Лаперуза! Короче, пацаны и дамы, зажуковали ожерелье... Чуть Роган отвалил за дверь, пошла работа - брюлики выковыривали из оправы кухонными ножами (скупщики камешков ныли потом, что грани поцарапаны), а уж хохоту было, верно, вина и шуток! Посмывались быстро - кто в Швейцарию навострил лыжи, кто в Лондон сделал ноги - все, как сегодня, вариантов нет. Ну а Роган, бедолага, пострадал за правду - крепко ему врезали по рогам, дали кардиналу по шапке! А потому что - не интригуй!.. Это я вам, дорогие читатели, своими словами пересказываю, вроде как сериал тех лет - привыкли мы нынче быть более зрителями, поглощающими крутой и в мешочек "экшн", лупающими ленно глазами и мало вслушивающимися в мелос текста. А Стегния надо именно читать, шевелить губами, катать на языке - я могу передать лишь канву, а весь кайф, вся игра ума, запахи архивной пыли, бархатных роз, грядущей грозы - вся, скажем по-восемнадцатому, неизбывная прелесть сей прозы - исчезает. Посему - читайте сами. А я иду дальше.
    Теперь на дороге - интриги. О, накал и невероятный диапазон политических и прочих интриг в последние годы царствования Бурбонов! Скандалы, мистификации, охота за королевскими милостями - стрельба денег, выуживание ливров, капканы на фаворитов и силки для соперниц... Бурлящий, бурлескный коктейль интересов, амбиций, сладкий душок разложения Версаля! Карлейль назвал смехотворное дело об ожерелье - "прелюдией революции". Да, люди добрые, революция входила во Францию, влача интриг тяжелыя вериги. Существовали настоящие поэты интриги - плодовитые сочинители разрушающих монархию памфлетов. Анонимная гласность, социальная сатира в духе Бомарше, поистине, не булыжник, а пасквиль - оружие третьего сословия (Русь-матушка дальше примитивных "подметных писем" не шла, а бунтовала, в основном, устно, келейно, на ушко). Если предыдущая книга Стегния "Посол III класса" явно открыла мне глаза на роль дипломата, дергающего тайные веревочки, то теперь обнажилась придворная интрига, и вылезла, как подстежка, технология принятия важнейших государственных решений. Господи, как временами и странами мал по уму и радиусу "ближний круг" сильных мира сего, как он убог и безрадостен! А мы, блаженные, от них зависим, трепещем, лепечем, копошимся...
    Хорошо, когда властители попадаются разумные, сеющие добро - корреспонденты Вольтера, друзья Дидро. Екатерина II (шахматно обозначая, Е-2), окруженная, как королева, офицерами и конями, и про пешек своих не забывала, блюла империю. Волнуясь, раздумывала о законодательстве российском: "В каком же месте жмет башмак? Широк что ли он слишком или тесен?" Прищурясь, посматривала в сторону соседей - о чем шумит Европа. Французский бардак с ожерельем не одобряла: "Вот уже очень давно я совсем не покупаю бриллиантов... А Калиостро - это хитрый злодей, которого следовало бы повесить, это, возможно, остановило бы нынешнюю безумную моду верить всяким оккультным наукам". Радует здравый смысл нашей императрицы. Как только при дворе вместо трудолюбивых остерманов появляются юркие калиостро - туши свет, конец империи! Гришку Распутина (предварительно использовав по назначению) Екатерина бы, пожалуй, выдрала и под лед спустила - своих орлов хватает! А колдунов не надобно...
    Вернемся, однако же, в теплую Францию. Ну-с, с ожерельем дело ясное, что дело темное. Лично меня эта история шибко не задела, душу не ушибла, не исторгла стон. Подумаешь, с жиру лопаются, аристократы проклятые, ожерелья по полтора лимона покупают - а у народа, у простых буржуа, луковый суп жидок! К тому времени предвестье революции шло из предместий (хлеба!) и из типографий (зрелищ!) - памфлеты, сатиры, в воздухе пахнет козой... О ту пору проявилась полная фригидность и импотентность власти - точно по Фрейду - низы не хотели, а верхи не могли. Вырождение монархии. Здесь начинается вторая, главная часть книги Стегния - своеобразный исторический триллер "Побег". Предыдущие главы - это некие пролегомены к "Побегу". Я вот вам сейчас быстренько, коротко, на пальцах, на одной ноге... Слушайте же!
    И было: в мае 1789 года в Версале собрались Генеральные штаты (типа Верховного Совета в Москве - двести лет спустя) и началась говорильня - в июне депутаты третьего сословия провозгласили себя Национальным собранием, заняли Зал для игры в мяч (тоже колонный, небось) и поклялись не расходиться, покуда Франция не получит конституцию. Разжиревшая власть с размягчением мозга, эти сонные три толстяка в одном тазу, как всегда прохлопала ушами и оказалась не готова к повороту винта. Дальше - больше. Июль, жара, конец идиллии, взятие Бастилии. С той поры на пару лет Луи XVI с семейством сидит взаперти в Тюильри под охраной-надзором Национальной гвардии и личным присмотром главкома Лафайета. Пока все мило, тонно. Короля тихо-мирно склоняют к ограниченной конституционной монархии, он по природной ограниченности ни бе, ни ме, ни кукареку (вот тебе и галльский символ - одним лишь лилиям цвести!), но терпение народа не безгранично, мало ли что придет им в голову, и хорошо бы поехать в какое-нибудь тихое, безопасное место, подальше от этих марсельез и там пожить. А там - посмотрим. Может, эта нежить рассосется, как ночной кошмар, и наутро можно будет спокойно пробудиться - как всегда, в семь - выйти в сад, запереться в слесарке и выточить очередной замысловатый ключ. Эх, королевский мечтатель!.. Мария же Антуанетта, как всякая женщина, смотрела на вещи реально, кошачьим инстинктом чуяла жуткую опасность и изо всех пыталась спасти своих детенышей (девочку и мальчика) и уберечь безвольного мужа. Она непрерывно вела интенсивную тайную переписку - вырваться, выбраться из дворцовой клетки на волю! Европейские дворы и государственные мужи тоже не сидели без дела - пенились планы, роились замыслы, посланники бомбардировали депешами. Происходило все это суетливо, бестолково и как-то неспешно - медвежьи хлопоты. Сыпались заманчивые предложения бежать из Парижа - в Компьен, Мец, Руан, Швейцарию, Государства Луны... Маршрутов бегства - вплоть до самых фантастических - предлагалось столько, что глаза разбегались. Уходить за кордон король отказался - по новым законам был бы тут же низложен, да и жить в эмиграции не улыбалось - денег не было (ох эти низменные материи!), нетрудовых доходов, как-то не озаботился заранее. Мария-Антуанетта свои бриллианты переправила в Брюссель (хорошо - не зашила в стул) - и это все, оффшоры еще не изобрели. Зато рошфоров, гвардейцев всяких усатых, было хоть пруд пруди - и они горячо взялись за дело (руки бы им поотшибать!). Решили двигаться в Монмеди - "небольшая, хорошо укрепленная крепость, до границы - один лье", добираться удобно через Шалон, Сент-Менеу и Варенн.
    Ладно. В Париже, так сказать, изнутри, побег готовил барон Бретейль. Это была голова! Прямо самородок. "При весьма скудной образованности, проникшей в его плоскую голову, талант и знания ему заменяют собственные суждения", - утверждал современник. Раздолбай версальский, сказали бы сегодня. Злой гений Бурбонов. Что ни сделает - все не так, из рук вон! Снаружи бегство подпирал генерал Буйе - заслуженный вояка (в зоне его командования находился Монмеди), которого больше прочего, увы, волновала карьера детей. Поэтому почетную долю встречать и спасать короля он доверил младшему сыну, а тот напортачил, перепутал и загубил.
    За практическую часть отвечал Аксель Ферзен - ферзь этой партии, мужское начало, верный милый друг королевы. Шведский офицер на французской службе, решительный и бесстрашный викинг, он был, как мнутся исследователи, не только любовником Марии-Антуанетты, но и истинным отцом дофина - то есть спасал прежде всего своего сына, будущего Людовика XVII.
    Шаткая плоскость побега зиждилась на этих трех слонах (которые блукали в трех соснах), а слоны крепились, как и положено, на черепахе - баронессе Корф, вдове русского полковника, живущей в Париже в роскошном доме на набережной Четырех Наций ("некрасива, но очень богата"). Ей суждено было сыграть одну из ключевых ролей в этой "драме замкнутых". Через нее передавались письма о побеге, она одолжила деньги на карету и расходы, а самое главное - выправила и отдала свой паспорт. Королевская семья бежала по паспорту мадам Корф.
    Два года длилась эта бодяга по подготовке побега. Бездарные исполнители, вялые господа бурбоновы - полное отсутствие решительности ринуться в рискованное, но спасительное путешествие - то Мирабо помер, то другое мешает. Наконец, собрались. В ночь на 21 июня 1791 года выскользнули поочередно из дворца, охраняемого Национальной гвардией - трещат факела, перекликается стража, король в одежке простого буржуа ("интендант Дюран"), пятилетний дофин переодет девочкой ("мы будем играть комедию", - сказал малыш), карета ждет на площади, Ферзен на козлах - авантюрно-детективное чтиво, леди Агата на паях с сэром Артуром и Дюма-пэром! Покинули Париж. С ними скачут три телохранителя - безоружные - король, тюлень, настоял: "Я не хочу, чтобы ради меня пролилась кровь". Так лучше сидеть в Тюильри или Тобольске и ждать, пока придут резать?! Телохранители те еще чудо-богатыри, придирчиво отбирали - один такой близорукий, слепошарый, что в сумерках собственную лошадь не различал (не удивлюсь, если два других - глухой и немой, для равновесия системы). С единственным вменяемым, Ферзеном, скоро расстались, как ни молил он, король не попустил. Тогда Ферзен и произнес эту знаменитую фразу, обращаясь к Марии-Антуанетте: "Прощайте, мадам Корф". Тоже ведь - история. История любви. "Ферзен остался за бортом экспедиции", - образно пишет Стегний. Остальные покатили дальше. Поехали с огрехами! То колесо отвалится, то лошадей лишают... Кроме того, король второй раз за всю жизнь уколесил за пределы Парижа и "имел вид школьника, выбравшегося на каникулы". В какой-то деревушке он вышел, чтобы "избавиться от воды" и заговорил с местными пейзанами о видах на урожай - доигрался до того, что его узнали. Совсем худо стало в городке Сент-Менеу - тамошний почтмейстер Друэ, друг народа и демократ, обиделся, что лошадок арендовали не у него, затаил некоторое хамство, а потом поскакал в обход в соседний крошечный Варенн, поспел раньше королевской кареты, всех там поднял, всполошил, забил в колокола, перегородил с друганами дорогу - и поймал короля! Представляете, "группа товарищей в легком подпитии", как пишет Стегний, вооруженная старыми ружьями, а то и вилами с косами - схватила монарха! А где же посланные навстречу войска генерала Буйе, где эти доблестные гусары и драгуны?! Ну, как всегда в жизни, а не в кино - все глупо и безнадежно. Гусарам забыли выдать патроны ("хватит сабель!"), драгуны вдруг "перешли на сторону народа", кто-то пил и колобродил, кого-то не могли добудиться.
    Король тоже молодец - "прослезился и облобызал присутствующих". Завязли Бурбоны в Варенне, как мухи в варенье! В той же карете, тем же макаром их, телят, конвоируют обратно в Париж. Вся увеселительная поездка за город длилась двадцать три часа. Так это все несуразно вышло, что историки до сих пор бьются, спорят, как обозначить Варенн - загадка, предательство, провал, ловушка, последнее путешествие Шестнадцатого...
    Конечно, история "одного из луёв", как выражался поэт, - поражает. Скорей, это нечто театральное, драма, а король - "Гамлет Французской революции" (по Стегнию), да, да, вечно сомневающийся, и словно у Шекспира - "тучен и задыхается". Порой это водевиль, а прочее все гиль, все пляшут и поют - только кончается гильотиной. Мадам Корф, как в древнегреческой трагедии - фигура Рока. Аксель Ферзен в синекрылой системе символов Метерлинка - Душа Заговора. У автора книги, Петра Стегния, свое мнение: "Бегство в Варенн - это преимущественно дипломатическая история". У дипломатов же, этой запломбированной касты, особое мышление и навыки, язык и памятники письменности. Прекрасно, когда и непосвященные могут насладиться запечатанным в архивах плодом, отведать познания. Я это к тому, что весь мой торопливый, дребезжащий, как королевский экипаж, скомканный пересказ - эдакая дайджестянка! - лишь способ подвигнуть вас на плавное и неспешное прочтение Стегния. Поверьте, талантливый текст благодарно одаривает - я сумел прожить еще одну, диковинную - жизнь в четыреста страниц. Как упомянуто в предисловии "От издателя" (очень, кстати, изящном, емком): "Эта книга подобна магическому кристаллу - при каждом повороте его новая грань высвечивается неожиданной и неизменно загадочной картиной... Далекое прошлое, коснувшись нас, не уходит в глубь времени, а, наоборот, оживает - в нашем времени, в нашей недавней и сегодняшней жизни... Распутинщина и убийство царской семьи; крах перестройки и десятилетие ельциниады... Те же нравы, такая же жуткая и бессмысленная паутина интриг, те же - переодетые персонажи". Петр Стегний, ревнитель дат и документов, прослеживает это очень четко - в его тексте настойчиво звучит рефрен "двести лет спустя".
    Трагедия в Варенне (в лето 1791) и фарс в Форосе (лето 1991) - тот же синдром - опускаются руки, вываливается, роняется власть. Ведь казалось бы, ну что нам нынче до тех далеких лет и чужеземных имен с удареньем на последний слог? Ан нет, спираль возвращается на круги, все повторяется и горько повторять - уроки истории, опять двойка!
    У Чехова в письмах есть фраза, дивно подходящая и к нашей книге: "В центре уезда две главные фигуры, мужская и женская, около которых группируются другие шашки". Точно! Только не уезд, а королевство. А так - те же сплетни, шашни, интриги, глупость, подлость, изредка благородство, если повезет - любовь. В конце, как у всех, - смерть. Очень отчего-то жаль Марию-Антуанетту. Людовика XVI казнили 21 января 1793, ее не пожалели в октябре того же года - как курицу на бульон... Цивилизация! Французская кухня... Цыплят венценосных не тронули, слава богу, XVIII век, а не 18-й год, не ипатьевский подвал... Дочурку даже выпустили потом, точнее, обменяли на чертова почтмейстера Друэ (его захватили в плен австрийские войска) - вот уж сопряжения!
    Должен, однако, признаться, положа руку на оглавление, что для русскоговорящего слуха особенно интересна последняя глава: "P.S. Вид на Варенн из Царского Села" (вроде как на то лето во время грозы). Манускрипт Петра Стегния (P.S.) не зря имеет подзаголовок: "Из истории тайной дипломатии Екатерины II". Санкт-Петербург пристально следил за происходящим, получая сообщения (правда, порой путаные слегка) от своих посланников и представителей в сопредельных странах: "О выезде из Парижа короля Французского с фамилией спознали здесь вчерась. Неизвестно по сю пору, где Его Величество обретается..." (поток сознания Степана Колычева из Гааги). Петр Стегний проясняет события тех дней, в частности, показывая причастность Симолина (посла России во Франции) если не к спланированно-созидательной помощи - паспорт состряпал! - то к потачке и покровительству (возможно, с повеления высочайшего). Сначала-то Симолин своевольничал, кочевряжился, гнул свою линию, якшался с якобинцами, но быстро стал для императрицы "ярым демагогом, восхищающимся всеми нелепостями, которые совершает негодное Учредительное собрание". Пришлось поступиться принципами, послушно поворотив к привычным промонархическим позициям. Признал Симолин, прозрев сразу, и "скорейшую необходимость восстановления христианнейшего короля на посту, уготованном ему Провидением". Смирился посол и даже тайно встречался с Марией-Антуанеттой и королем в Тюильри, помогая и сочувствуя. Супротив Санкт-Петербурга (да и версус Версаль) не попрешь, при Екатерине не больно забалуешь, строга была матушка: "Изгнать из королевства всю эту шайку прокуроров и адвокатов... Вывезти, посадив в карман, короля французов..." Российские дипломатические воины, бойцы невидимого фронта, были деятельны и расторопны - и депеши шустро перехватывали, и шифры шибко вызнавали. Выяснялись иной раз совершенно поразительные вещи - французские офицеры, оказывается, пробирались на помощь восстанию Пугачева - "Черным морем, потом в Грузию, а оттуда - на Урал". Или, скажем, вовремя раскрытая и загубленная на корню плодотворная французская идея покушения на российскую императрицу...
    Напослед - о сопряжениях планиды. О, азбучные кубики судьбы! 21 апреля отправилась карета из пункта А (Австрия) в пункт Б (Бурбоны), а оттуда 21 июня в точку В (Варенн), и конечная станция Г (гильотина) - 21 января. Тройка, семерка, туз - привет Старому порядку от Старой дамы!..
    Последнее свое письмо, написанное в день казни, Мария-Антуанетта передала Ферзену через баронессу Корф. Такие дела. Прав автор дочитанной книги - детали плохо различимы, особливо в свете факелов, и делают Историю не почтмейстеры, а тенденции, но из темных временных глубин, вертикальных лабиринтов Хроноса, сквозь дымы переворотов, пожарища революций и прочих чижиковых кровопролитиев, доносится вечно-человеческое, щемяще-обжигающее: "Прощайте!.. Мадам Корф".