Галина Подольская

ЕВГЕНИЙ МУХОРЛЯН: ПРОСТРАНСТВО, РАВНОЕ ЖИЗНИ И МАСТЕРСТВУ

     Этот путь к себе в творчестве не был для художника Евгения Мухорляна простым. Евгений Мухорлян родился в 1935 году. Своих родителей не помнит. Его детство прошло в годы войны в эвакуации, в детских домах Средней Азии. На письма, посланные во всесоюзный розыск, уже во время службы в армии, ответа так и не поступило. Пропали и вложенные в них детские фотографии…
     На конкурсе юных художников в Киргизии он получил первую премию - поездку на горный курорт Иссыката. Место поразительной красоты, расположившееся среди множества горячих источников, словно вырывающихся на поверхность земли у подножия гор Киргизского Алатоо в окрестностях Бишкека. И по сей день не иссяк поразивший сознание мальчика священный источник Иссык-Ата - тот самый, что упоминается еще в рукописях средневековых историков и путешественников по Великому шелковому пути. На скале, вблизи животворного источника и ныне внемлет миру древнее изображение Будды-целителя…
     "Я выходил смотреть на всю эту красоту, которая сверкала на солнце. И это был живой мир, который сиял так, что хотелось схватить все его изменяющиеся отсветы… Там, у источника, я впервые увидел одного настоящего художника. Он стоял и писал с натуры - настоящими масляными красками, которые даже пахли не так, как акварельные…"
     В 1963 году Евгений оканчивает институт, получает диплом художника декоративно-прикладного искусства и отправляется на работу по распределению - в Нижнем Новгороде дизайнером по судам на подводных крыльях. За дизайнерскую разработку в Полиграфической промышленности удостоен Золотой медали ВДНХ.
     Одновременно с работой в промышленности отливалась и другая грань его дарования - лирическая… Путешествие по Волге вдохновляет его на серию графических работ, в которых словно оттачиваются черты, характерные для всего последующего творчества, когда сама композиция рисунка ритмически организует пространство листа, а в пульсе линий бьется непредсказуемое ожидание тайны, то приоткрывающееся, то замирающее в контрасте светлых и темных плоскостей.
     Творчество Евгения Мухорляна обладает одной особенностью: каждая из его работ по сути автобиографична.
     Наиболее показательна в этой связи графика Е.Мухорляна, стремительность которой подобна естественному продолжению судьбы самого художника.
     Ощущение амбивалентности бытия переходит на новый эмоциональный виток в его работе "Кони привередливые", посвященной памяти В.Высоцкого:
     
     Вдоль обрыва по-над пропастью по самому по краю
     Я коней своих нагайкою стегаю-погоняю.
     Что-то воздуху мне мало. Ветер пью. Туман глотаю.
     Чую с гибельным восторгом: пропадаю-пропадаю.
     
     Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее,
     Вы тугую не слушайте плеть,
     Но что-то кони мне попались привередливые,
     И дожить не успел. Мне допеть не успеть…
     
     Кони художника летят над пропастью, символизируя ураганным полетом неотвратимую близость конца пути поэта. И эта трагическая безысходность судьбы - в самой закольцованности композиции, пластике схваченных движений коней, чующих неминуемую беду и содрогающихся от "злых голосов ангелов". Это неожиданные ракурсы - с переливами от насыщенных тональных пятен, весомо-невесомых линий, сталкивающихся в прогибе гитары с порванными струнами. В этом энергетическом максимализме - все по В.Высоцкому: "Хоть немного еще постою на краю…"
     Этот "край пропасти" в Израиле неожиданно приобретает художественную неисчерпаемость. Иерусалим Евгения Мухорляна эстетически бесконечен. В нем привычное цепляется за непривычное, а кажущееся вовсе не кажется, а запечатлено на холсте, как само дыхание священного города. В восприятии Евгения Мухорляна Иерусалим и его герои живут своей поэтико-эпической жизнью, дарованной как жизнь в веках. Не потому ли скрипка, лежащая на плече старика-еврея, так и выводит свой мотив? А шофар, обращенный к небу, не перестает звучать? Не потому ли созданные Мухорляном типажи, хоть и не знакомы, но кажется, что жили всегда? Его Старый город удивителен - с улочками христианской надежды, арабскими выкриками, словно вырывающимися из-за развешанных между рядами полихромных восточных тканей и пестроты прочего товара, разложенного по лестницам заносчивости. И все это ты ощущаешь на себе физически на пути к Стене Всепрощения, способной вобрать в себя человеческие слабости...
     Евгений Мухорлян работает в разных художественных жанрах. Полны гармонии его пейзажи Святой земли. Строги и ритмично выверены композиции натюрмортов. Ведущая роль в творчестве Евгения Мухорляна принадлежит портрету. Выполненные маслом портреты жены, врача Яны, автопортрет, коллекционера Рувина, детский портрет ("Мика") - романтические, в чем-то недосказанные, построенные на тончайших нюансах настроений, по которым угадывается лучшее в человеке.
     Невозможно не остановиться на пастельных работах Евгения Мухорляна - "Портрет девушки", "Созерцатель", "Утро", "Автопортрет". Их запоминаешь сразу по особому свечению золотисто-розовыми, призрачно мерцающими пастельными тонами-полутонами - с тем интуитивным чутьем по отношению к выбираемому цвету, который, раз избрав, изменить нельзя. Цветовые обертоны пастели не сливаются, не заглушают друг друга, но словно повисают в воздухе, как мельчайшие песчинки. Они просвечивают сквозь пространство, погружая в бархатистую глубину, которая, притягивая, уже не отпускает. Наверное, такая "невозможная" чистота гаммы мыслима лишь при первозданном нанесении цвета, за которым просвечивает Дух.
     В этой связи уместно напомнить о забытой в Израиле технике пастели. "Сущность картины - в душе художника, пальцы его соперничают с природой в искусстве всех превращений", - издревле замечено о природе пастели в "Слове о живописи из сада в горчичное зерно". Пастель была одной из любимых техник Леонардо, хотя нынче любители парадного блеска называют ее "падчерицей графики и живописи". Для Евгения, получившего свою школу в России, пастель по-прежнему остается среди "детей любимых", унаследовавших лучшие качества от своих "именитых родителей". Кстати, миф о хрупкости и недолговечности пастельных работ давно опровергнут самой историей живописи. Пастель не выгорает на солнце, не темнеет и не трескается, не боится температурных перепадов, то есть не подвержена тлену времени, поскольку представляет собой природный пигмент. Основных цветов пять-семь, а все изменения этих цветов, наверное, и не сосчитать. Единственный "каприз" - облетает, как одуванчик. В пигменте нет растворителя! И тогда можно потерять чудо. Пастель не терпит прикосновений, но, неприкасаемая, она продолжает жить, не застывая на холсте или бумаге. Вот почему пастельные работы нужно обязательно помещать под стекло. Это незначительная жертва, если вы уже полюбили одуванчик…
     В России первый пастельный портрет появляется в годы царствования Елизаветы Петровны. Художники-романтики ценили легкое, свободное исполнение, импровизацию, острые, метко схваченные образы, поэтому пастель с ее россыпью выразительных средств полюбилась многим портретистам первой четверти XIX века. В Государственной Третьяковской галерее собрание графики XVIII - начала XX века насчитывает около 800 пастелей, первые из которых были приобретены еще П.М.Третьяковым. Последнее десятилетие знаменует взлет интереса к пастели, отмеченный выставками пастелистов в Санкт-Петербурге, Москве и других городах России.
     В Израиле - ситуация иная, поэтому очень важно, что пастельные работы Мухорляна начинают свои "выходы" в пока еще ориентированный на парадное масло "израильский свет". Его пастельные портреты чем-то перекликаются с работами мастеров серебряного века, соединяя в себе живописные и графические возможности "родителей": легкость, импровизационность, беглость рисунка, богатый колорит, привлекая интимностью внутреннего мира. Особенно в этом смысле показательны работы "Утро", ассоциирующееся у художника с юностью в образе обаятельной девушки в широком пеньюаре с голубой оборкой, русым ливнем волос, "Рыжая" - этакая синеглазая толстуха, фамильярно заломившая руку за копну волос. Благородно безупречные типажи, словно сошедшие с фресок великих флорентийцев ("Созерцатель"). Разные по характеру, пастельные портреты Мухорляна камерны. Эта камерность пока непривычна для Израиля. На фоне израильского изобразительного искусства она, как тайна другой ментальности, постигаема не столько разумом, сколько чувством. И этот "выход" пастели в свет столь изыскан, что покоряет самый искушенный вкус…
     В 1995 году в Израиле Евгений Мухорлян разработал проект шахмат на историческую тему. И в 1997 году шахматы были выполнены в фарфоре.
     Известно, что в шахматы играют по-разному. Стефан Цвейг в своей "Шахматной новелле" высветил ситуации собственной жизни как игры с судьбою, совсем как в персидском "шах" и "мат". Но шахматы еще и часть культуры и предмет искусства человечества. Шахматы вырезали из слоновой кости, разных цветов мрамора и разных пород дерева, отливали из бронзы и олова. Существуют эксклюзивные варианты из уральских камней - оникса, яшмы, змеевика, наконец, из фаянса и фарфора. Потом их просто выпускали на поточной линии из пластмассы. И сохранились проволочные шахматы ГУЛАГа… Однако особое направление в создании коллекционных шедевров представляют историко-тематические шахматы, к примеру, холмогорские, запечатлевшие битву римских легионеров с турками, "Жизнь Петра", "Бородино". Фарфоровые шахматы Мухорляна по сути тоже на историческую тему - "Соломон и Сулейман". Шахматы оригинальны по форме. Каждая фигурка несет на себе характерный, броский, художественно запоминающийся образ. Величественный иудейский "король" - Соломон. Томно грациозны фигурки его жен - соломоновские "пешки". Белым фарфоровым иудеям противопоставлено "мусульманское войско" во главе с Сулейманом, сопровождаемым изящными темнокожими "пешками"-наложницами, словно застывшими в сладострастном танце. Стилизация продолжается: белая "иудейская ладья" не перестает быть "домом собраний" - это синагога с изображением скрижалей с четырех сторон. А "мусульманская ладья" - мечеть с золотым полумесяцем. Самобытны и фигурки коней, поскольку по клеточному полю они ходят, как кони, а на самом деле - это верблюды с всадниками. "Кони-верблюды" сверху покрыты праздничными попонками с золотым орнаментом. А рядом - офицеры-слоны.
     Шахматы смотрятся цельно и едино, хотя цветовое решение фарфора традиционно лаконично: белый и коричневый, с введением золотых и платиновых элементов, выделяющих короны, скрижали, купола и тонкость золотящегося орнамента, украшающего фигурки. При этом каждую можно рассматривать как законченную миниатюрную скульптурку.
     Мухорлян в своем подходе к исторической теме развивает традиции русских шахмат, например, "Из истории Петровских времен", "Полтавская битва", изготовлявшихся когда-то специально для государей, но использует при этом мотивы еврейской истории, напоминая о неизменном противостоянии между "белыми" и "черными" на земле Эрец-Исраэль. И хотя по-персидски "шах - мат" дословно обозначает "властитель умер", как предмет искусства, созданный для гениальной игры, они продолжают жизнь в веках в мировой культуре.
     Евгений Мухорлян репатриировался в Израиль в 1990 году и поселился в Кирьят-Шмоне. Его работы находятся в частных коллекциях Израиля, Франции, США и России. Он вносит в израильское изобразительное искусство ту яркость индивидуальности, которая отличает искусство по большому счету - независимо от шахматных игр и привередливых ходов времени. Это просто поющие струны, которых не порвать, когда все успеть - и дожить, и допеть, пусть у пропасти на краю…
     И сияют написанные им портреты, которые, увидев однажды, не забыть по свечению призрачно мерцающих оттенков, повисающих в воздухе, как солнечные отсветы священного источника Иссык-Ата. Они просвечивают сквозь пространство, равное жизни и мастерству художника, которое, притягивая, не отпускает… и исцеляет…