Ян Топоровский

БАЛЬЗАМ НА ДУШУ, ИЛИ ГРЕХИ НАШИ АТОМНЫЕ

     
     В воспоминаниях Леонида Токарского ("Мой Ледокол", Press-interlingva, Израиль, 2008, и второе издание: "Мой ледокол, или Наука выживать", изд. Спутник, 2010, Израиль) меня заинтересовали несколько глав.
     Там описывались места, где и я жил, события, которым и я был свидетелем. Но факты и их трактовка, приведенные в этой книге о жизни автора якобы "прошедшего через "чернобыли" атомных реакторов советских подводных лодок, приговоренного военным трибуналом" к смерти от рук уголовников (?!) за публичную поддержку Израиля во время Шестидневной войны", вызывали мое, мягко говоря, недоумение.
     
     О жизни и любви. "Выживал" матрос Токарский на базе атомных советских лодок, расположенной на Кольском полуострове (поселок Гремиха). Надо отметить, что эту базу американцы называли "Осиное гнездо". В этом "гнезде" прошли несколько лет и моей жизни. Вполне возможно, что наши пути-дорожки в Гремихе, где всего одна улица, пересекались, ходили в один ДК… Да и с девушками мы, догадываюсь, одними и теми же общались. Однако, как утверждает автор по поводу женского пола, это был завоз "200 девиц легкого поведения" в Гремиху.
     Никакого "завоза" для утешения матросов не было. В те годы не хватало призывников: не все мужчины вернулись с фронтов Второй мировой войны. Поэтому девушкам и открыли путь в армию как вольнонаемным. Связисты, повара, продавцы, кухарки и так далее - на эти должности шли те, кто не видел перспективы ни финансовой, ни семейной в своих бедных деревнях, и поселках, где мужиков днем с огнем не сыщешь. Возможно, что некоторых занесло ветрами романтики, а кое-кого и "легким" ветром. Но в основном девушки прибыли работать, и, если могли, устраивали свою жизнь - влюблялись, выходили замуж, рожали детей.
     Вернемся в 1964 год, когда автор "загремел" на четыре года. Их, триста человек (выпуск судостроительного техникума, который окончил автор), привезли в Гремиху, и эти ребята, "радостно бегавшие по берегу после высадки, даже предположить не могли, что именно это место станет их последним пристанищем в этой жизни" (цитирую по первому изданию).
     Нужно сказать, что новобранцы, а среди них и автор рецензии, прибыли служить на ПМ-130 (ПМ - плавучая мастерская, то есть завод), а не "нашли свое последнее пристанище". Токарский упоминает об этом несколько раз. Это же надо - триста человек! (Хотя в финале называет 20 "выживших" - но потом опять умерших, уже на гражданке: от пьянства, рака и других болячек - значит, и я среди них!)
     Но "последнее пристанище", если и умирали там, мало кто находил. Обычно умерших отправляли на Большую землю по месту призыва, к родителям, где они и находили свое последнее пристанище. А кроме того, Гремиха - это нагромождение базальта, где нет никакой почвы. Чтобы вырыть могилу, надо взрывать скалы.
     Но вернемся к "любви в Гремихе", ибо этому в "Ледоколе" уделено много строк. Автор сообщает одну из старых матросских баек, выдавая ее за факт своей службы: дескать, на ПМ-130 давали "конфеты для снижения половой активности". И тут же - что в Гремихе были "случаи жуткого изнасилования жен и детей офицеров, а также домашних животных, украденных у лопарей". Под "домашними животными" подразумеваются олени и собаки лопарей. Так вот моряки, "позабавившись" с лайками и оленями, принялись за окружающих, а потому жены и дети офицеров "не появлялись без охраны" на улице, ибо боялись сексуально озабоченных военнослужащих.
     Рассмотрим ситуацию с "конфетами для снижения половой активности". Подобной "сладости" нам не давали ни во время плавания, ни в казарме. А матросам ПМ-130 (прямо зависть гложет!), как утверждает автор, насыпали изо дня в день целую вазу. Но если происходили случаи жуткого изнасилования, то, понятно, что не всем хватало конфет. А потому женский пол якобы надо было уберечь от притязаний моряков.
     Опровергну слова автора и раскрою тайну сопровождения - если такое случалось - жен и детей офицеров. Она закодирована в названии поселка - "Гремиха". Слышите, гремят ветры?.. Они сносили нас, когда мы возвращались с вахты или направлялись на лодку. Им трудно было противостоять. И если женам или детям офицеров и сверхсрочников и нужна была охрана, то только от гремихинских ветров.
     О стоянии со свечой. Чтобы закончить тему любви в "Осином гнезде" и перейти к службе автора, "прошедшего через "чернобыли" атомных реакторов", несмотря на то что он службу начал на заводе (ПМ-130), а закончил, как он утверждает, в штрафбате, разберем вопрос о "гареме в Гремихе", который принадлежал "богу" - командиру базы контр-адмиралу Певневу. Вот строчки из "Ледокола" о "боге": он "был полновластным властителем всего, что находилось в Гремихе, очень любил женщин, а поскольку их находилось здесь не так много, то все они, имеющиеся в наличии, состояли в его неофициальном гареме. И флотскому люду были известны способы мобилизации в гарем новых женщин, приехавших в Гремиху. Это большей частью супруги молодых лейтенантов".
     В связке с "богом" шел и его "наместник". Как пишет автор, это был комендант базы, майор, слабый "по мужской линии, ненавидел матросов… был садистом и постоянно держал в страхе весь личный состав гарнизона". Он любил встречать прибывающих и после короткого диалога с возвращающимися из отпуска моряками арестовывать их и направлять на гауптвахту. А вот жена его, так как "он не был способен на мужские подвиги" (переел, наверное, "конфет" на ПМ-130) и не мог удовлетворить свою жену, не могла справиться с собой и "любила останавливать колонны матросов, возвращавшихся из бани. После короткого осмотра счастливчик отправлялся к ней домой".
     Здесь можно только развести руками. Но поражает легкость, с которой автор называет фамилии и звания людей (а безымянных и их жен можно вычислить по указанным должностям), обвиняя их в принуждении жен подчиненных и личный состав базы к сексу. Не имея, в чем я твердо убежден, никаких доказательств. По всей видимости, эта безответственная (но подсудная) легкость происходит оттого, что автор верит: "свидетелей этих событий уже нет, все умерли, и никто подтвердить или опровергнуть факты не сможет". - Огорчу автора: еще не все умерли!
     О градации и деградации. О микроклимате на ПМ-130 автор "Ледокола" рассказывает, что "матросы и офицеры не любили друг друга (…), образовательный и культурный уровень старослужащих офицеров был очень низкий". Молодые офицеры, хоть и получившие образование в "хороших городах", вскоре становились похожи на своих командиров - другими словами, деградировали. А с прибытием новобранцев у офицеров ПМ "начались проблемы", ибо, как пишет Токарский: "Наше образование было лучшим, чем у многих из них".
     Если бы у призывника Токарского был диплом Гарварда или Оксфорда, я бы с ним согласился. Но в связи с тем, что у автора воспоминаний Токарского был на тот момент диплом техникума, а офицеры ПМ - в основном - выпускники высших военно-инженерных заведений, это утверждение слишком сомнительно.
     От "деградации" перейдем к случаю "индивидуального бунта" срочника, который занялся "отстрелом офицеров". Отмечу, что побег моряка с оружием случился во время моего нахождения в Гремихе. А о том, что это было связано с "отстрелом офицеров", я слышу впервые.
     Вот как подает Токарский эту историю: "Матрос захватил позицию на сопке, главенствующую над главной и единственной дорогой в Гремиху. Оттуда стал отстреливать проезжающих - и только офицеров. На ликвидацию послали подразделение, где служил убежавший матрос. Это была принятая практика. По своим он не стрелял. Его окружили и с его же согласия застрелили. Его все равно расстреляли бы по приговору военного трибунала, поскольку он убил несколько офицеров. Если убивали свои, то сообщалось семье, что он погиб "при исполнении служебных обязанностей".
     Но, как свидетельствуют тогдашние жители Гремихи, "дело" развивалось иным образом: "моряк, после того как ему набили морду, чтобы не ходил к жене мичмана, сбежал в тундру. Он начал стрелять, когда его окружили комендантские во главе с начальником особого отдела базы, и был убит в перестрелке".
     Как видим, в Гремихе в офицеров не стреляли, "свои не окружали" и "с его же согласия" не убивали - и причина побега другая.
     О сборке и разборке и "сброшенном с вертолета". Самой важной на ПМ-130 была якобы "группа ядерщиков", которая состояла из 37 человек. В нее входил и автор воспоминаний, который утверждает, что создана она была потому, что "боги, восседающие в штабе Военно-Морского флота СССР, решили, что мы, 19-летние неопытные ленинградские юноши, научимся сами "методом проб и ошибок разбирать и ремонтировать атомные реакторы подводных атомоходов".
     В ВМФ СССР, конечно, был бардак, но не такой, чтобы позволить новобранцам "методом проб и ошибок научиться разбирать реактор". Это стопроцентная Хиросима!
     Самое удивительное в книге: научились-таки! Автор книги утверждает, что стал хорошим специалистом по реакторам. Я не спрашиваю: как "группе атомщиков" удалось "собирать и разбирать реактор"? Меня интересует: сколько осталось лишних урановых стержней и удалось ли из оставшихся собрать еще один реактор?
     После подобного обучения на заводе в Полярном "специалисты-ядерщики" вернулись на ПМ-130, где перед ними определили основные направления работы: "Первое - подготовка атомной лодки к навигации".
      "Навигация" - это "период времени в году, когда по местным климатическим условиям возможно судоходство", другими словами, когда тают льды и пароходы, то есть надводные корабли, могут выйти из порта. Но для подводных лодок подобного понятия не существует. Они "работают" и во льдах и подо льдом. Да и бухта Гремихи - не замерзает.
     Но с началом "навигации" Токарскому в "отдельных случаях приходилось сопровождать лодку в дальних походах". Интересно бы знать, что делали в дальних походах матросы-"атомщики" с ПМ? И на каком атомоходе, и в какой "дальний поход" уходил Токарский? - Об этом полное молчание!
     Еще одной задачей, поставленной перед "командой ядерщиков", была "диагностика и ремонты при аварии". Можно бы с этим согласиться, но условия, при которых они выполнялись, затмевают фильмы Голливуда.
     Вот как Токарский и "команда ядерщиков" производили диагностику: "Нас сбрасывали с вертолетов на бедствующую в море лодку. После определения дозиметристами уровня радиации мы должны были решить, как поступить с лодкой. Были случаи, когда приходилось передвигаться между мертвыми телами подводников".
     Я не спрашиваю, как их "сбрасывали с вертолета на бедствующую в море лодку". Сам догадаюсь, ибо варианты видел в кино: а) как бочки с мазутом для полярников, б) как мешок с продовольствием голодающим Африки, в) как фанеру над Парижем.
     Но я все-таки поинтересовался у офицеров-подводников: "Возможна ли ситуация, при которой "сброшенный с вертолета" проникает на лодку и бродит среди трупов?" Они рассмеялись: "Если бы и сбросили - надо было еще не промахнуться. К тому же "сброшенный" должен быть из отряда морских диверсантов, чтобы проникнуть - хрен знает как! - сквозь задраенные люки, перерезать подводников в отсеках - тогда он и будет бродить между трупами".
     О "команде смертников" и огрызках урана. Автор "Ледокола" бродил между трупами не только на лодке (знать бы бортовой номер!..), но и в Гремихе. В отличие от вышеперечисленных это были "живые трупы": "Рядом с доком построили различные обслуживающие помещения. Там же находилась особо охраняемая команда смертников", "смертники служили укороченный срок - 6 месяцев вместо 4 лет". Автор приводит и технологию работы "смертников": "Моряки отвинчивали в реакторе огрызки стержней и выбрасывали их в свинцовые ящики". Это почище фантазии на тему "разборки и сборки реактора"! Это Хиросима и Нагасаки Кольского полуострова в исполнении Леонида Токарского. Удивляет что "специалист-атомщик" не знает технологию перезагрузки активной зоны реактора, при которой все настолько герметично и "закрыто", да и "огрызков" стержней быть не может.
     
     О шпильке и "явлении Бога". Активную зону реактора атомной подлодки К-27, на которой я служил, перезагрузили на заводе в Северодвинске. Затем мы вернулись на базу, чтобы получить задание и выйти на боевое дежурство. Это случилось в 1967-м - втором году "атомной жизни" Токарского, когда "ничто не предвещало беды". Но "беда" - в лице нашей лодки и экипажа - явилась. С этого момента вся его "атомная" служба пошла наперекосяк. И этот "перекосяк" начался с простой шпильки.
     На К-27, пишет Токарский, "в одном из механизмов насоса первого контура сломалась шпилька. Провели техническое совещание у начальника завода... На совещании офицеры и конструкторы кричали друг на друга. По всем правилам лодку надо было опечатать и отправить в отстой на 20 лет. (Просто Нобелевский лауреат! - Я.Т.) В конце концов командование решило послать людей высверлить шпильку вручную, нарезать новую резьбу - не останавливать же реактор. Это была работа часов на пять. Нас - 37 специалистов. Уровень радиации позволял находиться там в лучшем случае несколько секунд".
     Но по уставу корабельной службы да и просто по уровню знаний никакому специалисту с ПМ-130 не дано было право лично заниматься ремонтом насосов второго, а тем более ПЕРВОГО контура.
     Токарский не знает, что спецтрюмные К-27 и сами умеют менять шпильки, а если понадобилась бы помощь, то на это есть рабочие с личным клеймом, прибывшие из Северодвинска. К первому контуру его и близко не подпустят, да и смертельного "уровня радиации" в 1967 году на лодке не было.
     Перед "Операцией "Шпилька" нашему "специалисту по реакторам" позвонил друг-матрос и произнес: "Это смерть!" Шпилька засела в голове будущего автора книги, и всю ночь он прощался (в мыслях) с родными и думал: "А есть ли Бог?", который помог бы ему отмазаться от завтрашнего похода в реакторный отсек К-27. И бог услышал, а может, даже и сам явился в лице дежурного офицера, который матюкнулся при виде фотографии девушки, стоявшей на тумбочке у изголовья койки Токарского. В воспаленном мозгу старшины вспыхнуло: "Это от Бога!" - и матрос ударил своего командира по лицу. За это получил десять дней гауптвахты - радостное "освобождение от смерти", ниспосланное свыше.
     А как остальные, спросите, члены команды? По версии сидящего на губе, они пошли в реакторный отсек К-27. И все 36 - будете смеяться - отдали концы.
     Когда Токарский вернулся с губы, то обнаружил, что все кровати кубрика пусты, только его сохранилась. А начальник завода, который понял суть отмазки Токарского, сказал ему: "Ты теперь единственный, кто у меня разбирается в реакторах! Иди - принимай и обучай новое пополнение!"
     Предположим, что ребята с ПМ (так вытекает из воспоминаний) полезли в первый контур (хотя это категорически запрещено) и облучились так, что за десять дней, пока Токарский сидел на губе, все померли. А почему живы остались спецтрюмные, под присмотром которых производится любой ремонт, почему не облучились (при таком-то излучении!) матросы из других отсеков?
     Но в 1967 году никто на К-27 не умирал.
     И еще: зачем посылать 36 (37-й сидел на губе!) специалистов менять одну шпильку? А если все "атомщики" и спустились в реакторный, то как разместились в отсеке, да еще вокруг одного насоса, вернее, одной шпильки!
     Чтобы закончить с утверждением, что автор воспоминаний прошел сквозь "чернобыли" атомных реакторов подводных лодок, скажу, что за все время службы Токарского в Гремихе случилась всего одна атомная авария на подводной лодке К-27 (25 мая 1968 года), а в это время Токарский уже не служил на ПМ-130 и бился за ДМБ (демобилизацию), которая и состоялась в июне того года. Между 25 мая и днем его отъезда он не мог даже подойти к лодке, которую я и мои товарищи удерживали на плаву, охраняли и занимались ликвидацией последствий тяжелейшей атомной аварии.
     О ТВ и Шестидневной войне. 5 июня 1967 года в Израиле началась Шестидневная война. Как сообщает автор, все вспомнили, что он еврей, и приходили посоветоваться, задать вопросы.
     Автор рассказывает, что вскоре его вызвали в штаб. Там его встретил политработник и коротко изложил задачу: "выступить в прямом эфире в качестве еврея-командира и осудить израильского агрессора по бумажке, которую он мне вручил". (Как можно предлагать подобное священнодействие "в прямом эфире" старшине, который только что вмазал офицеру по роже, отсидел десять суток и так далее?!)
     Но его выпустили в прямой эфир, где матрос вдруг заговорил не по-писаному: "Мне тут дали зачитать от своего имени декларацию, осуждающую Израиль. Я ничего не знаю об Израиле. Но я не понимаю, зачем трем миллионам евреев оккупировать сто миллионов арабов? Зачем вообще народу, потерявшему шесть миллионов жизней, среди которых была моя семья, война? Я в это не верю". Примерно на этом и выключили прямой эфир.
     А далее - особый отдел, допросы. И, наконец, трибунал, который почему-то осудил его по статье "За надругательство над гимном, за надругательство над флагом" - и в штрафбат (в аннотации: "Трибунал приговорил автора к смерти от рук уголовников за поддержку Израиля").
     Я не сомневаюсь, что человек, который выступил бы в "прямом эфире ТВ" в 1967 году в Гремихе с подобным заявлением, получил бы от особистов по самые уши. Я не сомневаюсь, что автора отдали бы под суд. Но почему по статье "над гимном… и над флагом"? И почему он был направлен в штрафбат, когда никакого штрафбата в Гремихе никогда не было. Были стройбаты. А дисбат (штрафбат) - один на Кольский полуостров - находился под Североморском. Может, автор запамятовал? Думаю, знает, просто "штрафбат" звучит более героически, чем стройбат.
     Вернемся к "национальному вопросу". Я думаю, что факт "поддержки Израиля" старшиной первой статьи Токарским в прямом эфире, да еще в маленьком, где все знали друг друга, гарнизоне обсуждался бы в экипажах, на комсомольских и партийных собраниях, в семьях офицеров и сверхсрочников - они должны были видеть это выступление. Но подобной "повестки дня" не было. И никто из офицеров, живших в поселке, не упоминал об этом событии. В чем же дело? Почему все молчали?
     Мне удалось задать пару вопросов через своего бывшего командира, который был в курсе моего журналистского расследования, особисту, который курировал ПМ-130 в те годы. Но понимая, что "кураторы" никогда не говорят (такова профессия!) напрямую, постарался не упустить намек в его рассказе.
     По поводу "прямого эфира в защиту Израиля" "куратор" только рассмеялся: ничего такого не помню, но если бы матрос Пупкин такое произнес, то ближайшим же рейсом был бы отправлен в Сухумский обезьяний питомник. А вообще-то, добавил офицер, в 1967 году особый отдел Гремихи занимался подготовкой к приезду в гарнизон Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева. И он, "куратор", отвечал за безопасность Генерального секретаря.
     На первый взгляд, в ответе особиста ничего нет: "Не помню, занимался приездом…" Но кто слышит - тот поймет, была и наводка: приезд Брежнева.
     И вот какая интересная информация обнаружилась.
     Брежнев посетил Гремиху 1 июня 1967 года, и жители поселка попросили его создать в поселке… ТВ. И Генеральный обещал. ТВ Гремиха ("Орбита") было запущено 7 ноября 1967 года и работало два дня в неделю, вторник и четверг.
     Шестидневная война длилась с 5 по 10 июня 1967 года. По логике в эти (или близкие к ним дни) и должно было состояться "выступление Токарского", НО В ЭТО ВРЕМЯ В ГРЕМИХЕ НЕ БЫЛО ТВ - и "ПРЯМОГО ЭФИРА" БЫТЬ НЕ МОГЛО. А через полгода, в ноябре, когда заработало ТВ Гремихи, события Шестидневной войны никого в России уже не интересовали.
     
     Я описал несколько ситуаций из флотской биографии Леонида Токарского, в которых непрофессионализма и неправды больше, чем истины. Но есть факты, в которые я верю: он и в самом деле служил в Гремихе, затем был списан с ПМ-130 (но не в штрафбат, а в стройбат), и там ему "сломали нос, выбили челюсть, переломали кости и пырнули ножом" и так далее.
     Служба в ВМФ и в самом деле суровая, особенно если ты стараешься выжить за счет других, как в случае со "шпилькой", и если относишься к окружающим как к проституткам, уголовникам, деградировавшим и полуграмотным - другими словами с презрением и ненавистью, но в таком случае следует быть готовым, что и они ответят тем же, если не жестче.