22

     Новый роман Нины Воронель "Глазами Лолиты" (изд. "Исрадон", 2008 г., "22", №№ 146-147) обладает рядом особенностей, которые делают его заметным явлением в нашей литературной жизни.
     Это прежде всего стиль, высокое мастерство, которое, правда, известно и по предыдущим романам и повестям Нины Воронель. Это и форма повествования с необычайно динамичной фабулой и экспрессивной "лепкой" образов. Это и язык романа, виртуозность которого еще надо "услышать" во внешне непритязательных "созвучиях" современной лексики. И насладиться его самобытным колоритом и гибкой пластикой. Это и особая "архитектура" диалогов, возведенная на фундаменте двух даров автора - романиста и драматурга.
     Но, пожалуй, самой яркой чертой романа является его неподражаемая ирония. Известно, что ирония - это атрибут интеллекта. Ее относят к одному из редких качеств стиля мышления. У Нины Воронель ирония буквально пронизывает всю ткань повествования. Она влияет на структуру его внешней формы - на темп, мелодику, на построение периодов. Ирония до блеска отшлифовывает фразу и делает ее необычайно острой. Когда ирония благодушествует - она плавно перетекает в юмор. Когда же ей случается озлиться, то ее гнев проявляется в едком сарказме.
     Ирония - мощное эстетическое оружие. Умелое его использование дает возможность предельно ускорять полет фантазии, за которым едва поспевает задыхающееся воображение читателя. В качестве примера гениального ироника можно назвать Вольтера. В его романе "Кандид" даже и мнимая логика развития событий ломается иронией. Фантазия, освобожденная от земного тяготения, воспаряет в поднебесье. И только груз философских отступлений не дает ей возможности вообще исчезнуть из поля нашего воспринимающего сознания.
     У Нины Воронель качество иронии иное. Она не подминает логику под себя, а наоборот, дает ей возможность свободного развития. Но и здесь, как и везде, где присутствует ирония, случаются логические лакуны - всякие необъяснимые встречи, фабульные чудеса, сказочные повороты событий. Изощренная фантазия Нины Воронель не отрывается от земли, а скорость ей придает ловкое использование кинематографического принципа - мгновенного чередования физических (событийных) и "психологических" планов. Вот Инес, находясь в Израиле, сообщает Габи и Светке о поездке в Америку. И буквально в следующей строке мы уже читаем, как они обустраиваются в американской гостинице. Ради такого стремительного развития фабулы Нина Воронель жертвует всеми "красотами" неспешного описательного метода, которым она, кстати, также великолепно владеет…
     Итак, многие проблемы внешней формы, которые возникали перед Ниной, она блестяще, как мы показали, решила. А это значит, что роман во всеоружии готов к встрече с широким читателем. Ибо читатель в первую очередь сталкивается с внешней формой романа, повести, рассказа, и для того, чтобы возбудить его интерес, она должна быть талантливо сконструирована. Она должна насытить душу читателя, удовлетворив его тягу к прекрасному.
     Многие читатели на этом и останавливаются. У них не возникает желания идти дальше, в глубины внутренней формы, чтобы насытить и дух. Происходит это, видимо, потому, что не всем достает интеллектуальных возможностей. Те, кто обладают острым умозрением, то есть особо талантливые читатели, стремятся преодолеть "редуты" внешней формы, чтобы попасть в завораживающий мир идей произведения.
     Внутренняя форма романа чрезвычайно богата. И при том, что Нина Воронель открыто декларирует центральную идею и не собирается скрывать замысел, эта форма полна тайн, которые нам еще предстоит разгадать.
     Действительно, уже название романа "Глазами Лолиты" отсылает нас к гениальному произведению В.Набокова "Лолита". Здесь Нина Воронель сознательно пошла на колоссальный риск: "лобовое столкновение" с В.Набоковым (а мы постоянно будем сравнивать эти романы) означает только одно - "самоубийство". Поэтому, чтобы "выжить", Нине Воронель необходимо было отыскать в психологии подростковой эротики (нимфетизме) то, чего бы не коснулся своим пером В.Набоков. А разве такое возможно, - зададимся вопросом, - чтобы гений полностью не закрыл тему и оставил, пусть и невольно, в монолите своего романа хотя бы маленький зазор?
     "Возможно!" - считает Нина Воронель и обосновывает свое утверждение устами главных персонажей романа. Разговор между Дунским и Светкой происходит в салоне самолета на пути из Москвы в Тель-Авив, после того, как Дунский буквально "вырвал" Светку из рук похитителя Юджина:
     "- А почему ты был убежден, что Юджин меня увез?
     - Видишь ли, я свято верю, что все жизненные события бывают описаны в литературе до того, как они случаются в жизни. А твоя история с Юджином с самого начала напомнила мне одну книгу, в которой описано все, что с тобой произошло.
     Тут меня осенило:
     - А как называется эта книга? "Однобокая Лолита"?
     Дунский так и подпрыгнул:
     - Как, как - однобокая? Откуда ты взяла это название?
     - Габи перед свадьбой сказала Инес, что ты советуешь ей прочесть "Однобокую Лолиту". А Инес страшно рассвирепела и объявила, что больше не хочет тебя видеть. Я так и не поняла, почему она рассвирепела и почему эта Лолита однобокая.
     - Это потрясающая идея - назвать Лолиту однобокой, ведь она написана с точки зрения несчастного мужчины, полюбившего девочку. Я только сейчас увидел, чего этой книге не хватает - точки зрения девочки!
     - А причем тут я?
     - Так ты и есть Лолита, Светка!.."
     Я думаю, что приведенный выше отрывок - один из ключевых в романе. Во-первых, Нина Воронель здесь четко формулирует замысел - показать отношение нимфетки к происходящему, чего якобы не хватает роману В.Набокова. А это, по мысли Нины Воронель, и есть тот самый зазор в "Лолите", в который устремляется ее фантазия без боязни "сломать себе шею".
     А во-вторых, Нина Воронель, а за ней и Дунский, повторила один из принципов эстетики Оскара Уайльда, который утверждал, что искусство выше жизни и может определять ее законы. Отсюда - английский (прерафаэлиты) и всеевропейский эстетизм, и теория "искусства для искусства".
     А для меня этот отрывок интересен еще и тем, что именно здесь, как кажется, удалось обнаружить едва заметное логическое противоречие, о котором автор, может быть, и не подозревает.
     Я не думаю, что книге В.Набокова "не хватает точки зрения девочки". Гений способен на волшебное перевоплощение и В.Набокову не составило бы труда отобразить внутренний мир Лолиты. То есть создать вторую реальность, о которой в романе говорит Дунский и которая воспринималась бы более жизненной, чем первая, продиктованная самой жизнью.
     Но, возможно, В.Набокова и не интересовал духовный мир Лолиты, ибо он был несопоставим с внутренней жизнью Гумберта Гумберта, с ее громадной трагедией, с ее моральной катастрофой, вызванной глубочайшим сексуальным падением. Эта невыразимая душевная боль, эти гигантские психологические разломы, которые удалось показать В.Набокову, и составляют ценность его романа, ставя "Лолиту" в один ряд с величайшими шедеврами мировой литературы.
     Необычайную сочность сумрачным краскам, которыми написана фигура Гумберта Гумберта, придает приглушенное свечение фона - вынужденного, болезненного эротизма Лолиты.
     А в романе Нины Воронель - все наоборот. Юджин, похититель Светки, - маловыразительная личность. По глубине и силе переживаний, по трагической готовности сжечь свою жизнь на преступном алтаре украденной любви он не сравним с мощным характером Гумберта Гумберта. Юджин - всего лишь мелкий похабник, вызывающий чувство гадливости. Вся его "философия любви", порожденная постоянным "липким" желанием больного в сексуальном отношении человека, умещается на кончике того самого "хобота", который, причиняя боль, отвращение и опустошение, так ненавистен Светке. Выстраивая cвою виртуозную систему противовесов, Нина Воронель делает его присутствие почти невидимым. Мы не знаем, ни откуда он пришел, ни где и когда с ним расправилась мафия. Впервые он появляется в виде нищего. Потом превращается в элегантного мужчину со светскими манерами.
     Он обладает благородной специальностью - реставратора-искусствоведа, но в то же время ведет какие-то темные дела по продаже коллекции поддельных икон. Его преследует мафия. Он в постоянных бегах. Одним словом, яркая линия, которую якобы прочертил в судьбе Светки внезапно ворвавшийся в ее жизнь Юджин, мгновенно гаснет.
     И это понятно, ибо Светка и есть главное действующее лицо, которое в романе ничто не должно заслонять. И энергия, способствующая пробуждению самосознания юной нимфетки, исходит вовсе не от похотливого Юджина, а от несколько экзальтированной ее матери Инес, умной подруги Инес - Габи, а в конце романа - экзистенционально настроенного интеллектуала Дунского - мужа Габи.
     Светка гораздо смышленее Лолиты. Она необычайно восприимчива к внешним импульсам. Она с большой охотой впитывает, а затем анализирует новые обстоятельства, положения и даже незнакомые, "взрослые" слова. Буквально на глазах, как если бы мы наблюдали замедленную съемку фильма о превращении куколки в бабочку, происходит метаморфоза: Светка превращается из по-детски наивной девочки-нимфетки в тонко чувствующую девушку, склонную многое понять и осознать. Светка очень талантлива, но в чем этот талант, она пока не знает, и ему еще только предстоит "пролиться"...
     Образ Светки написан очень широкой и свободной кистью. Но временами в нем поражает необыкновенная точность психологических деталей, которую, как кажется, не в силах воспроизвести зрелое творческое сознание. Для этого необходимо вновь очутиться в детстве, для большинства навсегда погруженном во тьму небытия.
     Нине Воронель, обладающей особым качеством памяти, это удается. Обычная память выхватывает из прошедшей жизни какую-то запомнившуюся яркую точку. Но света этой точки не хватает, чтобы осветить большие пласты - объемные периоды детства ли, юности или зрелости. И так память и кочует от одной яркой точки к другой. А между ними - гигантские провалы.
     Уникальная память Нины Воронель столь всеобъемлюща, что мимо нее, кажется, не в силах "проскочить" ни один эпизод давно ушедшего детства.
     Я большой поклонник не только прозы, но и поэзии Нины Воронель. Когда-то меня поразило одно ее стихотворение, написанное в 60-х гг., где можно услышать неокрепший голос детской души и увидеть окружающий мир наивными глазами ребенка:

     Запахи детства еще не забыты:
     Лагерем пахнет в дождливом лесу,
     Мокрой подушкою пахнут обиды,
     Пахнет детсадом картофельный суп.

     Горести детства еще не забыты:
     Книжки стремятся к плохому концу,
     Щиплется йод на коленках разбитых,
     Злые веснушки торчат на носу.

     Промахи детства еще не забыты:
     Сладкие промахи первой любви,
     Горькие промахи самозащиты,
     Трудные счеты с другими людьми.

     Бродит под окнами близкая старость,
     Чертит морщинки смелей и смелей,
     Но неотступное детство осталось,
     Как часовой возле двери моей.

     Люди привыкли считать меня взрослой,
     А для меня, как в забытой игре,
     Так же звучат напряженной угрозой
     Крики мальчишек в соседнем дворе.

     Так же страшусь я их звонкой погони,
     Так же поспешен мой след на снегу, -
     Будто сквозь все эти долгие годы
     С легким портфелем я в школу бегу…

     Детские ощущения, поднятые из глубины особой памятью Нины Воронель, хоть и отличаются от непосредственных переживаний двенадцатилетней девочки, ибо пропущены через "змеевик интеллекта", очень близки к реальной жизни, поскольку опираются на собственный душевный опыт. Они-то и порождают эту первую реальность, без которой любой другой образ нимфетки, пускай и созданный гением Б.Пастернака ли в "Детстве Люверс", или В.Набокова в "Лолите", кажется незавершенным…
     Нина Воронель - писатель крупного стиля, писатель-монументалист. И пусть ее последний роман "Глазами Лолиты" самодостаточен и как бы замкнут в самом себе, он все же является еще одним звеном в цепи романов и повестей, посвященных сказочному Тель-Авиву и русскоязычным тель-авивцам - Габи, Дунскому, Инес, Светке с их причудливыми и неспокойными судьбами. Этот цикл смело можно назвать "Тель-Авивской сагой". Он далеко еще не завершен. И мы, заинтересованные читатели, вправе ожидать от Нины Воронель его продолжения…

Леонид Пекаровский

ДВЕ РЕАЛЬНОСТИ