ИГРА
Среди моих забот есть некая игра;
на первый, беглый взгляд она - игра без правил.
Но сложный, строгий мир таит ее кора -
я даже для себя устав ее составил.
Заняться той игрой не в силах детвора:
игра стеклянных бус - забава умудренных,
которым ведом труд и ведома муштра,
и с ношею такой не справится ребенок.
В той ноше вся судьба, вся жизнь - твоя сестра,
все познанные вглубь науки и искусства, -
а после чудеса выходят на-гора
в усилиях ума, в распахнутости чувства.
У них отменный вид и безупречный вкус -
а в общем пустяки: игра стеклянных бус!
ШКОЛЯР
Шел рядовой урок родного языка;
учитель приводил грамматики примеры.
И вдруг я ощутил, что звучная строка
являет образец и вольности, и меры.
Был мерой сам напев, подобие манка,
зовущего зайти в просторные тенета,
в которых вольность есть, и есть наверняка:
обычные слова пригодны для полета!
Но детские года, но слабая рука,
круженье головы, стесненное дыханье…
А позади - тома, пространства и века,
и хоть из кожи вон - лишь робкое порханье.
И двадцать лет пройдет, и тридцать лет пройдет,
пока случится он, мечтаемый полет.
СТУДЕНТ
В читалке верхний свет немного приглушен,
зеленый абажур, вниманье на пределе -
я в добрый водоем как будто погружен:
читаю дивный том Георгия Шенгели.
Как истый виртуоз, мне объясняет он,
что и в большом труде, и в самой малой пьесе
быть равными должны свобода и закон,
что весь построен лад на этом равновесье.
Я был наивно юн, я был тогда влюблен,
огромный шар земной качался под ногами,
и музыка, что шла ко мне со всех сторон,
рассудку вопреки была в мажорной гамме.
Но я-то знал уже - и знаю до сих пор:
чтоб состоялся лад, мне нужен и минор.
ПОДМАСТЕРЬЕ
Мой мастер был хромой и тяжело больной,
но в молодости он заметным был боксером.
Увесистый кулак лежит передо мной,
кладя конец пустым и долгим разговорам.
Нет, что вы - не битье; мы с нежностью сплошной
друг другу говорим и непростые речи.
Нет, это просто знак, где правдою одной
возводится барьер, и нужно, не переча,
испить ее не враз, как пьют водицу в зной,
а медленным глотком, как сильное лекарство.
Зато проходит срок, и крылья за спиной
сулят полет - и с ним венчание на царство.
Мой мастер отошел, но свой оставил знак -
перед неправдой слов увесистый кулак.
ПОСЛУШНИК
Я много долгих лет молчал в монастыре,
где разрешались лишь молитвы и молебны.
Я уходил к труду, вставая на заре,
я верил, как и все: труды - они целебны.
Я тихо в келье жил, как мышь в своей норе,
никак не бунтовал, не возражал запретам.
Но что греха таить - душа рвалась к игре,
наполненной умом, звучанием и светом!
И вот затылок мой в обильном серебре,
дверь справа от меня, окно в решетке - слева.
И в холоде зимы, и летом на жаре
я научился ждать без паники и гнева:
ложиться и вставать, молиться, есть и пить,
и верить в мой черед, и серебро копить.
МАСТЕР
Пришла пора войти в когорту мастеров
и направлять игру с наставниками вместе.
Оно, конечно, жаль, что стар и нездоров,
но признан как-никак, и похвалы - без лести.
Со мной моя игра, мой неизменный кров,
спасение мое от бурь и потрясений.
Когда иду на плац, сомненья поборов,
я не один в игре - со мной мой добрый гений.
Но в памяти моей не исчезает ров,
где сгинула семья, когда я был ребенок.
Игра - она игра, но вывод мой суров:
меж нею и судьбой зазор предельно тонок.
А ежели не так, то есть изъян в судьбе.
А может быть, в игре. А может быть, в себе.
ПАМЯТНИК
Приходит час такой, что погасает свет -
не в доме до утра, а в мире и навеки.
Приходит он ко всем, и вариантов нет,
и человек лежит и не подымет веки.
Все кончилось навек: не написать портрет,
не выдумать сюжет, не выиграть сраженья,
не поиграть с дитем, не сочинить сонет -
на всем теперь запрет стремленья и движенья.
Тот час идет ко мне, и на исходе лет
я говорю себе, что прожил их без лени
и верю потому, что будущий поэт,
неведомый сейчас, в грядущем поколенье
две-три моих строфы возьмет в свою игру -
и весь я в тлен уйду, но весь я не умру.