Марк Найдорф

    Журнал "22" издательства "Москва - Иерусалим" в Одессе появляется редко. А жаль. Наверное, это один из лучших журналов на русском по качеству языка и материалов. Точнее сказать, по частоте появления в нем текстов (стихотворных, прозаических и публицистических), о которых можно сказать, что они написаны умно, глубоко и со знанием дела. И очень часто талантливо.
    Недавно достался мне (подарили) номер 145, а в нем - повесть Анны Соловей "Йорик". Прочел и, как говорится, "не могу молчать". Об авторе сказано: тележурналист, живет в Иерусалиме. Из интернета выяснилось, что происходит из Ленинграда. И еще, как оказалось, эта вещь доступна в Сети [http://komnata. frogpro.ru/Members/Solovey/Iorik9.doc], хотя "с листа" и с экрана она читается совсем по-разному. По-моему, с экрана она не может произвести глубокого впечатления, потому что предполагает интимную близость, а экран - как витринное стекло - демонстрирует, но не роднит.
    Жанровое определение "повесть" к "Йорику" не подходит. В журнале сказано - "проза". Так правильнее. По идее в повести должны быть персонажи, и в "Йорике" их вроде бы много, но в литературном смысле их нет, они личностно не прописаны и при чтении спутываются. Это скорее - художественно написанное эссе, у которого один персонаж - автор. А каждое из имен - это название одной из предельных ситуаций, в которой бег повседневности уже не спасает от главных вопросов.
    Основная ситуация - юноша, тяжко страдающий онкологическим заболеванием в иерусалимской больнице. Значит, все, кто рядом, больные и здоровые, вынуждены определяться: пациенты, родители, друзья, врачи, медсестры и даже раввин, проповедующий в больнице на Песах.
    В жизни все сплетены теснейшим образом. И эта неустранимая стесненность человеческая - в больничной палате, в семье, на работе, в подорванном террористом автобусе - один из абсолютов современного бытия. В этой стесненности мы равны. Еще один абсолют, объединяющий всех - смерть. Вот, собственно, и все в современном мире, где Б-г, Природа и нравственность признаны факультативными регуляторами, то есть предметами веры по личному выбору. Исходные данные налицо. "Тут у нас ничего не скрывают. Справляйся сам, как можешь", - читаем в самом начале текста. Отсюда - поток вопросов, которыми персонажи обогащают друг друга, точнее, читателя. Эссе Анны Соловей - о мучительных поисках такой картины мира, которая могла бы примирить, вдохновить и утешить, имея в основании лишь два этих абсолюта: смерть и стесненность человеческого бытия. Ничего себе задачка, не правда ли? "Человек в своем уме не задает таких вопросов", - читаем в "Йорике".
    Важнейшая вещь - в этих условиях сохранить, отстоять собственное достоинство. Обсуждается все, на что можно опереться. Можно, вроде бы, на воспоминания и фантазии. Но: "все мечтают облапить привидение руками. Идиотство. А как правда что-то нащупают, так начинают орать от страха, как сумасшедшие... " (главка "Шиповник"). Жуткий старик Гриша, умирающий сосед по палате, находит себе опору в беспредельном эгоизме:
    "А старик вот что сделал. Сидел, смотрел, смотрел на меня и говорит:
    - Ну и говно же ты, - а сам улыбается" (главка "Гордость").
    Женщины в "Йорике" ищут опору в любви. Ну, да, если в условии - стеснение, то в ответе должна быть любовь. "Мы обнялись очень сильно, так тяжело быть отдельно друг от друга, и волосы у нее пахли шиповником" (главка "Ангелы"). Мужчины - в семье: "он хочет семью и ему не стыдно этого сказать: покоя. Жизнь и так всех мучает, зачем еще добавлять? Он хочет простоты в отношениях, жалости и взаимной поддержки" ("Счастье"). Ни один из ответов в "Йорике" не окончательный. Думай, читатель.
    Особенно хорош язык. Литературен - хотя имитирует обыденную речь - до такой степени, что цитаты из Арсения Тарковского не "выпирают".
    Такой вот неожиданный подарок незнакомого со-мыслящего и со-чувствующего человека, Анны Соловей.
    Спасибо!