Нелли Гутина

Сообщение о том, что русский олигарх подозревается в убийстве известного израильского адвоката, который увел у него жену и деньги, застало меня в такси.
    "Ну, знаешь ли, - прокомментировал таксист, - и жену, и деньги, тут можно понять мужика, тут любой бы... "
    ... "Но, несмотря на это, я его не убивал, - раздалось по радио на чистом безакцентном иврите. - Я был бы последним идиотом, если бы я его убил - ведь весь Израиль знает, что мы с ним воюем. Это он распустил про меня слух, что я русский олигарх, а я больше израильтянин, чем он. Меня привезли сюда в двухлетнем возрасте, я служил в армии, я... "
    "Ему сейчас 52 года, он прожил здесь всю жизнь, и он у них русский... " - сказала я таксисту. "Тогда получается, что я тоже русский, - ответил таксист, - меня тоже привезли оттуда ребенком... "
    История с убийством адвоката сенсационна и детективна - большие деньги, большая финансовая афера, загадочные обстоятельства, любовная история к тому же. И вот я еду в такси, и всё, что мы обсуждаем с таксистом - кто есть "русский".
    Приехали, как говорится.
    Нельзя сказать, что нас не любят - наоборот. Сегодня русский акцент может заработать вам скидку в таких социально далеких друга от друга точках, как базарная овощная лавка и шикарный бутик в самом дорогом районе Тель-Авива. Израильская улица воспринимает русских как интегральную часть местного человеческого ландшафта. Но в войне адвоката с бизнесменом, или наоборот, одна из сторон знала, что очень стоит изобразить противника русским олигархом. Даже если он не вполне олигарх и не вполне русский. В чем тут фишка, однако - в том, что "олигарх", или в том, что русский?
    Мой архив полон цитат из местной прессы по поводу русскоязычных политиков или бизнесменов: "израильский Сталин", "путин-распутинская харизма", "большевицко-гэбистские методы", "они утомляют нас патриотическими речами с русским акцентом", "казак из русских степей", "он хочет превратить Израиль в государство Мафии", "фашистское мировоззрение", "царские замашки" и т. д. Я могла бы заполнить целые страницы этими цитатами.
    Но в то же самое время один из известнейших адвокатов страны, обслуживающий местную элиту (Ран Каспи), на одном из закрытых собраний исключительно для своего круга дал очень положительную оценку русских как "весьма продуктивной" группы, намекнув при этом, что, будучи продуктивными с точки зрения израильского истеблишмента, они не являются его частью и не слишком многого требуют взамен.
    "О, эти русские сделали здесь переворот, - говорил мне один известный издатель. - Этот расцвет хай-тека был бы невозможен без них. И вообще, они профессионалы во всех сферах, они - главные потребители культуры…"
    Он так нахваливал русских, что не мог остановиться...
    "Ну, а как насчет олигархов среди них", - спросила я.
    "О, Гайдамак... Да, это ужасно, ужасно... "
    "Ну, а политики?"
    "Это ужасно, ужасно, из-за этого Либермана стыда не оберешься за границей. Во всяком случае, в обществе, в котором я вращаюсь".
    Насчет общества, в котором он вращается: его сын - редактор финансового приложения самой влиятельной израильской газеты и член издательского совета этой газеты. В этом обществе русских очень любят. Но при одном условии: если они не слишком богаты и не слишком влиятельны.
    Все-таки интересно посмотреть на коллективный портрет израильских русских - так, как их видят другие.
    
    Кто она? Журналистка Лили Галили - она разрабатывает эту тему годами: русскоязычные израильтяне. Ее статьи выходят за рамки журналистики - их можно назвать путеводителем по тому специфическому человеческому ландшафту, который мы чисто условно называем "русским Израилем". Лили занимается интерпретацией этого феномена для читателей самой элитной и влиятельной местной газеты - "Гаарец".
    В последнее время некоторые ее репортажи появляются на первых полосах, что говорит о том, что "русские дела" перестали восприниматься как маргинальные.
    В разговоре со мной она употребляет такие выражения, как "поворотный момент в сознании", а темы, которые мы затрагиваем, покрывают весьма широкий спектр - начиная от политики и кончая манерой "русских" одеваться. Но, в общем-то, предмет разговора один: как повлиял приток 20% новых граждан на Израиль и что мы имеем в результате.
    "До русских, - говорит Лили, - локальная версия национализма была уделом правого религиозного лагеря - типа сторонников "неделимого Израиля". Основанный на библейских постулатах национализм увязывал экспансионизм с концепцией святости этой земли. Да, конечно, в Израиле и до русских были светские националисты, которые мотивировали необходимость удерживать территории соображениями оборонно-стратегического порядка. Они заключили с правым религиозным лагерем нечто вроде стратегического альянса".
    И вот пришли русские - и вся концепция "неделимого Израиля" была ими полностью секуляризована. "Русские, - говорит она, - против территориальных уступок не потому, что их к этому подталкивает религиозная вера и даже не из-за соображений безопасности. В их случае это исходит из их отношения к земле и к владению землей. Русские по-другому относятся к территориальным завоеваниям, чем мы, - говорит она, - и в их понимании земли, завоеванные в результате военной победы над агрессорами, не подлежат возврату".
    С ее точки зрения, то есть журналистки "Гаарец", газеты, принадлежащей к левому спектру местного общества, это, конечно же, негативное влияние... Она, естественно, сожалеет, что русские изменили политический баланс в стране в пользу правого лагеря. "Тогда, - говорю я, - может быть, ты сожалеешь о том, что они вообще здесь?" - "Нет, нет и нет!" - отвечает она. Хотя ей не раз приходится слышать от своих друзей: "Вот, это все из-за твоих русских! Лучше бы они не приезжали".
    
    "Революция? На нас не рассчитывайте". "Вернемся к секуляризации, разве это не то, чего вы хотели?" - спросила я.
    "Наши элиты, - говорит она, - ожидали от русских совершенно другой секуляризации, а именно в области отношения между религией и государством. И здесь русские их разочаровали. Несмотря на их секуляризм, они в сущности отказались от участия в израильской войне культур между религиозными и светскими, невзирая на настойчивые попытки последних втянуть их в это противостояние. Наши секуляристы, - говорит Лили, - считали, что поскольку интеграция русских сильно осложнена отсутствием разделения между государством и религией, они станут их естественными союзниками в "светской революции" - вернее, ее послушными солдатами. Но ответ русских был: "Хотите делать революцию - на нас не рассчитывайте, делайте ее сами".
    Ну что ж, русские - не фраера. Сидя на периферии, таскать каштаны из огня по команде из престижных и дорогих кварталов Тель-Авива? В отличие от многих своих коллег, она считает это русское неучастие правильной стратегией. Чему я лично весьма рада: я беру себе кредит за ее разработку.
    "Однако, - говорит она, - национально-религиозный лагерь тоже не сумел или, может, не захотел привлечь русских на свою сторону и тоже по причине культурных различий". Лили вспоминает свой разговор с одним из активистов поселенческого движения о Либермане и его партии. "Разве эта партия не ваш естественный союзник?" - спросила она его. "Посмотри на их офисы, - ответил он. - Роскошный дизайн, дорогая мебель, женщины с силиконовыми декольте. Это - не мы. Это не наша версия сионизма".
    Я не совсем понимаю, почему наша тенденция вносить в политику немного гламура мешает стратегическому союзу. И вообще стратегический (политический) альянс - это расчет, при котором культурные различия не должны играть такой уж большой роли. Я лично знаю много русских, которые вращаются исключительно в обществе ашкеназов с высшим образованием и с левыми взглядами, но при этом голосуют вместе с теми, кого никогда бы не приняли у себя дома.
    
    Премьер с русским акцентом? "А вот израильтяне, неважно, правые или левые, религиозные или светские, способны ли они избрать своим премьером человека с русским акцентом?"
    "Еще нет, это произойдет не так скоро, - говорит Лили. - Израильское общество еще не готово к проблематичной повестке дня в сочетании с русским акцентом. Силы сопротивления еще очень сильны (а также силы инерции)".
    Это справедливо также и в более ограниченном аспекте, например, на муниципальном уровне. Она имеет в виду, конечно, Иерусалим - наш единственный поистине интернациональный и интерконфессиональный город. Может ли "русский" (даже если это миллиардер с огромными ресурсами) стать мэром Иерусалима? Русских голосов на Иерусалим не хватит. Религиозные жители будут голосовать за "русского"? Не верю. Светские израильтяне? Ни в коем случае. Арабы? Они никогда не участвовали в выборах мэра Иерусалима, и, скорее всего, так будет и в этот раз. На общеизраильском уровне примерно та же раскладка сил.
    При этом Лили признает, что имеет место некоторая "русификация" - это слово она употребляет как метафору возрастающего влияния нашей группы. Под этой метафорической русификацией она имеет в виду то, что сегодня израильское общество больше готово к силовым действиям и больше воспринимает идеи, которые еще не так давно считались маргинальными. Даже если сегодня общество не готово применить силовые решения, предлагаемые русскоязычными политиками, сами по себе предложения уже никого не шокируют. "Включая меня", - признается она.
    
    Преемственность. Хотя Лили и сожалеет, что русские изменили баланс в сторону правого фланга, политические соображения отступают на второй план, когда она говорит о своем к ним отношении.
    На первом плане - "то, что они здесь". "У меня есть знакомая пара, - говорит она, - ты, наверное, их знаешь. Они приехали во время Войны в Персидском заливе с двумя маленькими детьми. Я тогда делала о них репортаж. Первое, что их научили здесь делать, - это надевать противогаз.
    И вот недавно я пришла к ним домой в Иерусалиме. И первое, что я увидела, - это форма летчика ВВС, которая висела в коридоре. Это была форма того самого ребенка, на которого в первый день приезда натянули противогаз. И вот - он в самых элитных войсках. Я чуть не расплакалась. Знаешь, мы прошли столько трудностей в этой стране, через столько войн и лишений, и не раз я спрашивала себя - зачем? И вот, когда я смотрю на них, я знаю, зачем. Несмотря ни на что, есть преемственность в этой стране".
    Значит, думаю я, это все еще в центре израильского самосознания, израильской идентификации: преемственность, алия, волна за волной. Это все еще работает.
    
    "Самое важное". Лили одна из первых поняла, какую центральную роль в коллективной памяти русских играет этос Победы во Второй мировой войне... Однажды она интервьюировала Дору Немировскую, которая ей сказала во время беседы, что израильский нарратив этой войны сконцентрирован исключительно на Катастрофе. "Но как же, Дора, - возразила она, - ты должна узнать об этом больше. Ведь это государство возникло потому, что была Катастрофа". - "Нет, - сказала Дора. - Ты ошибаешься, Лили. Это государство возникло потому, что мы победили в той войне".
    "Я посмотрела на нее широко раскрытыми глазами, - вспоминает Лили. - Я почувствовала себя настолько продуктом израильской образовательной системы, даже я бы сказала, пропаганды, которая связала наше существование здесь с Катастрофой без того, чтобы связать его с победой над ней. С тем пор я стала внедрять этот ваш нарратив Второй мировой войны, я поставила его на повестку дня. Многие считают, что это самое важное, что я сделала".
    Она действительно сделала это "самое важное" для истории страны, постепенно меняя принятый здесь нарратив. Но нечто не менее важное она сделала для израильских русских, став проводником послания, которое лучше других сформулировал в свое время Юрий Штерн - один из лучших умов, которые у нас были, а именно: "Те, кто воевали в здешних войнах и построили это государство - честь им и хвала. Но мы тоже не бедные родственники, приехавшие на все готовое. Наша инвестиция в израильский проект - это Победа и тот вклад, который внесли в нее наши отцы".
    
    "Переломный момент". Русские берут с собой детей даже на свои партийные конференции. "Однажды, - рассказывает она, - я была на съезде партии НДИ (Наш дом Израиль). Я заметила там девочку лет восьми. "Тебе не скучно здесь? - спросила я ее. - Ведь это политика". - "Нет, - сказала девочка, - мне здесь весело, здесь все говорят по-русски". Что плохого в том, чтобы иметь две культуры?
    "Когда я была маленькой девочкой, приехавшей из Польши, - вспоминает она, - у меня не было такой опции. Считалось, что я должна взять типекс и вычеркнуть из моей памяти все польское. Это была цена за входной билет, за принадлежность к израильскому мэйнстриму. Русские отказываются платить эту цену".
    Русские не хотят присоединяться к мэйнстриму - они хотят им стать.
    
    "Вы устали". Однажды в рамках кампании НДИ против возвращения Голанских высот она в числе прочих обратила внимание на человека, который прибыл в Израиль буквально за несколько месяцев до этого - и уже оказался в автобусе, который привез репатриантов на Голаны в рамках этой акции протеста. "А не рано ли? - спросила она его. - Может, стоит пожить здесь, разобраться, а уже потом сформировать свое мнение за или против". - "Лиличка, - сказал он, - вы, старожилы, уже устали. Дайте нам сделать эту работу".
    "Когда я приехала сюда из Польши, мне казалось само собой разумеющимся, что мы должны вначале изучить и понять, а - тем временем - старожилы должны управлять страной. Но эти люди, которые прошли школу перестройки, приезжают сюда со сложившимся мнением, как надо управлять страной и с четкими амбициями сделать это вместо нас".
    Будущая элита. "И когда же это им удастся?" - интересуюсь я. "Есть исследование Тель-Авивского университета, - говорит она, - частично сделанное на базе моих статей. Согласно этому исследованию русские определенно являются будущей элитой этой страны. Но на данный момент этого еще не произошло. Вот посмотри, есть четкий индикатор того, насколько далеки мы от этого. Среди русских есть много экспертов и специалистов в разных областях. Ты когда-нибудь слышала, чтобы на наше ТВ пригласили какого-нибудь эксперта с русским акцентом и спросили его мнение? Всякий раз, когда по ТВ ты видишь человека с русским акцентом, его наверняка пригласили как эксперта по русским делам, и наверняка его будут интервьюировать в этой связи - что русские думают по этому или тому поводу или как они будут голосовать... "
    Да, здесь Лили подметила нечто очень существенное - может быть, самое существенное. Однажды, несколько лет назад, в одной из израильских газет я наткнулась на репортаж о том, как русские проводят время в своих русских дискотеках и ночных клубах. Репортаж как репортаж, но когда я посмотрела на фамилию автора, у меня глаза на лоб полезли: это была... Ксения Светлова! Дело в том, что Ксения Светлова - специалист по арабским, а не русским делам, и специалистов ее квалификации и ее уровня у нас вообще всего несколько. Неважно: поскольку она "Ксения" и "Светлова" и работает на русском канале, стало быть, израильтянину вполне уместно заказать ей репортаж из русской дискотеки и при этом забить гвоздь компьютером.
    "Один только Либерман прошел этот секторальный барьер", - говорит Лили. Назначение Либермана министром стратегического планирования она интерпретирует как "коллективную декларацию" о намерениях русской общины. "Израильтяне, - говорит Лили, - не отдают себе отчета в масштабе и характере русских амбиций. Русские хотят, чтобы их стратегический подход был имплантирован на уровне национальных решений, они хотят, чтобы их "русский" подход стал национальным путем".
    Теперь мы обе гадаем, почему Либерман вышел из правительства. В кои-то веки наш человек оказался в нужном месте и в нужное время, и - на тебе.
    
    Русские споили израильтян? Мне уже было показалась что Лили вполне своя, "наша". Но тут пошла критика. "Если уж зашла речь о влиянии русских на Израиль, - говорит она, - то есть одна область где "русификация" явно имела место, причем в очень отрицательном плане: до притока русских израильтяне были в общем непьющем народом, а теперь по потреблению водки на душу населения мы вышли на одно из "почетных" мест".
    Не поняла, что она имеет в виду? Ну, когда-то в России придумали замечательный напиток, который пьет весь мир. Ну, русские израильтяне популяризовали его в Израиле. Что ж тут плохого?
    "А преступления на фоне алкоголизма? - говорит она. - А алкоголизм среди подростков? Это русские научили их пить". - "Что же получается, - обижаюсь я, - мы спаиваем израильский народ?! Это все глобализация виновата", - пытаюсь я ее убедить. Правда, без особого успеха.
    
    "Чересчур хорошо - или плохо - одеты". Ну как могут две женщины не затронуть эту тему? Она считает странным наш русский "дресс-код".
    Я говорю ей, что моя знакомая продавщица из бутика на Кикар ха-Медина (район самых дорогих бутиков) рассказала мне, что с тех пор как здесь появились русские, продажа вечерних туалетов увеличилась раз в шесть.
    Лили это не впечатляет. "Их "кэжуэл" - это катастрофа, - говорит она, - а если они уж одеты, то это такой "оверстэйтмент"!"
    Да, наши женщины, когда они входят в помещение, совсем не против пропустить впереди себя свое платье. Или даже сумку. Ну и что? "Понятие спокойной неброской элегантности им чуждо", - говорит Лили.
    Пусть они не морочат нам голову этой "неброской элегантностью". Мы любим, чтобы вещь "пахла деньгами", как выражаются участники программы, которую ведет гуру российской моды Хромченко, первый канал. Ну и что? Разве для того мы пережили все дефициты советской эры, чтобы какие-то олигархетки крали у нас все шоу?
    Тем не менее под натиском такой критики я начала беспокоиться по поводу своего собственного имиджа: не слишком ли я загламурзована для двенадцати часов дня? Но она меня успокоила: "Ну что ты! Ты элегантна, как настоящая израильтянка!" - "Что-что?"
    Ладно. Она не видела меня в русском ресторане пару дней назад.
    Конспиративное мышление. Помимо манеры одеваться ее также озадачивает манера мышления, которое она называет "конспиративным": "Есть у вас одно качество, которое мешает вам понять нас, израильтян. Везде вам видится заговор". - "Это не потому, что "русское мышление", - говорю я. - Это время такое. Весь Интернет полон конспиративных теорий…" - и я начала перечислять: взрыв башен, смерть принцессы Дианы, покушение на Рабина...
    "Ты имеешь в виду крупные события, которые всегда обрастают конспиративными интерпретациями, - говорит Лили, - а я имею в виду специфику мышления. Русские никогда не воспринимают вещь такой, какая она есть, она им видится продуктом противоборства интересов, подспудных мотивов и интриг. А на самом деле - никакой конспирации здесь нет". - "Как нет? - поражаюсь я. - В Израиле нет "конспирации"?" - "Нет, нет и нет", - заверяет она. "Да не может быть", - говорю я. "Может, - настаивает она. - Вы не понимаете израильтян. Мы просто неспособны на такие сложные конструкции. Мы неспособны ко всяким таким хитросплетениям. У нас все как на ладони".
    Тоже мне страна Кандидов. Так я ей и поверила...
    
    "Есть, чему поучиться". Я сравниваю ее работу с работой западного корреспондента времен "холодной войны", посылающего свои репортажи из-за "железного занавеса". За долгие годы работы она оказалась открытой для идей, мнений, суждений, взглядов, которые радикально отличаются от тех, которые приняты в ее среде, и, конечно же, ее собственных.
    Платформа Лили Галили - это газета "Гаарец", которая отражает мнения самой однородной в культурном, идеологическом и этническом плане группы израильского общества. По другую сторону "занавеса" находятся израрусские, которых надо "объяснять" читателям, причем многие из них воспринимают эту газету как "инструмент левой диктатуры". Диктатура - это, может быть, слишком сильно сказано, но давление социально гомогенной среды наверняка ощущается. И, тем не менее, читая ее репортажи в течение нескольких лет, я замечаю, что сегодня это уже не та Лили Галили, которая была десять лет назад. Сегодня она сильно отличается от своих коллег. Она стала самобытной, не похожей на других. Это видно, как ни странно, еще больше, когда она пишет не на русские, а на "общеизраильские" темы. Она трактует их теперь более оригинально, подчас неожиданно. Я подозреваю, что "исследуемый объект" сильно повлиял на исследователя.
    Она не скрывает, что у израрусских есть, чему поучиться. Она научилась у них смотреть на вещи под другим углом зрения, что сделало ее восприятие более объемным, а стиль более оригинальным. Но главное, она освободилась от общего лицемерия, которое часто скрывается за маской политкорректности. Она уважает в русских смелость высказывать то, что другие не смеют произнести. "В этом плане, - говорит она, - я многому учусь у них. Я готова теперь свободно выражать неконвенциональные взгляды, не опасаясь, как это будет воспринято другими".
    Вот так парадокс: журналистка "Гаарец", плоть от плоти либеральной интеллигенции, учится у нас, выходцев из советской деспотической системы, - чему?
    Свободе слова, представьте себе.