Анна Файн

    
    
    
    Зеркала в Юлином доме помнили отражения хозяйки. Их укрыли старыми скатертями, еще московскими, с вышивкой и прорезными узорами "ришелье". Сквозь обшитые тонкой нитью дырочки мигали то ли поминальные свечи, то ли искры веселья, застрявшие там с прошедшей ночи, когда в эти зеркала смотрелась Юля.
    Юля смеялась часто. Иногда всплакивала, наскоро, второпях. Реветь по-бабьи ей было просто некогда. Плач тут же срывался в хохот: с той вершины, куда успела взобраться Юлина душа, зареванное лицо и сморщенный нос казались ужасно смешными. Она смотрела на свою жизнь всегда немного сверху. Передряги, которые привели бы более робкую женщину в уныние, для Юли были сюжетом юмористического рассказа. "Приезжай, я расскажу тебе", - говорила она. Юля была из тех, кто превращает свою жизнь в текст, но писать ей долгое время было некогда. Поэтому она, как народная сказительница, щедро одаривала пишущих людей сагой о своих приключениях.
    Если бы тот парень ударил ее машину сзади, она сейчас лежала бы на больничной койке и хохотала над уморительным гипсом, смешными врачами, пересказывала бы историю от происшествия на дороге. Но это был сокрушительный лобовой удар чужой машины, неизвестно почему вылетевшей на встречную полосу. Юля умерла, как жила - в счастливом быстром движении, с улыбкой на губах. Скорее всего, она не успела даже испугаться.
    Однажды с ней уже случилось подобное, но она вывернулась тогда, спасла себя и своего будущего ребенка. Ее пригласили прочитать лекцию по еврейской истории в Иерусалиме. На крутом иерусалимском вираже Юля задремала - всего лишь на одно мгновение. Так бывает с беременными женщинами. Когда она очнулась, машина передними колесами нависла над обрывом, а задними зацепилась за белые камни, которыми был утыкан склон горы. Она сумела перелезть на заднее сидение и выбраться из автомобиля. Потом со смехом рассказывала, как, стоя у края пропасти, наблюдала за неспешным спуском машины в ущелье, где уже валялась ржавая гора искореженных колымаг - это был опасный поворот горной дороги. Жители окрестных домов, увидев, как беременная женщина вылезает из готовой сорваться вниз машины, вызвали "скорую", которая доставила ее в родильное отделение. Но ребенок и не думал появляться на свет, он спокойно дремал в своем теплом доме. Послушав стук его сердца через монитор, Юля встала и отправилась на лекцию. Она была уверена, что ученики ждут ее. Наверное, так оно и было.
    Мы познакомились с ней 18 лет назад. Язык иврит, запрещенный декретом Наркомпроса в 1919 году, по-прежнему изучали на частных квартирах, несмотря на объявленную Горбачевым перестройку. В тот год я набрала группу первых учеников. Юля была среди них. Она сидела справа от меня, ближе к окну, и оттуда часто раздавалось сначала хихиканье, потом смех, а после целые завихрения веселья, которые перекидывались от нее к другим ученикам. Это страшно мешало вести урок. Какое-то время я злилась, а потом мы с Юлей подружились. Никто не мог бы подумать, что эта молодая женщина, смешливая, как девчонка, одна растит двух маленьких детей, что она совсем недавно ушла от мужа. Юля и ее первый муж учились на истфаке педагогического института. Центробежные силы истории растащили их в разные стороны: его обуяла "русская идея", она же все чаще и чаще задумывалась о своем еврействе.
    Юля была одной из последних "бедных родственниц" сначала на территории СССР, а потом - ельцинской России. Свои письма тех лет она подписывала прозвищем "Ю.Бейлис-Дрейфус". Ей приходилось судиться с отцом своих детей за право воспитывать их в еврейской стране. В конце концов она просто сбежала. Доехала до Польши вместе с детьми по туристической визе, а оттуда Еврейское агентство доставило их до Израиля на самолете христиан-сионистов.
    В последние московские годы Юля открыла еврейскую воскресную школу "Снунит". Нашла педагогов-энтузиастов, собрала детей, раздобыла помещение и деньги. В этой школе буквы еврейского алфавита не только рисовали и раскрашивали, но и выпевали и вытанцовывали. И строили из них поезд, на котором ехали в Страну Израиля. Накануне бегства Юли школу "Снунит" посетили специалисты по неформальному образованию из "Джойнта". По их словам, второй такой школы на территории СНГ просто не было в те годы.
    Юля и дети появились в аэропорту имени Бен-Гуриона, бледные, худые после авитаминозной московской зимы. Дети выглядели испуганными, Юля улыбалась. Перед отъездом из Москвы она из конспирации не открыла им конечную цель путешествия. При них было два туристических чемоданчика и пустой кошелек. Юля не привезла с собой никакого капитала, кроме безграничного оптимизма и уверенного иврита. Для покорения Израиля этого было вполне достаточно. Никто, глядя на мать-одиночку, брошенную судьбой в новую страну, не подумал бы, что всего через несколько лет эта женщина будет не искать работу, а открывать новые учебные заведения, помогать огромной толпе людей, станет матерью большого семейства. Но все это было впереди. Бывшему мужу Юля сообщила, что получила грант на учебу в Израиле. Никакого гранта, конечно, не было, и денег не было тоже. Они поселились в центре абсорбции в Северном Тель-Авиве. Юля нанялась уборщицей в кафе.
    "Северный Тель-Авив - это здорово, - объясняли ей, - будешь жить среди белых людей". Через пару месяцев Юля сказала: "Среди белых - не хочу. Мне бы среди черных. Например, в Бней-Браке". Но в Бней-Брак она не поехала, а оказалась на окраине иерусалимского квартала "Геула". Одно окно в ее однокомнатной съемной квартире было заколочено из-за вечной стройки. В другое всю субботу врывался шум борьбы; оно выходило на знаменитое шоссе Бар-Илан, где шла ожесточенная битва между религиозными и светскими израильтянами. Они сражались за право проводить субботу так, как хотелось каждой из сторон. Юля смотрела на них из окна. И те, и другие казались ей ужасно смешными, но она уже сделала свой выбор, вне зависимости от поведения обеих сторон. На столе лежала белая субботняя скатерть, горели свечи, дети пошли в религиозные школы. Юлю взяли на работу в институт еврейского образования в диаспоре имени Мельтона при Еврейском университете. Не снижая темпа, она поступила на курсы социальных работников при том же университете.
    Однажды она попала на прием к какой-то чиновнице, у которой просила скидку за детский садик для сына. Скидка полагалась ей как "социальному случаю". "Кто вы по специальности?" - спросила чиновница. "Социальный работник", - ответила Юля и захохотала.
    Вскоре Юля сказала мне: "Я выхожу замуж. Ты его знаешь. Его все знают. Это Арье Вудка, узник Сиона". Юля и Арье были похожи, как бывают похожи супруги после многих лет счастливой совместной жизни. Они поселились в Самарии, в Кдумим. Юля поступила на работу в социальную службу Шомрона. Ей поручили караванный поселок, где нашли пристанище матери-одиночки, старики, инвалиды и те, кто отчаялся найти работу. Для кого-то другого это была бы просто работа ради заработка. Но не для Юли. В последний праздник Суккот я была в ее доме. Кроме своих и соседских детей, в сукке сидела девочка, рожденная в том самом поселке. Юля оставила работу в караванах много лет назад, да и самих караванов давно уже не было, но те, кому она помогала тогда, помнили ее и поддерживали с ней связь.
    В последующие годы она окончила колледж и университет - ее советский диплом учителя истории обесценился, пришлось все начинать заново. Она снова вернулась к педагогической работе, была в числе основателей школы для детей-репатриантов в Алон-Морэ. Подростков отбирали не самых запущенных, наоборот, учителя хотели, чтобы они сдали экзамены на аттестат зрелости. Но все равно пришлось иметь дело с человеческим неблагополучием и горем. Сироты при живых родителях, те, от кого отказались другие школы, дети из развалившихся семей - в такой школе нельзя было работать, в ней нужно было жить. Арье и Юля оба преподавали в Алон-Морэ. Вместе уезжали на работу, вместе готовились к урокам, крутились, как могли, - своя семья постоянно росла. За время совместной жизни у них родилось три сына и дочь. Юля стала матерью шестерых детей. Если не считать сирот, взрослых и детей, которые постоянно нуждались в ее помощи.
    Я могла бы написать о ней много величавых и пафосных слов, но чувствую, что она стоит сейчас за моей спиной, смотрит на экран компьютера и хихикает, необидно высмеивая каждое мое слово.
    После школы в Алон-Морэ был класс "русских" девочек в Петах-Тикве и ульпан для прозелитов в Ариэле. Юля и Арье открыли его сами, сами вели уроки и помогали герам найти принимающие семьи. Подопечные требовали участия - дети разных племен, приемыши еврейского народа. Россия отвергла их, а Израиль принял руками Юли и любил их Юлиным сердцем. Субботний стол Юли и Арье уходил за горизонт: пришельцы и поселенцы, шестеро своих детей, родня и гости - многие впервые видели еврейскую субботу в доме семейства Вудка. Случалось, Юля сажала за стол тридцать человек. Приезжали лидеры украинского национального движения, с которыми Арье Вудка когда-то отбывал срок в лагере и в страшной Владимирской тюрьме. Приезжал Юлин первый муж с новой женой - он охладел к русской идее, понял и принял решение бывшей жены. Бывали тяжелые времена, когда Арье и Юля теряли работу, но гости не переводились. Насыпали в тарелки гречневую кашу с кусочками мяса - что бы Юля и Арье ни готовили, все у них выходило вкусно, и все делалось без надрыва, сердечно, искренне, с верой в лучшее будущее.
    Юля не "вдарилась" в религию, как другие, не сорвалась в нее, как в реку с обрыва. Ее глубокая вера проявилась постепенно, как изображение на фотоснимке, проступило сквозь мистический взгляд на вещи, свойственный ей смолоду, сквозь оптимизм, ставший основой упования на Творца мира. Чтобы обучать других, надо было и самой постоянно учиться, и она не теряла ни минуты. Училась в дороге - подвозила соседей по поселению, и, если среди них попадались знающие евреи, "раскручивала" их на "диврей Тора". Один из поселковых раввинов потом рассказывал, как Юля подвезла его однажды, и всю дорогу он говорил о Торе, а она задавала вопросы. Он был поражен широтой ее знаний и глубиной понимания текста.
    В поселениях Иудеи, Самарии и Газы наступили дурные времена. Участились теракты. Гибли соседи и друзья. Ей все чаще приходилось бывать на похоронах. Юля чувствовала, что смерть приближается к ее дому, но не знала, где таится опасность. В Москве у нее осталась подруга Наташа, с которой они были очень близки в студенческие годы. Вдруг кто-то из старых знакомых рассказал Юле, что Наташа "села на иглу". Юля, помогавшая сотням людей, почему-то испытывала чувство вины именно перед этой Наташей, которой ничем не могла помочь. Однажды ей приснился автобус - странный автобус без окон, а в автобусе была ее свекровь, мама Арье. Юля хотела войти в автобус вслед за ней, но вдруг увидела, что какая-то женщина отталкивает ее и сама восходит по ступенькам. Мелькнули черные Наташины кудри. Вскоре свекровь ушла в лучший мир, а затем из Москвы сообщили о смерти Наташи.
    Юля с ее чувствительностью ко всему мистическому, ко снам, к рассыпанным вокруг знакам и сообщениям, придавала невероятное значение этому сну. Она стала молить Всевышнего о смягчении наказания. Смерть близких и болезни считаются у евреев тяжелым испытанием, а материальные трудности - легким. Юля попросила о легких бедах, и ее молитва была услышана. Увольнения с работы, одно за другим, неудачная тяжба с хозяевами дома, в ходе покупки которого обнаружились существенные дефекты - каждый раз, получая новый удар по карману, Юля благодарила Бога за то, что это всего лишь мелкая неприятность, и просила, чтобы она была искуплением за грехи. Пытаясь спастись от безденежья, постепенно становящегося невыносимым, Юля и Арье поехали работать в Днепропетровск, в колледж "Бейт-Хана", где готовят учительниц для еврейских школ.
    Этим летом Арье работал в еврейском летнем лагере в Украине. Юля, завершив свою работу в "Бейт-Хана", вернулась с детьми в Самарию. Той ночью она поехала встречать Арье в аэропорт. Это было последнее ее путешествие. Так окончилась Юлина короткая и прекрасная жизнь, до отказа наполненная людьми, книгами, заботой о детях и размышлениями.
    Она погибла во время чтения недельного раздела "Хаей Сара". Подобно праматери Саре, Юля успела за одну жизнь прожить несколько. О праматери Саре сказали наши мудрецы: "Многие укрывались под ее крылами". Многие укрывались под крылами Юли. Подобно праматери Саре, она создавала новые души, приближая людей к Единому. И ее положили в каменистую землю Самарии, которую она так любила. "А затем погреб Авраам Сару, жену свою, в пещере поля Махпела, пред Мамре, он же Хеврон, на земле Кенаана".
    Да будет благословенна память о Юле.
    
     В последние годы Юля писала рассказы и повести. В каждом ее рассказе гибнет женщина, почти всегда - на дороге, в машине. Она предчувствовала свою гибель…