* * *
Н.и В.Файвышевским
Я потерялся в незнакомом городе:
я машинально вышел из метро.
Печалюсь не о холоде и голоде -
о том, что память снегом замело.
Я не похож на жителя исконного;
какая-то валюта есть пока,
но нет ни одного лица знакомого
и для расспросов нету языка.
Ни адреса отеля, ни названия,
ни хоть каких-то вдумчивых примет…
И что теперь? Какое упование,
какое чудо наведет на след?
Бреду в толпе, томясь от неизвестности:
во сне все это или наяву?
Я потерялся в незнакомой местности -
я потерялся в мире, где живу.
БАЛЛАДА О НОВОМ ГОРОДЕ
Посмотрел с возвышенья на город и бросил:
- Эту рухлядь и ветошь беречь ни к чему!
Никаких исключений, а все под бульдозер! -
сел затем в лимузин и умчался во тьму.
На ветру трепыхались армейские флаги,
выводили солдаты людей из домов
и селили всех скопом в палаточный лагерь -
он был меньше чем за ночь к приему готов.
А потом забивали бетонные сваи,
многотонный копер всю округу глушил,
и, поклажу неся, руки кранов сновали,
и народ на строительстве рвался из жил.
Разный люд набежал - протоптали дорогу,
кто без лишних забот заработать хотел.
А палаточный лагерь пустел понемногу
и не больше чем за год совсем опустел.
…Свежий ветер запутался в кронах косматых,
и в фонтане по праздникам плещет вода…
Разный люд поселился в бетонных громадах.
Старожилы ушли, и ушли навсегда.
БАЛЛАДА БЫВШЕЙ ТЮРЬМЫ
Нине и Александру Воронелям
Тюрьму перестроили под общежитие;
в районном масштабе, конечно, событие -
добавилось места жулью для жилья.
Заместо охраны на входе дежурные,
заместо решеток - оградки ажурные,
заместо параши - восторг бытия.
Начальника нет: комендант - избирается;
полезная площадь у всех измеряется,
и платят жильцы соответственно ей.
Но люди, живущие в том общежитии,
находят отдушину в вечном подпитии
и в памяти прежних, решетчатых дней.
Когда находились они в заточении,
все было бесплатным: еда и лечение
и даже по праздникам в клубе кино.
А нынче за все - от пельменей до пряников,
за каждый укол и за стирку подштанников
плати,
а рубли-то добыть мудрено.
Куда как спокойней, себе соболезнуя,
улечься на узкую койку железную
и ждать появления миски в окне,
потом прогуляться по кругу за стенами
и мысли свои не терзать переменами,
а думать о ровном и благостном сне.
И только совсем уж немногие жители,
которых тюремные власти обидели,
способны принять распорядок иной,
с вещами на выход почуять стремление,
и, выйдя, идти все в одном направлении,
и не оглянуться на дом за спиной.
ФРАГМЕНТЫ ИСТОРИИ
Три сонета
1.
Вандалы движутся на Рим,
как магма, месивом горячим.
От пыли воздух непрозрачен,
в тылу развалины и дым.
И тот поток неодолим;
пока имперская столица
блаженствует и веселится,
вандалы движутся на Рим.
Придет замена разговорам:
над пустошью закружит ворон,
крылами слабо шевеля;
дороги превратятся в тропы;
цивилизация Европы
начнется вновь почти с нуля.
2.
И порт шумлив, и море сине,
и в гости едет целый свет -
Александрия есть и ныне,
а вот библиотеки нет.
Есть новая: стекло и мрамор,
компьютеры и интернет.
Но знатоки твердят упрямо,
что той библиотеки - нет.
Ее спалившие солдаты,
конечно же, не виноваты -
ведь на войне как на войне.
Увы, история не учит;
что толку, помня эту участь,
о чьей-то вопрошать вине?
3.
К хозяину вернулся беглый раб,
вернулся без погонь и принужденья -
не потому, что болен или слаб,
не потому, что кончилось терпенье,
не потому, что странствовать устал
и погасил надежды тонкий лучик,
не потому, что стал годами стар,
а потому, что раньше было лучше.
И снова лад! Хозяин за побег
не покарает ни тюрьмой, ни плетью,
и все как прежде: душ, еда, ночлег -
гуманно двадцать первое столетье!
И, пережив превратности судьбы,
вернутся все бежавшие рабы.
ПОД НЕБОМ АРГЕНТИНЫ
Маленькая поэма
Он появился в старом фаэтоне,
у ног стоял потертый чемодан.
Мальчишки говорили о дублоне,
который вроде был вознице дан,
а может быть, иной была монета
с короною на аверсе ее -
свидетелей, увы, сегодня нету:
всему, всему приходит забытье.
Мальчишки - потому что возле школы -
запомнили массивное кольцо
и головной убор широкополый,
в тени укрывший узкое лицо.
Он в школе был не больше получаса;
такой примерно напряженный срок
провел он в ожиданье возле класса,
где шел тогда немецкого урок.
Когда из класса герр учитель вышел
и сквозь пенсне всмотрелся в узкий лик,
то как-то с виду стал стройней и выше,
по стойке "смирно" вытянувшись вмиг.
Но гость промолвил две коротких фразы,
и герр учитель медленно обмяк
и гостя проводил на выход сразу,
снабдив картонной папкой для бумаг.
Он снял квартиру в завалящем доме;
полгода, с сентября до февраля,
его никто нигде не видел, кроме
владелицы убогого жилья.
Она же говорила любопытным,
что он непритязателен в быту,
умен, учтив, и никого не видно,
кто приходил бы на квартиру ту.
Квартирный вход был с тротуаром вровень;
обычно в ней стояла тишина.
Но временами Вагнер и Бетховен
звучали из открытого окна.
И проходивший мимо непременно
шаг замедлял, поскольку в том окне
мог видеть пожилого джентльмена
в тяжелом кресле, в самой глубине.
В Германии подобные картины
не вызвали б эмоций никаких,
но здесь, под знойным небом Аргентины,
немного было создававших их.
Кругом звучали танго и милонги,
их танцевали о такой поре,
а если слушать - то скорей в шезлонге,
под сенью пальмы лежа во дворе.
Так проходили годы: сорок пятый,
сорок шестой, сорок седьмой, восьмой,
и вот последний, роковой девятый
пришел с холодной ливневой зимой.
Он был хозяйкой найден в том же кресле,
где впитывал валькирии полет,
когда, казалось, времена воскресли -
но получилось, что наоборот.
Он был убит единственным ударом
в кадык - убийца бил наверняка.
Недорогую тонкую сигару
еще сжимала мертвая рука.
Мне не досталось достоверных данных,
но говорили - на воротнике
была тогда записка: "За Майданек"
на польском и немецком языке.
Конечно, в этом был немалый вызов,
но есть богоугодные дела,
и даже окружная экспертиза
искала след, однако не нашла.
А в череде нерядовых событий
в забытом Богом уголке земли
еще два слова были на иврите,
но их, признаться, так и не прочли.