22

     Видите ли, у меня третья академическая степень, и я много сил положил на изучение североевропейского Возрождения. А если быть более точным, то предметом моего особого интереса была проблема эстетики Альбрехта Дюрера - загадочного гения сумерек германского средневековья. Теперь вот я убираю тель-авивские улицы. И слава Б-гу, мусор есть, много мусора, а значит, есть и хлеб мой насущный. Каждое утро, в самые ранние часы, когда темно-густое небо окрашивается скромной зарей, а затем постепенно опрокидывается в голубую бездну, я бреду по пустынным улочкам Тель-Авива, толкая впереди тачку с атрибутами моей новой профессии - двумя мусорными баками, метлой и совком. Разноголосица птичьих хоров и таинственность сезанновских теней, медленно стекающих с тротуаров в подворотни, стимулируют процессы мышления, и у меня появляется жгучее желание думать. Поверьте, я не оговорился, ибо мои прежние представления о том, что думанье - это нечто непрерывное и бесконечное, как космос, и не зависящее от нас, оказались ошибочными.
     Было время - самые первые дни и месяцы новой работы, когда механизм, генерирующий мысли, как бы сломался, и только внутреннее, отстранившись, наблюдало за мной - предметом в пространстве, облаченным в униформу тель-авивского муниципалитета и энергично размахивающим метлой. Мир сузился до элементарных объектов и стал плотным, как горный массив. Пропали рефлексии, нюансы и полутона, тонкие переливы психологических ароматов. И только черными горькими ночами, когда отчаянно болел затылок от внезапности нежелательного пробуждения, я пытался выяснить степень моего падения и глубину пропасти. Количество боли на миллиметр сердца. Температуру испарения воли с поверхности души и силу внешнего давления, разрушающего дух.
     Было, было... Неспешно скользило время по мутным водам Иордана. Время, профессиональный гранильщик, срезало с моего бытия острые шипы, кровавившие сердце. Пыль оседала, и сумбурное гетевское "если вы не можете делать то, что любите, полюбите то, что делаете" приобрело для меня упорядоченный смысл. Вы не поверите - я полюбил метлу! Не единичную, не отдельную, как если бы она была произведением искусства, а идею метлы. Я открыл для себя, а прежде это могло бы показаться мне неслыханной ересью, что метла может быть серьезным объектом мышления. А впрочем, что же здесь еретического, если известно, что любой предмет (а в случае с Платоном, например, скамейку) можно помыслить абстрактно. Но в пору изучения эстетики Дюрера мне ни с какой стороны не пришло бы в голову теперешнее мое открытие. Оно же вновь возвратило меня в мир, сверкающий красками и запахами. Склеивающимся сознанием предметы опять были выстроены в строгий иерархический ряд: внизу мусор - всякие банки из-под колы и пепси, бумажки, огрызки яблок и кожура бананов, полиэтиленовые кульки, сухие листья и просто грязь, на уровне глаз - газетные киоски, витрины магазинов, обшарпанные фасады домов, люди, машины, базары, а вверху, если запрокинуть голову, - застывший купол неба, за ним - проблематичная реальность, а далее - граница бездны, за которой Б-г, и нет доступа разуму, и властвует только вера.
     Необычность своих новых ощущений мне захотелось привести в порядок. И я предпринял небольшое историческое исследование относительно происхождения метлы. А поскольку круг источников по понятным причинам был ограничен, результаты оказались весьма скромными. Но и они дали возможность выявить след, правда, едва различимый, оставленный метлой в истории развития цивилизации.
     Вначале я копнул слишком глубоко, и моя исследовательская лопата уперлась в каменный и бронзовый века (XII - IV тыс. до н.э.).
     Среди наскальных росписей первобытного человека, изображающих различных животных (оленя, бизона, льва, мамонта), оружие (лук, стрелы, копья, каменные топоры), метлы я не обнаружил. Не нашел я её изображения и в изысканном искусстве Междуречья (а это уже XXVII-XX век до н.э.). О существовании метлы в таких государствах, как Шумер, Вавилон, Ассирия можно лишь догадываться, опираясь на композиции дворцовых росписей с их идеальной чистотой и многочисленной прислугой.
     А вот и он, тот самый худосочный след. Я обнаружил его в искусстве Древнего Египта. Точнее - в период Среднего царства (XXI-XIX вв. до н.э.). Более точно - в росписи гробницы Рехмира в Фивах.
     В сцене пира среди танцовщиц изображена девушка, в руке которой зажата метла. Абрис метлы, повторяющий мягкие черты красавицы-служанки, очерчен воздушной линией, едва касающейся поверхности стены. Возможно ли отождествитьэто хрупкое изображение классического искусства с сильной рабочей метлой - грозой грязных улиц? Да, да, господа, перед вами - прародительница рода.
     Потом след надолго теряется. Я отыскиваю его вновь в искусстве Древней Греции периода поздней классики (V в. до н.э.). На вазе-лекифе "Дионис и его свита" метла обозначена условно и весьма схематично, символизируя, очевидно, физическую чистоту.
     И только Рим, где рационализм древних достиг своего полного воплощения, ответил на все интересующие меня вопросы. При раскопках Помпей, Геркуланума и Стабии, задушенных в 79 г. н.э. застывшей лавой Везувия, было найдено большое количество хорошо сохранившихся бытовых предметов. И вот, среди таких вещей, как печи, ведра, столы, скамьи, была и метла. Римский гений так отшлифовал древнее изобретение, что в архитектонику метлы последующие эпохи - раннее и позднее средневековье, Ренессанс, период новой и новейшей истории - ничего существенного не внесли. То же древко, соразмерное пропорциям человека, завершающееся купольным навершием, та же рабочая часть, собранная из сухих расширяющихся книзу прутьев, перехваченных веревкой. А вот в эстетическом отношении современная метла во многом уступает древнеримской, древко которой украшалось резьбой в виде изысканного цветочного орнамента...
     Таковы результаты этого небольшого исследования. У меня, слишком остро чувствующего историю, они вызывают ощущение таинственной значительности. "Черт побери, - думаю я иногда, останавливаясь передохнуть, - а ведь ты, милая, родственница колеса и гончарного круга". И сердце наполняется любовью. И отступает за мутную стену тель-авивского зноя давящая усталость, и деревья, кроша лучи безжалостного солнца, рассыпают по тротуару золотую мерцающую пыль, а гудки, скрежет тормозов, крики, шум стройплощадки гармонизируются, сливаясь в широкую мелодию, которая подхватывает метлу. А та в головокружительном танце, выделывая сложные па, оставляет за собой белоснежно-девственную чистоту...
     Танец метлы режиссируется мною. Теперешний ее раскованный и одухотворенный лет - это плод моих больших усилий по овладению техникой заметания. Вы улыбаетесь? Вы думаете, что в этом деле достаточно простого маятникового движения - вперед и назад? Поверьте, вы ошибаетесь. Послушайте профессионала.
     Во-первых, небезразличен выбор самой метлы. Пускай меня обвинят в непатриотичности, но я предпочитаю итальянских мастериц.
     Знания приходят с опытом, а с "израильтянками" я повозился. Они грузны и неповоротливы, их тело лишено эластичности и пружинистости. Кто спорит - при некоторых условиях им нет равных, когда, например, необходима большая масса метлы для уборки листвы с мокрого тротуара или нужно создать дополнительный ветровой эффект, ускоряющий полет мусора. И все же... Избыточный вес израильских метел и конструктивная их жесткость ограничивают свободу движения и приводят к быстрой утомляемости. То ли дело - "итальянки"!
     Они стройны и изящны. Их легкость и необычайная гибкость позволяют творить чудеса. А чувственность и тонкая избирательность дают возможность легко менять виды ударов. Вот, скажем, "пружинистый", который максимально экономит силы уборщика. Здесь тело метлы вначале сгибается в талии, а затем резко выпрямляется, отбрасывая мусор на метр-два. "Семенящий" - это короткий, энергичный и четко обозначенный удар. Он необходим, когда уборка заканчивается, формируется куча и нужна предельная точность попадания в определенное место. Зеркальное отражение "семенящего" - "возвратный" удар. Применяется в случае, когда нужно вымести мусор из труднодоступных мест. Работаешь метлой не от себя, а к себе, но также на короткой и выверенной амплитуде замаха. Самое же большое удовольствие доставляет мне "косой" удар. Его я довел до совершенства, управляя метлой, как профессиональный хоккеист клюшкой. Он исполняется с помощью правых и левых боковиков (хват либо справа, либо - слева) под углом к плоскости чуть меньше 90 градусов. Этот прием очень красив в эстетическом отношении, ибо скоростная работа при постоянном изменении захвата древка - то правая рука сверху, а левая - внизу, а то - наоборот - создают иллюзию виртуозного жонглирования…
     Итак, небольшое это исследование - о чем оно? Неужели о метле? Да нет, о душе моей, ищущей оправданий. Но и метла, смею утверждать, на Земле Израиля больше, чем метла.

Леонид Пекаровский

МЕТЛА