Наум Басовский

СТИХИ И ПОЭМА


Члену нашей редколлегии Науму Басовскому на днях исполняется 70 лет. Мы приглашаем наших читателей вчитаться в его стихи, опубликованные в этом номере и позавидовать молодой свежести языка, яркости образов и прозрачной ясности сознания, сопровождающих его в этом, увы, не слишком юном возрасте. Мы рады воспользоваться случаем от души поздравить его и надеемся, что ему предстоит еще длинный творческий путь.
                                        ЧУЖИЕ

                                Маленькая поэма

                                                                  Ревекке Сашиной
                                                                  Георгию Кнабе

Все улицы сбегают к берегу,
к одной-единственной площадке,
и городок подобен вееру,
на нём дома играют в прятки.
И если дом надумал спрятаться,
к его услугам всюду кроны -
зелёно-белые акации,
зелёно-огненные клёны.

Площадку называют площадью;
на ней собор, умильно лаков,
и ратуша - уж так положено,
и рынок в дюжину прилавков.
А берег - с пристанью;
                                   строители
в скале пробили выход к морю,
недальней островной обители
дав сообщение прямое.

Когда вершилось это действие,
никто не мог подумать даже,
что станут базой благоденствия
заботы купли и продажи.
Но вышло так: монахи - городу,
а он - монахам, шаг за шагом,
и предпочтение не золоту,
а чекам и другим бумагам.

Тут и пришлись по делу странники -
решать проблемы островные:
семья, испанские изгнанники -
моя семья, мои родные.
Я жил когда-то в этой местности,
давным-давно, в иной отчизне,
и знаю город и окрестности,
хоть там и не был в этой жизни.

Глава семьи в почтенном возрасте
служил в казне у Фердинанда,
знал, что вывозится, что ввозится,
и прибыль шла при нём что надо.
Меня он счёт заставил выучить,
а я придумал счёт машинный,
но не успел зубчатки выточить,
как превратился лад в руины.

Мы долго мыкались, мытарились,
покуда в городке осели.
Уже и юноши состарились,
уже и внуки повзрослели.
Но можно было чуть свободнее,
не покоряясь властелину,
и свечи зажигать субботние.
и не молиться Богу-сыну.

Мы дом построили на Радужной,
легко сбегающей к площадке.
На складах пристани, и в ратуше,
и в банке было всё в порядке.
Текли-сменялись поколения,
и люди жили не тужили -
вросли, казалось;
                         тем не менее,
остались жителям чужими.

Век проходил, и два, и более,
и с ними горькое познанье
того, что не своею волею
нам снова предстоит изгнанье.
Исколесили всю Европу мы,
прошли её огонь и воду,
российскими путями-тропами
пришли к последнему Исходу.

В своей земле живу на старости,
где только внешняя угроза.
С утра ко мне в окошко тянется
зелёно-жёлтая мимоза.

А городок? Да что с ним станется?
Мы друг без друга обойдёмся.
Пускай ему и нам достанется
довольно тишины и солнца…

Февраль 2006


                                        ШЕСТЬ ЭЛЕГИЙ

                      с эпиграфами из Давида Самойлова

1.

                                                     ...и это всё в меня запало
                                             и лишь сейчас во мне очнулось.

Я снова погружаюсь в юность,
в июльский ливень за оконцем,
где от оков душа очнулась,
где человек идёт за солнцем.
Ещё воспоминанья ранят
о днях голодных и холодных,
но я встаю порою ранней,
и море обещает отдых.
И в никуда из ниоткуда
бреду я улочкой старинной,
и вечер вновь подарит чудо
книг Заболоцкого и Грина.
А первая любовь обманет
(не сотвори себе кумира!),
но и обман куда-то канет
на фоне праздничного мира.
Тогда таким он не казался,
но век воздал ему сторицей,
и нынче жаль, что он промчался
и никогда не повторится...

2.

								В.

            Давай поедем в город, 
            Где мы с тобой бывали.
            Года, как чемоданы,
            Оставим на вокзале...

Оставив на вокзале чемодан,
пойти, куда глаза глядят - без цели,
и вдруг увидеть сад, и в нём фонтан,
и у фонтана лёгкие качели,
и на качелях девочку с лицом
со снимка чёрно-белого, из детства,
и словно повторяющийся сон
настиг опять - и надобно вглядеться
в далёкие нерезкие года,
и в горле ощутить подобье кома,
и знать - такою ты была тогда,
когда мы вовсе не были знакомы,
и взглядом обвести тот сад и дом,
в семейной протопамяти хранимый,
и попросить Всевышнего о том,
чтоб нашей встрече быть неотменимой -
неважно где, неважно почему,
когда и как, но только ей бы сбыться,
поскольку я отчётливо пойму,
что это жизни лучшая страница.
И всюду, где я по свету пройду,
во всех страстях, находках, увлеченьях
увижу сад и девочку в саду
на трепетных и призрачных качелях...

3.

                                                      Прощание века со мною...

Привычек теченье земное
обрезав, как будто ножом,
мой век попрощался со мною,
и я очутился в чужом.

Гляжу без особой охоты,
как в дальние точки Земли
другие летят самолёты,
другие плывут корабли.

Давнишним кумирам поклоны
уже не кладу в суете,
не те у меня телефоны
и песни поются не те.

И видится жалкой планета:
задворки её и фасад
опутала сеть интернета,
где люди, как мухи, висят.

И всюду следы одичанья
на фоне технических благ,
и всюду, где взрывов звучанье,
зелёный полощется флаг.

Ну, что же, пропишемся в новом,
свой век пережив на веку.
Добро б оказаться готовым,
но что он сулит чужаку?

4.

                                         Дневной кукушки счёт горчащий...

В новом веке - и новая лирика:
нас в далёкую юность влечёт
птичий щебет в сигнале мобильника
и кукушки размеренный счёт.

Птичий щебет в салоне автобуса,
на ходу, в кабинете врача,
словно птицы к полёту готовятся,
поначалу из сумки звуча.

И - взлетают с мелодией ладною,
образуя трепещущий ряд,
и лесной просветлённой прохладою
нас минуту-другую дарят.

Непродажная и неразменная
так даруется нам благодать,
а кукушка считает размеренно
и никак не закончит считать...

5.

                                               Я зарастаю памятью,
                                              как лесом зарастает пустошь.

Мне говорят: смотри на вещи проще.
И я смотрю, и ход вещей простой -
преображенье корабельной рощи
в обычный лес, а после в сухостой.

Горят семьсот гектаров сухостоя,
семьсот гектаров памяти моей.
В сухом остатке - то, чего я стою:
смесь пепла и обугленных ветвей.

Вскипают реки, высыхают топи;
что остаётся с выжженной земли?
Мои стихи - убогие подобья
тех замыслов, что в памяти росли...

6.

                                                 Гудят в тумане тепловозы...

Просыпаюсь от стука колёс
и от жёсткости полки под боком.
Наблюдаю в окошке убогом
мельтешенье туманных полос.

Тепловоз прогудит иногда,
и ответный гудок тепловоза,
и придёт неизбежность вопроса:
где я еду? откуда? куда?

Вроде город в тумане возник -
тень моста, очертанья собора, -
это значит, что станция скоро
и что голос подаст проводник.

И опять прогудит тепловоз,
и опять закачается полка,
и опять буду слушать недолго
разговор монотонных колёс.

Я усну, и уже никогда,
сколь ни длись путешествие это,
получить не удастся ответа:
где я еду? откуда? куда?..

Июнь-октябрь 2006



 

 


Объявления: