В работе А.Мелихова механизм групповой нетерпимости в современных обществах проанализирован в столь общем виде, что соответствующая модель годится для объяснения чуть ли не всех социальных конфликтов. Соревнование престижных амбиций и давление комплекса неполноценности объясняет не только национальную нетерпимость, но и борьбу партий в парламентах, свары предводителей блатных шаек и даже склоки в советах жильцов в каждом домоуправлении. Основания для конфликтов и мотивация взаимного недоброжелательства всегда наличествуют и отдельных объяснений не требуют. Здесь религиозные традиции роли не играют.
    Но в определении допустимых средств разрешения конфликтов традиция играет решающую роль. Поэтому, когда один из жильцов с топором в руках погонится за старушкой, собирающей от домкома взносы за паровое отопление, остальным жильцам безусловно допустимо обратиться к полиции.
    Нечто подобное происходит между глобальным "Домкомом" и исламской цивилизацией. Тонкому психологическому анализу обстоятельств этого сосуществования посвящена работа А.Добровича. Масштабы и уровень жестокости конфликта сегодня приобретают характер, который заставляет задуматься (наконец-то!) о возможной несовместимости моральных норм, господствующих в разных (сосуществующих) сообществах. Западная традиция много лет препятствовала признанию такой несовместимости из "гуманных соображений", опиравшихся на так называемые "общечеловеческие ценности" и пресловутую политическую корректность.
    А. Добрович как психолог находит в религиозном воспитании молодого поколения мусульман некие препятствия к формированию полноценной личности - "Я", которые способствуют их последующей легкой подверженности политическому манипулированию. Века политического деспотизма добавили к этому застойное самосогласованное поле, которое систематически препятствует проявлениям самостоятельной мысли граждан и не оставляет надежды на прогресс. Нам, выходцам из бывшего советского общества, также практиковавшего покровительственное отношение к своим гражданам, как к детям, чью свободу непременно следует ограничивать, должно быть понятно и отчаянное сопротивление исламского руководства, и массовая поддержка этого сопротивления сочувствием верующих. Бывшие советские граждане в массе тоже не слишком сочувствуют своим либералам-освободителям.
    Иными словами, ислам воспитывает инфантильный характер своего типичного представителя. Отсюда до одобрения войны и террора рукой подать. Этот феномен хорошо известен социологам: "Достаточно вглядеться в атмосферу сообщества, где безраздельно властвуют первичные инстинкты и внутренние побуждения, знакомые цивилизованному человеку как импуль сы юношеского возраста… Это атмосфера чести, зрелища, похвальбы, вызова. Человек здесь живет в мире рыцарской гордости и героических иллюзий... Целью тут является престиж группы, высокое социальное положение, превосходство над остальными" (Йохан Хейзинга, "Homo ludens", Москва, 2003 г.)
    Но P.S. к работе Добровича, посвященный отчасти критике опубликованной в предыдущем номере статьи А.Воронеля, несколько меняет угол зрения. Добрович подозревает, что Воронелю не ясны мотивы мусульманского террора, и он якобы ищет "зайчика" в мистике средневековых сект. Реальная картина обратная: ожесточенная террористическая война цивилизаций была предсказана С.Хантингтоном более двадцадцати лет назад, а сектантская идеология жизнеотрицания оказалась востребованной (и интенсивно использованной) для вдохновения шахидов только недавно. Искать "зайчика" не приходится. Причины мусульманского террора совершенно предсказуемы.
    Агрессивный исламизм действительно по многим признакам сходен с германским фашизмом и, подобно ему, происходит от "восстания масс", не требующего оправдания идеологией. Но элиты, возглавляющие и вдохновляющие эти массы, нуждаются в чем-то вроде идеологии. Нацистская клика в Германии увлекалась оккультизмом, прарелигией и изучением тибетских тайн, которые, конечно, не были доступны широким массам эсэсовцев.
    Кто-то из европейских писателей называл Коран просто плагиатом Библии, но это неверно, хотя бы, по жанру: Библия представляет некий рассказ, описание событий, а Коран - сплошную проповедь, к тому же в основе устную. Скорее Коран подобен Мидрашу - развернутому толкованию - и, конечно, совпадение эпизодов вовсе не означает там совпадения религиозных истин. Более того, все конфессии в своей религиозной практике так далеко уходят от своего первоисточника, что их изоморфизм, если он и присутствовал в исходном моменте, совершенно исчезает в соответствующих массовых культурах. "Фундаментальный этический порок", который Добрович находит в исламе, "в силу которого убийство непричастных отсечено от чувства вины за содеянное", присутствует во всех культурах и при всех религиях, как верный знак низкого уровня ответственности всяких широких масс. Разве среди российских народов много было тех, кто терзался чувством вины за бесчисленные жертвы революционного террора, за преступления коллективизации, выселения чеченцев и ингушей, за татар и калмыков, вымирающих чукчей и тунгусов?
    Чувство вины возникло (во всяком случае декларировалось) в среде элитарных групп западного общества по мере роста влияния сентиментальных деятелей искусства и вошло в моду вместе с экологией и сохранением среды. Оно распространяется журналистами, которые, как и художники, никогда сами не были способны на те преступления, в которых они призывают (и уже готовы) каяться. Весь этот сектор свободного общества, который проповедует такие высокие моральные нормы, обязан самим своим существованием предшествующим поколениям несентиментальных людей, создавших основы западной цивилизации и, в частности, предусмотревших в ней место для еврейского государства в тех реальных рамках, какие позволило время. Хотя они не всегда были последовательны в своей морали, они заслуживают нашей благодарности за их безоглядную решимость. И нам еще предстоит вступить в смертельную борьбу за жизнь, вне зависимости от того, всегда ли эти наши предшественники были правы.
    Надо всей этой бездной сталкивающихся страстей и несовместимых идеологий, по хлябям как посуху, шествует наш автор Мордехай Зарецкий, невозмутимо продолжающий свое прямолинейное и равномерное движение в сумасшедшем мире накануне его гибели.