Любимый писатель? - Эдуард Лимонов. Такое высказывание воспринимается, как правило, с недоумением - теми, кто Лимонова не читал. Или читал только "Эдичку". Можно понять. Прочитав когда-то "Это я - Эдичка" еще в самиздате, сделал вывод, что книга, конечно, хорошая, но какая-то неаппетитная. И забыл о Лимонове надолго. Пока лет через десять одна знакомая чуть не насильно не заставила прочесть "Молодого негодяя". С тех пор вся автобиографическая трилогия "У нас была великая эпоха", "Подросток Савенко", "Молодой негодяй" - оказалась на полке среди самых любимых книг. Вместе с "Палачом", "Возвращением иностранца", рассказами. А вышедшая в 2000 г. "Книга мертвых" стала самым сильным литературным переживанием за последние годы.
    У Лимонова странно незаслуженная литературная репутация. Она целиком определяется его крайне нелепой политической деятельностью. Но мы знаем великих писателей и с еще более отвратительными взглядами. Например - Маяковский. Причем, Маяковский со своих взглядов имел доход, а Лимонов тратит на них честно заработанные гонорары. Сравнение в пользу Лимонова.
    Есть и еще разница. Талант Маяковского подкосила его служба советской власти. Взгляды Лимонова каким-то образом - не напрямую - стимулируют его творчество. По известной схеме: "Когда б вы знали, из какого сора...".
    Критик Михаил Золотоносов написал как-то, что политическая деятельность Лимонова есть факт его литературной жизни. При этом странным образом проза Лимонова не подчинена его политической деятельности и практически с ней не пересекается. Она о людях, о вечном. Александр Кабаков в статье "Подросток Савенко и другие подростки" довольно точно определил истоки лимоновской революционности - инфантилизм. Подростковая страсть к оружию, к войне, к неаргументированному бунту против любой власти. Для взрослого человека это странно. Но качества, обязательные для большого художника, в принципе странны для нормального взрослого человека. Искренность, независимость от чужих мнений, способность ощущать мир, пространство, людей, форму, цвет непосредственно - минуя наработанные стереотипы, - эти свойства тоже очень часто сводятся к тому же неизжитому, точнее, чудом сохраненному инфантилизму. Лимонов законченно инфантилен. Для литературы это - благо. Для автора, вынужденного жить среди взрослых, благонамеренных и добропорядочных людей, - неприятности. Которые, впрочем, оборачиваются теми же необходимыми писателю страстями.
    Лимонов - писатель, для которого самое интересное и важное в мире - человеческие страсти. Ему неинтересно их придумывать, моделировать в воображении. Он умеет видеть и чувствовать их и в самых спокойных внешне ситуациях, но инстинктивно стремится оказаться в гуще реальных бурных страстей. Он рвется на войну. Отсюда по настоящему рискованные приключения в воюющей Югославии, в Приднестровье. Отсюда такие герои "Книги мертвых", как подполковник Костенко и Аркан, - полубандиты-полупартизаны: "...Убитый соратниками по оружию, с отпиленными ногами, подполковник Костенко в моих глазах - удачник и герой. Погибший от пули в холле отеля в Белграде Аркан - герой. Таким жизням и смертям, как у них, можно позавидовать". Действительно, можно. Как можно позавидовать Бене Крику.
    
    * * *
    Несмотря на то, что Лимонов считает Бродского архаичным, сам он тоже решительно не современен. Точнее, не вписывается в постмодернисткую эпоху игры с текстами, тотальной иронии и двусмысленных стилистических упражнений. В этом смысле проза Лимонова - классическая. Сам он на эту тему высказался так: "Я питаю пристрастие к прямым трагическим текстам, и условные мениппеи, саркастические аллегории, всякие Зощенки и Котлованы, Собачьи сердца или анекдоты о Чапаеве, расширенные до размеров романа, короче, условные книги - оставляют меня равнодушным".
    Над этим кажущимся высокомерием можно было бы посмеяться, если бы тексты Лимонова не были такого высокого уровня. Он действительно другой.
    Постепенно, с годами, пришел к крамольной мысли, что лимоновское умение видеть и воплощать трагедии напрямую, вне литературных приемов и условностей, означает более высокий уровень литературы, чем, например, непрерывное ироническое обыгрывание житейских ситуаций у любимого мной Довлатова.
    
    * * *
    "Книга мертвых" - поразительная книга. Это сборник блестящих эссе об умерших знакомых. Конечно, не только об умерших. Это эссе о жизни, в которую были вплетены умершие люди. Лимонов написал в одной из глав: "Кто-то из моих критиков заметил однажды, что Лимонов не умеет придумывать своих героев. Это верное наблюдение. Придумывать я не умею и не хочу, я умею их увидеть. И еще я умею их встретить". Надо добавить - и почувствовать.
    Лимонов объективный мемуарист. В том смысле, что в его рассказе о людях очень ясно различаются разные уровни взаимоотношений с героями. С одной стороны личные отношения - дружба, вражда, любовь, зависть, обиды и примирения. С другой стороны - не зависящая от личных отношений способность автора ощущать действительное художественное значение творчества своих героев, по большей части людей искусства.
    Этот врожденный дар, помноженный на абсолютную, редкостную в наше время независимость оценок, придает книге особый искусствоведческий смысл. Можно не соглашаться, например, с тем, что Бродский времен суда над ним был вполне средним поэтом и только потом резко вырос под воздействием происшедших с ним событий. Можно иронизировать над тем, что Лимонов именно Бродского воспринимает литературно равным себе (хотя, на мой взгляд, есть все основания к тому), но уже никогда не отмахнуться от тонкого художественного и психологического анализа личности и творчества Бродского и других не менее знаменитых героев книги. Анализа, вряд ли доступного большинству других - политкорректных - воспоминателей. Вот, например, о Бродском: "У него был меланхолический темперамент, его вселенной я бы не позавидовал, и жить бы в ней не хотел, она мрачная. У него был настоящий талант, хотя и архаичный, библиотечно-академический. Он - единственный из живших в мое время литераторов, с кем хотел бы поговорить долго и откровенно "за жизнь", о душе, и всякие там космосы и планеты. Но он всегда уклонялся, боялся".
    Третий уровень отношений автора с его героями - самый, на самом деле, важный - определяется даром Лимонова остро чувствовать человеческое содержание людей, психологию, страсти. То есть чувствовать реальное значение личности, вовсе не обязательно совпадающее с значением творчества, даже если таковое и имело место. Вкупе с простым, точным, упругим языком это свойство превращает мемуары и критику в классическую литературу. Оно делает шедеврами не только главы, в которых речь идет о знаменитостях - Бродском, Лиле Брик, Татьяне Яковлевой, Дали, Энди Уорхолле, но такие, где рассказывается о малоизвестном художнике Евгении Кропивницком или совсем неизвестных друзьях юности Лимонова, тихом эмигранте Лене Колмогоре, парижской пенсионерке, сдававшей автору квартиру, его собственном охраннике...
    У Лимонова свои отношения с умершими: "Со временем влияние мертвых постепенно ослабевает. Нет, очевидно, мертвого, кто бы мог держать нас на привязи постоянно, интересовать собой. К этому нужно добавить еще тот факт, что величина мертвого зависит от величины того, кто его вспоминает". И еще: "О мертвых надо говорить плохое, иначе, не осудив их, мы не разберемся с живыми. Мертвых вообще всегда больше, чем живых. Быть мертвым - куда более естественное состояние. Поэтому - какие тут церемонии могут быть, мертвых жалеть не надо. Какие были, такие и были. Они имели время, все, какое возможно. Если не доделали чего-то... ну, разведем руками".
    В этих словах нет ожесточения, нет цели кого-то разоблачить. Есть естественное желание понять и почувствовать, пропустить сквозь себя насыщенное человеческими страстями время. Кстати, эта способность ощущать время невероятно остро проявилась в первой части биографической трилогии "У нас была великая эпоха" - о пятидесятых годах. На мой взгляд это лучшая русская книга о том времени. Да и сам Лимонов считает ее своим шедевром.
    Вопреки нелепой аннотации на обложке "Книги мертвых", рассчитанной на привлечение внимания ("По-настоящему злобная книга"), - злобы в книге нет вообще. Есть независимость, которая, однако, сама по себе способна вызвать злобу у окружающих. Вот, например, абсолютно точная, на мой взгляд, оценка Дали: "Великим художником он, разумеется, не был. Он был эксцентриком, пошляком, вкус часто изменял ему... Он был - ну таким что ли, Жириновским в искусстве. У меня, однако, появилось к нему теплое чувство в последние годы, потому что его обожала юная Лена, и наши страсти ударяли рядом с ним".
    Искренний интерес к людям в принципе, наверное, не может быть злобным. Нельзя размышлять о жизни без теплоты. Лимонов о Кропивницком: "...не вступая в противоборство с советской властью (в этом противоборстве с 30-х по 50-е годы всякий был обречен), он основал свое творчество на вечных категориях жизни, смерти, деторождения, болезней, смены сезонов года, счастья юных животных человеков и несчастья старых животных. Кропивницкий был невселенского масштаба artist, но был абсолютно оригинален и в стихах, и в живописи. ...Не только свиньи и крысы жили в Долгопрудной, но и ангелы прилетали".
    К Кропивницкому Лимонов относится особенно тепло. Но и о тех людях, которые ему не сильно симпатичны, он пишет глубоко, с интересом и всегда неожиданно. И всегда выходя за рамки собственно мемуаров. О поэте Игоре Холине: "В России Холин неуместен. Его некуда девать. (Бродского, кстати, тоже не было бы куда девать, но у него случилась искусственная судьба)... В России вообще всех некуда девать. Здесь все лишние".
    
    * * *
    Согласно общественному мнению, Лимонов - порнографический писатель. Или как минимум непристойный. Это нелепый и незаслуженный миф. Он порожден гомосексуальными ситуациями в первом романе "Это я - Эдичка". В действительности Лимонов аэротичен. У него есть откровенные ситуации, (например, в "Палаче"), но нет вульгарных. Даже самые тяжелые сцены никогда не написаны с целью возбудить или эпатировать читателя. Они - часть сложной и тяжелой жизни. И полностью подчинены сюжетной логике.
    Пожалуй, можно еще предположить, что Лимонову не могут простить простой честности. Правда, честность Лимонова действительно не всем по плечу. Предметы и понятия, для которых в русском языке нет пристойных слов, Лимонов называет в своей прозе напрямую, не ища эвфемизмов. Он мало пользуется такими словами, но когда надо, пользуется только ими. Пользуется так, как он сам и его герои (тот же Бродский, которого он цитирует в "Книге мертвых") пользуются ими в жизни. Это производит более сильное впечатление, чем любая стилистическая игра с матом, рассчитанная на эпатаж, или как минимум, удивление читателя.
    Среди героев "Книги мертвых" - все три бывших жены Лимонова. Умершая в сумасшедшем доме Анна Рубинштейн, вторая жена Елена Щапова и умершая в 2003 г., после выхода книги, Наталья Медведева. Писать о бывших женах так, как будто он их еще и сегодня любит, - редкое мужское свойство. Не винить их в разрывах, воспринимать трагедии как данность, как неотъемлемую часть трагической по своей сути жизни - еще более редкое.
    Порнографический писатель не смог бы написать: "Разрыв, даже с чудовищем, всегда как репетиция смерти. Потому что все, что у тебя собрано: коллекция объятий, вечеров, ночей, случаев, молчаний - все это подвергается опасности вдруг. Все это безжалостно убивается, по улыбкам ходят ногами, и часть жизни отмирает. И ты остаешься с меньшим количеством жизни".