Исанна Лихтенштейн

     
     
     Прочитанные через много лет бесхитростные записки, дневники известных или анонимных авторов, становятся документальными свидетельствами ушедшего времени. И если в отрыве от описываемых событий они не привлекают особого внимания, то знакомство с эпохой придает этому особое звучание и достоверность.
     Парадоксально, что сквозь столетия отмечается нередко повторяемость ситуаций и событий. Так, недавно опубликованные дневниковые заметки сослуживца М.Ю.Лермонтова по армейской службе на Кавказе, изобилуют теми же названиями аулов и городов, описаниями тактики ведения боя, характеристиками противника, что и в современных репортажах из Чечни.
     Это в определенной мере подтолкнуло меня зафиксировать происходящее с нами в сегодняшнем Израиле (июль 2006).
     Слово "война" звучит около недели. Прежде говорили о приграничных инцидентах, о различных обстрелах территории страны. Ко всему этому за 15 лет жизни в большей или меньшей мере притерпелись или свыклись, как свыкаются с жизненными неудачами, судьбоносными ошибками, невозвратимыми потерями. Если бы не было приспособляемости и некоторой амнезии (потери памяти), то жизнь бы прекратилась. Сила в преодолении.
     Но скоро говорить о приграничных инцидентах стало невозможно. Похитили вначале одного, а потом еще двух солдат на юге и на севере нашей маленькой и очень уязвимой страны. Достаточно напомнить, что между приморской Нетанией и арабским Туль-Кармом - два-три километра. О какой безопасности может идти речь?
     Почему похитили солдат? Для обмена пленными? Или это была провокация для начала конфликта? Я этого не знаю. Не исключено, что, имея прецедент, "Хизбалла" намеревалась добиться освобождения тысяч заключенных террористов за двух похищенных солдат. Израиль порой даже за тела погибших отдавал сотни заключенных, немедленно после освобождения начинавших снова убивать наших солдат в геометрической прогрессии. Гуманную, но порочную в конкретных условиях тенденцию, наконец, прервали. Что говорят комментаторы и насколько справедливы их оценки, судить не берусь, да и практически не слушаю.
     13 июля отправились в филармонию на заключительный концерт сезона Израильского симфонического оркестра - в программе "Песнопения" и Первая симфония Малера. Войдя в вестибюль, встретила знакомого и узнала о первом обстреле Хайфы. Прошло менее двадцати минут, как мы простились с дочкой, уезжавшей в Южную Африку. К поездке готовилась полгода с особо удивлявшей тщательностью.
     Взрыва мы не слышали и очень удивились. Присутствующие в зале филармонии спешно и взволнованно звонили близким, но зал не покидали. Концерт начался вовремя, и мы погрузились в волнующий мир Малера. Произошло неописуемое душевное единение зала и оркестра, а точнее - душ и музыки. Трудно определить, что это было - мистическое единство народа в ожидании неминуемых испытаний, жажда жизни? Музыка была сродни эмоциям, владевшим нашими душами. Оркестр выразил восхищение дирижеру и слушателям, аплодируя смычками и ногами. Апофеоз единения. К перекличке событий - мои дедушка с бабушкой слушали Шаляпина в Петрограде в октябре 1917 года и тоже ни о чем не ведали. История повторяется, но в данном случае не как фарс.
     
     Хайфа оказалась отправной точкой для разрастания конфликта в стране и в нашей маленькой семье. Колебания: уезжать - не уезжать. Мне казалось: чем меньше людей, тем лучше. А внучка? Она очень испугалась. Война не добавляет покоя.
     Мне было шесть лет, когда я услышала выступление Молотова - наркома иностранных дел СССР. Конечно, ничего не поняла, кроме ощущения нависшей опасности и полного изменения привычного образа жизни. Война. С тех пор - 1941 год - знаю это слово. Запомнила. Первые бомбардировки Киева, бомбоубежища. Эвакуация или попросту бегство. И вдруг в 2006 году те же слова, но теперь думать приходится нам. Как и 65 лет назад, мы не основные в принятии решений, но по другой причине. Да и маневра не так много. Уехать в другой город, южнее на 50-100 километров. На сегодня там не стреляют, но попытки совершения терактов начинаются, чтобы дестабилизировать хрупкий покой. На самом деле война началась не 13 июля, а 11-го, с обстрелов других северных городов. Но так человек устроен: это не у нас, а где-то. Так вот с 13-го - у нас. Будет ли южнее - неизвестно, не хочется об этом думать, страшно. Я несколько раз повторила слово "страшно", а страшно ли? Правду, говоря, мне пока не боязно. Унизительно, обидно, но сохраняется чувство защищенности дома. Чувство иррациональное, но присутствует.
     Ширятся мифы. Кто-то звонит и просит подтверждения, разрушен ли соседний с нами дом. Отрицательный ответ удивляет, потому что кто-то сказал, слышал, уверен. Другие вместо лидера "Хизбаллы" "выделили" район падения ракет. И те, кто за чертой, не волнуются.
     Появились первые уехавшие, магазины работают, но на улицах людей все меньше. Сирены следуют одна за другой, какой-то тревожащий монотонный неотвратимый гул. Иногда падение ракеты предваряет сирену, тогда и бежать некуда. Еще служба тыла не отладила сигнализацию. Вообще не понять, чем они занимались, к чему готовились. Создается впечатление судорожных, малопродуманных действий, в отличие от противника, который выверил, кажется, все. Разве что ошибся в стойкости или покорности тыла предлагаемым обстоятельствам.
     Первые убитые и раненые. И тем не менее есть люди, которые этому не верят, вопреки фактам. Как это понять? По радио звучат приказы населению спуститься в бомбоубежища. Но их нет или почти нет, во всяком случае в Хайфе. Город старый и не готов к такому развитию событий. Что же делать нам? Выходить на лестничную клетку, надеясь на глупость и слабость ракеты. На третий день обстрелов, устав от "домашнего" заточения, вышли выгулять собаку вокруг дома, так как по требованию службы тыла не рекомендовалось без необходимости удаляться от убежищ или подъездов, куда можно забежать. Вышли все вместе, не желая ходить поодиночке. И вот в заброшенной фалафельной заметили мэра города, сидящего на краешке стула, потного, озирающегося по сторонам. Вокруг вертели головами озабоченные телохранители и фотограф. Снимок - призван символизировать, что в Хайфе все спокойно. Рада, что видела, сохранится в памяти.
     Квартира дочери (на последнем этаже и с открытым для лучшей вентиляции подъездом) в новых условиях казалась особенно опасной, и мы решили соединиться на нашем первом этаже.
     Внезапный шум на лестничной клетке и стук в нашу дверь обнаружил обитателей дома, спасающихся от ракет на площадке первого этажа. Вынесли им стулья, воду, стаканы и конфеты - они выглядели встревоженными. Ничем, кроме стульев, арабские соседи не воспользовались. Прошло еще полчаса - сирена. Я продолжала сидеть за компьютером, позвонила кузина из Нетании, услышала грохот падающей ракеты и призыв внучки занять выбранное нами "безопасное" место в углу коридора. Она в ужасе воскликнула: "Чего ты ждешь?".
     Между тем мы занимались каждый чем мог и на темы войны старались не говорить. Каждый занимался своим: дочка проверяла курсовые работы (она не рискнула оставить дочь под бомбежками, не поехала на конференцию, отменив уже заказанное в аэропорт такси), внучка редактировала свой перевод, а мы - чем могли.
     На улицу почти не выходили, кроме необходимых закупок и прогулок с собакой. Малая подвижность угнетала. Улица меня тревожила, а в доме было спокойно. Нельзя было разобраться, что делает и о чем думает правительство. Мне это напоминало поведение истерической бабенки: дам - не дам! Но цена-то другая. Кого выбрали? Но если учесть, что не из кого был