Михаил Юдсон

    
    1
    
    Начнем, как учили. В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер я вышел из своей каморки, которую нанимал от жильцов, вскочил в самодвижущийся экипаж - и в Ариэль! В обитель дальнюю трудов и обороны!
    Город Ариэль лежит в горах под Тель-Авивом: с часок езды - и вот уже воздух чист, и пространство улиц, и помыслы тож.
    Если вы не ездили на автобусе по глухим проселочным дорогам мимо арабских деревень, то и не советую - скучно. Во-первых, обоснованно ждешь, что того гляди запулят камнем, угостят пулей, влезут с передней площадки и хамски взорвутся, наконец, как апофеоз. Во-вторых, за окном обыкновенно безжизненный пейзаж (натюрморт, выходит?). Тоска, печалища…
    Но вот он, Ариэль - на сером камне красные крыши среди зелени, как будто картинка ожила из снов - парящая над морем скала, а на ней - крепость. Летающая крепость Шомрона.
    Рекомендация: ты за воздух этот держись, не глотал такого досель, только тут и следует жить, потому что здесь - Ариэль.
    
    2
    
    В дружественной обители уже ожидали меня с ужином - Эдуард, Елена и три дочери: юные Рут и Рахель и маленькая Эстер. Кода их мишпоха была еще просто семьей, они проживали в городе Харькове. Как и все мы, мучились в галуте - ели галушки, пахали в НИИшке, потом наступило центробежное Смутное Время Кооперативов, и Эдик, химик, создал материал для подошв, быстренько организовал производство в близлежащей колонии и принялся, колонизатор, выкачивать денежные бумажки. На ходу подметки резать! Так печально все длилось бы и длилось, но вдруг - снизошло! Уверовал. Начал задавать себе вопросы и вернулся к ответу. Оставил суету, домашних сплотил в мишпоху и стал питаться курицей (одной на всех, но кошерной зато - трудно было с правильным забоем в Харькове в те суровые годы). А в скором времени покинул пирамидальные тополя, где все, эх, лишь пух на ветру, влетел в Израиль и сразу взошел в Ариэль. Здесь он преподает в шомронском колледже, занимается публицистикой в мильтоновском духе ("Государство Израиль как потерянный рай") и молится Богу. И зовут Эдика ныне Аврум. "Пошли Богу молиться!" - зовет он меня, едва завидев. Но я отлыниваю, увы, для меня, несмышленого, суббота - иногда.
    Обычно я бываю у них во вторник (по Торе. вторник - самый хороший из дней творения), вхожу, тупо постучав, в вечно незапертую дверь, и сразу охватывает уют - книги, книги от пола до потолка, мягкий льющийся свет, ангелоподобная малышка Эстер, прыгающая по дивану так, что переворачиваются стулья, и радостно объясняющая: "Я - Маугли!", банка с двумя ее золотыми рыбками на тумбочке - их зовут Циля и Гиля, и, видимо, они вечны, как черепахи, серебряный семисвечник в углу.
    Кстати, когда с ночевкой, спится мне на том несуетном диване хорошо, интересно. Рассказывают, нечестивцу Лавану явился во сне ангел Михаэль, пригрозил. А мне, Михаэлю, частичному нечестивцу, является ангел Лаван, скорее даже Кахол-и-Лаван. И просыпаюсь в печали, подпрыгнув. Но не скучно, нет.
    Медитация: на Него во всем положись, в Нем слились движенье и цель, хочешь жни, а хочешь молись, потому что здесь - Ариэль.
    
    3
    
    Реб Аврум ввалился в дом родной одновременно со мной, в какой-то ковбойской куртке и шерифской фуражке, усталый, голодный, несколько озверелый - с утра сегодня лекции у него были, четыре пары подряд, а потом охранял наш покой - мотался по городу на джипе с древним винчестером, такое здешнее ДНД - добровольная народная дружина, дело нашей души.
    Но вот - ребекоп вернулся на базу, спустился с холмов! Ну, омовение рук, ну, преломление хлеба, ну, крылатые слова, ну, наконец, - лехаим, поехали! Что за напиток-то? Драй джин? Знаем, можжевеловка. Горлодер. Бутылка с микродыркой в пробке - и посему не льется песней, а скупо капает стаккато в открывший пасть стакан - как с крыши в капель, когда-то, на Беляево… Эх, эх…
    - Едем сейчас мимо нашего колледжа, - рассказывал Эд, еще не остывший после дежурства. - Глядим - крадутся трое арабов. Стой, кто идет? А одна из них смеется - я у вас, говорит, курс физики слушала. Все равно - стрелять буду (про себя, конечно). Учащиеся. Учатся нобелевский матерьял делать, инженеры с большой буквы!
    Он потряс бутылкой над стопками, чтобы быстрее вылезало:
    - Там же внизу, под горой нашей - кругом арабские селенья, по периметру.
    - А-а…
    - И они стреляют с-под горы.
    - Б… - тихо бранился я.
    - Ведь эти вот друзья - это такая зараза, такая болезнь, такая цивилизационная апневмония, что мало никому не покажется. Никто не уйдет обиженным!
    - Во! - удивлялся я.
    - А все эти наши добрые заборы и Великая защитная стена - это такой дрек, шит Давида.
    - Г…? - уточнял я. - Да-а…
    Мне представился Ариэль, словно град обреченный у Рериха-Стругацких: змей исполинский обвил холм своими страшными кольцами и солнце выключили - нет спасенья. А вы можете предложить конструктивный выход? Может, перевоспитание дракона в духе добра?
    - Сшибка культур, - вздыхал я.
    - Никакой культуры вообще не трэба, - резал Эд-Аврум. - Когда я слышу слово "культура", я хватаюсь за Тору. В ней есть Всё. - Он схватил бутылку и накапал еще по одной: - А то вот некоторые из присутствующих (к тому времени мы остались за столом одни, все разбежались) по слепоте своей поклоняются тщете и пустоте и молятся божествам, которые не спасают.
    Я вытер очки об штаны и опечалился.
    - Поклоняешься, значит, культурке? - с инквизиторскими интонациями выспрашивал экс-Эд.
    - Поклоняюсь, - сокрушался я. И действительно, выпил и поклонился книжному шкафу.
    - Делаешь из нее божка? - Аврум жестом прокуратора погладил воздух. - Помещаешь в нее всю свою привязанность?
    - Ага.
    - А ведь Бог не обязан обслуживать наши духовные потребности, - лекторски строго заявил Эд. - Запишите: "Мир есть текст, он возник из 22 букв, а больше ничего и нет, только их комбинации".
    С этими словами он полез в холодильник и водрузил на стол две запотевшие железные банки пива.
    - Кто-то, кажется, пиарил, что мир - пещера. Пущай! - вступил я в диалог, взламывая банку. - По-твоему же, выходит, мир - текст. Нехай. А мне видится, что текст этот висит в пыльном закутке той самой пещеры - маленькая такая застекленная картонка, засиженная летучими мышами, - и гласит он: "План эвакуации". Мир как попытка смыться…
    Пиво было ледяное - руки зябли. Но внутри уже наступало лето - было тепло и хорошо. Щас спою, решил я, расселся поудобнее и принялся издавать звуки, означающие "Песнь Бега":
    - Медленна лет арба, провидел футурист, да и хамеш и шеш неторопливы, но наш Бог - бег. Со времен Большого Банга багаж в зубы, руки в ноги - и бежать! В этом мире я не только прохожий, но и беженец - редка перипатетика с посохом под Песах, чаще - задыхающийся, непрерывный (лишь на ходу, учащенно дыша - из крышечки термоса или из носика чайника), сквозь чащи участников, чрез пропасть желающих, в пекло и снег - бег! (Впрочем, об этом уже очень убедительно, с чарующей нотой черного мага - белая гвардия, красный подбой - написал М.А.Булгаков.) Мы вечные странники, племя эскейпистов. "Движенье - все", - звездел ревизионист из наших, перекатиштейнов, катящихся камней с колючками. История знатного беженца, символа нации - Агасфера, Вечного Жида - хорошо моделируется в домашних условиях в банке с рыбками. Вот у маленькой Эстерки живут в баночке-аквариуме две златые рыбки - Циля и Гиля. Они вечны - для наблюдателя Эстерки. Но Лена, жена Эдика, мне призналась, что рыбки периодически дохнут, и она тут же сажает туда других таких же, поди их отличи. Поэтому когда мы мрем (занавес падает, Вселенная разбегается), то Сверху подсаживают вместо нас нас же. И мы - неистребимы, вестимо. Да-с, господа, таким образом доказано, что Жид действительно вечный, хотя не один и тот же. Бывает, живешь, сидишь, кушаешь табуретовку, и вдруг - бег. Я вот давно сбежал в книги. И сколько ж я уже пробежал глазами, экий километраж! Некоторые бегут от шума и ярости внешнего мира в бесшумный отсек субботы. Так Эдик проснулся однажды в своей постели и обнаружил, что превратился в прекрасного Аврума. Это было там и тогда. И скоро, скоро сорвало его с места и метнуло в здесь и сейчас. "Если ты правильно сидишь - ты не будешь ошибаться" (правило китайских писцов). А мы все не усядемся никак, сплошные помарки, все бегаем туда-сюда!
    Я наконец охрип, бросил песнь и закашлялся. Эдик задумчиво треснул меня кулаком по спине, отхлебнул пива и запил джином.
    - Была б на то Господня воля! - сказал он значительно. - Бегаем… А совсем даже не обязательно торчать в Израиле, главное - Богу молиться. В самом красивом случае, как говорят здешние, можно и здесь, а нет, так, набравшись окаянства, признаю, что и в Торонто слышимость хорошая.
    - Вы это прекратите, браток, тебе что здесь - портерная, - строго оборвал его я (и немедленно выпил). Знаю я его, нонконформиста, как начнет о государстве и религии рассуждать - хоть святых выноси! У него давно в закромах цикл огнедышащих статей: "Сладкое и жирное, или Чем пахнет дым так называемой демократии?"; "Блеск та нищета общечеловеческих ценностей"; "Постсионизм под одеялом" и др.
    - Ты что это, Аврум? - покачал я головой, чуть в тарелку не заехав. - Ты это, Эдик, брось. Любимый город может пить спокойно, коль на стене виситамериканский карабин времен британского мандата, бежит солдат, бежит раввин, мы все бежим, слегка поддаты, не-ет, Эд, от себя не убежишь!
    Мне всегда нравилась - как нечто диковинное и недоступное - упорядоченная его жизнь, дивная послушная жена, трио чудесных девочек, красивое ухоженное жилище. Я любовался строгой регламентацией его дней - зробив попытку алгоритмизировать Бытие? Вызывало уважение общее их стремление обустроить Хаос, но главное - они были явно и безусловно счастливы. Штахим - территория любви!
    Во мне можжевелился джин, и смахнул я первую слезинку, которая и есть, по Кундере, - истинная (ибо вторая и последующие - уже китч), и упала она в пиво, и загадалось желание.
    Канонизация: под горою горе лежит, над горой небес акварель, принцип принца - жить иль не жить, все пройдет, но устоит Ариэль.
    
    4
    
    Вечер опустился окончательно. Мы сидели с Эдиком за столом, чуть-чуть, краем ночи, надравшись. Лена то ли убирала, то ли читала. Девочки, укладываясь спать в глубине дома, тихо пели, и Аврум прикрикнул на них: нельзя петь при постороннем мужчине.
    Джин уходил сухо, по-английски и почти распрощался с нами. Там хоть на дне-то еще есть? (Хасиды из Коцка пили водку, укутывая бутылку в тряпку - чтоб не дано было знать, сколько осталось, и печаль не окутывала душу.) Зато пиво возникало, казалось, из ничего, не может быть, чтобы из холодильника, это было бы слишком просто.
    Мы сидели и решали наиважнейший вопрос - что делать? Ситуация в Ариэле и мире была столь серьезной, что требовались некоторые нестандартные выходы. Требовалась, как сказал бы Винни-Пух, Настоящая Лазейка. Ведь предскажи сейчас любому: "Вам отрежут голову" (как Даниэлю Перлу) или "Вас застрелят в гетто" (как Бруно Шульца) - отмахнемся: "Благоглупости, батенька! Идеалистическая дребедень!" Кроме того, если нас одолеет скука, пространство открыто - прыг на кенгуровый континент, скок в гоби Большого Яблока, далее везде. И везде - достанут. И никто - не заступится. Было дело (или легенда?), плыл корабль с беглыми евреями, полмира проплыл, нигде не дали сойти на берег, и он вернулся вспять, в пасть Больших Печей. Все возвращается на круги (спасательные) свои. И корабль плывет…
    - А если все-таки улететь, аки девочка Элли? - мечтали мы, всхлипывая, словно Элиот. - Помнишь, как у Беляева?
    - Еще бы я не помнил, как у Беляева! - хмыкали мы. - Там, возле метро, где ныне, говорят, богатейшие ларьки с напитками, а раньше желтела одна бочка с пивом - и очередища с банками, бидонами, кастрюлями, но уж как дорвешься - улет полный!
    - Да нет, помнишь, как у Александра Беляева в сказке человек летал, - объясняли мы нам. - Вот было бы здорово! Над Берлином, блин… Летающая крепость… "Ахтунг, ахтунг, в воздухе - Ариэль!"
    - Не-ет, это детская игра в лапуту, прожекты… Под воду надо уходить, вот что!
    - Точно - под воду, как Атлантида! Сызмальства знакомы нам ученые земноводные евреи от Адамова и Беляева - всякие там Моти Гинзбурги, Мараты Бронштейны. "Еврей маракует в бездне и егозит на благо, - гласит молва. - А выползая на сушу - работает у хозяина в огороде, и учит детей, и ходит за больными".
    - Абсолютно согласен. Тварь мы дрожащая на последнем берегу или право имеем наконец на нормальное существование в мире безмолвия и съедобных водорослей?!
    Проект наш, безусловно, требовал некоторой доработки и большей приземленности, да спать тянуло. Это Виленский гаон, говорят, спал два часа в сутки (а остальные - читал Книгу). Но мы не он. Поэтому подробности о Второисходе ("…и воды отошли") - потом когда-нибудь. Как верно написано было, аж не вырубишь топором: это могло составить тему нового рассказа - но теперешний наш рассказ окончен.
    Констатация: славно в стопке нежится джин, плавно в кружке плавает эль, и, конечно, хочется жить (эх!), потому как есть Ариэль!