Анита Такер

.
    
    15 января 2006 года в балтиморском Liberty Jewish Center состоялась встреча с жительницей Гуш-Катифа Анитой Такер. Ее речь, подготовленная к печати редакцией журнала, не может оставить сердце нормального человека равнодушным.
    
    Дорогие друзья, спасибо вам, что вы пришли. Меня несказанно радует, что есть люди, которым небезразлична судьба других. Вы придаете мне силы, вы - часть народа Израиля, которому как раз свойственна эта черта - быть неравнодушным к страданиям других.
    Я стою перед дилеммой - о чем важнее вам рассказать: о том, что с нами произошло, о том, что происходит сейчас, или о том, к чему могут привести эти события. Я начну с рассказа о том, что произошло.
    У нас был дом, у нас был свой бизнес, у нас была замечательная община - и всё это у нас было украдено.
    Mы начинали с моим мужем в 1969 году, как молодая пара, совершившая алию в Израиль из Америки. Мы хотели вернуться на родину еврейского народа, которая нам была дана Б-гом согласно Торе, мы хотели вернуться в еврейское государство, которое возникло по решению ООН. Мои родители были беженцами из Германии, мои дедушка с бабушкой - беженцами из Польши, а их родители - беженцами из Австро-Венгрии. Мы не хотели больше быть беженцами, мы хотели жить на Святой земле, принадлежащей еврейскому народу.
    Мы приехали в Беэр-Шеву и прожили там семь лет. Через какое-то время после рождения третьего ребенка мы вспомнили свой пройденный путь, алию в Израиль, и задумались: какие же трудности нужно будет преодолевать нашим детям? Мы уверены, что характер человека создается только в процессе преодоления трудностей. Приняв решение переехать в какое-то из поселений, мы запросили министерство сельского хозяйства о развивающихся районах. Нам посоветовали Газу - всего в сорока минутах езды от Беэр-Шевы, и мы поехали посмотреть эту местность. Сплошные песчаные дюны. Мне расхотелось оставлять Беэр-Шэву, однако наши дети бегали по дюнам в таком восторге, что это определило наше решение.
    Итак, 29 лет назад, в 1976 году, мы переехали жить в песчаные дюны Газы, в область, называемую Гуш-Катиф. Из-за одной песчаной дюны к нам пришел мухтар, староста арабской деревни Дир эль-Балак, из-за другой дюны к нам пришел мухтар арабской деревни Хан-Юнес. Оба пришли с хлебом и солью, чтобы, по мусульманской традиции, приветствовать нас. "Добро пожаловать, - говорили они, - как хорошо, что вы приехали, здесь никто не хотел селиться из-за египтян".
    Мухтар Дир эль-Балака посмотрел на песчаные дюны и говорит нам: "Вы что же, действительно хотите здесь что-то растить? Разве вы не знаете, что здесь ничего не растет? Наша традиция говорит, что это проклятая земля". Я говорю ему: "Мы не слышали этого, и наше министерство земледелия тоже не слышало, поэтому они и послали нас сюда выращивать фрукты и овощи". Мухтар говорит, что, согласно их традиции, последними людьми, которым удалось здесь что-то вырастить, были Авраам и Ицхак. Так, от арабов, мы впервые узнали о связи этой земли с еврейской историей. Позже мы прочитали, что Йешуа бин-Нун также жил в этой области, и Йонатан Маккаби жил здесь, и что здесь была большая йешива, упоминаемая в Талмуде.
    Не хочу вдаваться в технические детали того, как мы начинали выращивать овощи на песке. Но хочу сказать, что это было явным чудом. В Гуш-Катифе не было ни одного человека, который не чувствовал бы, что только с благословения Б-га нам удается достичь успехов в освоении этой земли. Гуш-Катиф зеленел из года в год. Впоследствии мы перешли на выращивание органических овощей, что было еще сложнее, наша продукция продавалась по всему Израилю, экспортировалась в Европу…
    Однако кнессет принял закон, согласно которому мы должны были оставить наши дома, бизнесы, наши парники...
    Я думаю, что сегодня, в день памяти Мартина Лютера Кинга, мы должны понять значение протеста. Это еврейское качество - протестовать при виде несправедливости. Потому что, если ты пройдешь мимо несправедливости, то завтра справедливость пройдет мимо тебя.
    В тот день, 18 августа, наши солдаты, солдаты Армии обороны Израиля, пришли, чтобы выселить 1700 семей, около 9000 человек, из их домов в Гуш-Катифе. Я расскажу вам о своей семье, о том, как мы оставили свой дом, потому что это типичная история, очень похожая на истории всех 1700 семей. В тот самый день, когда солдаты пришли, чтобы выгнать нас из наших домов, все 80 семей Нецер-Хазани, первого поселения Гуш-Катифа, вышли к воротам с большим плакатом "А-Шем - наш Б-г".
    Мы провели месяцы, пытаясь объяснить солдатам на пропускном пункте, насколько это аморально - выкидывать нас из наших домов, отдавая врагу часть Земли Израиля. Мы воспитывали своих детей в любви к земле, и сейчас эта самая земля, о которой мы столько говорили, на которой мы столько работали, отнята у нас и у наших детей.
    Наш протест был частью протеста, организованного во всем районе Гуш-Катифа с согласия командования Армии обороны Израиля. Мы знали, что не сможем победить ЦАХАЛ, но мы хотели показать людям, Б-гу, что мы любим свою землю, любим наш дом. Молодежь разожгла костры у входа в поселение, запах горящего дерева и языки пламени поднялись в самое небо. Все плакали: жители поселения, которые от мала до велика стояли у ворот, тысячи людей со всего Израиля, приехавших нас поддержать, сотни корреспондентов со всего мира: из Америки, Европы, Китая… солдаты. Было такое ужасное, такое тяжелое ощущение, как будто мы присутствовали при разрушении Храма.
    Мы спели гимн Израиля "Атиква" и разошлись по домам, чтобы протестовать каждый в своем доме.
    А что такое дом? Просто бетонные блоки и красные крыши? Мой дом - это место, куда мои дети вернулись со своими семьями, где мои внуки могут ходить пешком от дома одной бабушки к другой. Мой сын женился на девушке из соседнего дома. Ее мать - очень подвижная женщина, принимала активное участие в протесте. Понимая, что сопротивление бесполезно, она вывезла из дома всю свою семью, всех детей и внуков, вывезла мебель и вещи, а когда солдаты подошли к дому, она подожгла его. У нее был двухэтажный, потрясающей красоты особняк, пожалуй, самый красивый в нашем поселении. И, когда пламя от этого двухэтажного особняка поднялось в небо, какой-то трепет достиг самых глубин наших душ. А эта женщина стояла возле своего горящего дома и кричала солдатам: "Поймите, эти блоки и эта крыша - это не мой дом, я сама подожгла его, чтобы вы увидели: это просто материал. Вы думаете, что можете разрушить мой дом? Неправда! Мой дом - это еврейское государство, которое построило Гуш-Катиф. Мой дом - это духовные ценности, которые всегда со мной, мой дом - это моя община, которую я беру с собой. Вы не сможете ее разрушить!"
    В нашем доме мы протестовали. Мы, наоборот, пригласили к себе детей и внуков, даже тех, кто не жил в Гуш-Катифе. Мы жили вместе полтора месяца, как большая счастливая семья, даже не думавшая о том, чтобы куда-то выезжать. Таков был наш план, мы хотели, чтобы солдаты пришли в наш счастливый дом, и, может быть, поняли бы, как безнравственно этот дом разрушать. О, Г-споди, разве ты не видишь, как мы любим Землю Израиля, каждый ее клочок, который Ты дал нам во владение! Мы ничего не вывозили из дома, хотя и понимали, что всё будет разрушено. Мы накрыли большой субботний стол, накрыли лучшей скатертью, моя дочка приготовила завтрак. И вот мы увидели приближающихся солдат, их было пятнадцать человек, и они выстроились в пять рядов по три солдата в каждом. План выселителей был таков: если первые три солдата не смогут выдержать это зрелище, то на смену им придет следующая тройка, и так далее. Моя старшая дочь, Мия, открыла дверь и буквально силой затащила троих солдат вовнутрь. Они были настолько поражены, что не знали, как себя вести. Мы усадили их всех за наш стол, вместе с нашими детьми и внуками, с моим мужем во главе стола. Я рассказала солдатам нашу историю, как мы совершили алию, как приехали в Гуш-Катиф, как начинали строить и работать на земле, как основывали поселение Нецер-Хазани. Я сказала им: "Разве вы не понимаете, как ужасно выгонять нас из домов! Мои дети родились здесь, мои внуки родились здесь. Мои правнуки тоже должны родиться здесь, это ведь так естественно! Разве вы не понимаете, что уступки террористам только подстегивают террор?!" Говорила я, говорил мой муж, говорили мои дети. Каждый раз, когда возникала пауза, один из сидевших за столом, офицер, смотрел на часы и говорил: "Госпожа Такер, в двенадцать ноль-ноль вы должны будете навсегда покинуть этот дом".
    Мы говорили, обращаясь к солдатам, от всей глубины своего сердца, но на их лицах не было видно никакой реакции, ни улыбки, ни слезы - ничего. Они сидели, как роботы. Нам же было очень тяжело смотреть на их каменные лица. В какой-то момент я начала плакать и кричать, до смерти испугав своих внуков: "Страна моя, страна моя, солдаты мои дорогие, вас же учили, что израильская армия - самая моральная в мире! Дайте мне хоть намек, хоть знак, что вы понимаете всю безнравственность происходящего. Ведь это безнравственно - выгнать девять тысяч людей из их домов по политическим причинам, этого не бывало со времен царей в России. Пожалуйста, солдаты мои дорогие, дайте мне хоть какой-то знак понимания, сочувствия, чтобы я могла взять его с собой. Вы отвозите нас к перекресткам и выкидываете из автобусов, а мы не знаем, куда идти. Дайте мне хоть какой-то знак, я хочу, чтобы мои внуки выросли с верой в Государство Израиль! Я хочу, чтобы ваши дети тоже выросли с верой в Государство Израиль…"
    - Госпожа Такер, в двенадцать ноль-ноль мы должны будем вывести вас из вашего дома к воротам поселения, - голос робота.
    Тогда моя старшая дочь хватает за руку первого попавшегося солдата, хватает за руку меня и ведет нас в спальню. Она показывает на кровать и орет солдату: "На этой кровати мои родители спали двадцать пять лет. Они просто так не уйдут отсюда, покажи хоть какой-то знак сочувствия, чтобы они могли взять его с собой. Говори немедленно, что у тебя на сердце?!" Она хлопает дверью и оставляет солдата наедине со мной. Мы смотрим друг другу в глаза - и он начинает рыдать как ребенок. И тогда я понимаю: еще есть надежда, что мои дети будут верить в государство и что создание Государства Израиль - действительно начало Избавления еврейского народа, как мы говорим в молитвах. Солдат выбежал из комнаты, а моя дочь уже ведет другого солдата, снова показывая ему кровать, кричит: "На этой кровати мои родители спали двадцать пять лет. Они просто так не уйдут отсюда, покажи хоть какой-то знак сочувствия, чтобы они могли взять его с собой. Говори немедленно, что у тебя на сердце?!" - и выбегает, хлопнув дверью. Снова мы с солдатом смотрим друг другу в глаза, и он рыдает. Один за другим в комнату попадают четырнадцать солдат - все плачут, рыдают как маленькие дети, в это трудно было поверить. Тогда моя дочь затаскивает в комнату пятнадцатого - офицера, мистера Двенадцать Ноль-Ноль. Я смотрю ему в глаза…
    - Госпожа Такер, в двенадцать ноль-ноль мы должны будем вывести вас из вашего дома к воротам поселения.
    На этот раз я выбегаю из комнаты, хлопнув дверью и оставив его одного. Мы все чувствовали себя ужасно, но выбора у нас не было - мы покинули свой дом. Мы не хотели, чтобы нас вытаскивали силой, мы поднялись и вышли из дома, построенного своими руками, из дома, в котором родились и выросли наши дети и внуки. Мой младший сын, офицер элитного подразделения "Голани", который кончил службу за несколько месяцев до этого и начал учиться в йешиве, надел свою военную форму со знаками отличия. При выходе из дома он надорвал край мундира в знак траура, а потом, опустившись на колени, поцеловал землю…
    Мы шли через поселение в сторону синагоги, где собирались все жители поселения, чтобы взять свиток Торы. Вдруг мой муж вспомнил, что его талит и тфилин остались дома и, с разрешения солдата, вернулся за ними домой. Он открывает дверь, входит в дом и видит: посреди комнаты стоит офицер, мистер Двенадцать Ноль-Ноль и рыдает, как ребенок…
    Когда муж вернулся и рассказал об этом, мне стало немного легче. У нас есть страна, нам предстоит много работы, у нас есть надежда. Мы оставили свой дом, свой город, каждый с небольшим рюкзаком за плечами. В автобусе не было ни социального работника, ни психолога, и нам было совершенно непонятно, куда идти. Совсем недавно я говорила со СМИ от имени нашего поселения, и сказала, что если правительство не может снабдить нас кровом, у нас, как у общины, которая хочет жить вместе, нет другого выбора, как идти к вечному дому нашего народа, к Стене плача. В СМИ каким-то образом это было воспринято, как заявление, что мы идем строить Храм. Сведения дошли до канцелярии Шарона, и он стал опасаться, чтобы не было волнений у Храмовой горы. За день до изгнания к нам в Нецер-Хазани пришли представители канцелярии Шарона и сказали, что для нас нашли временное место проживания и нам не придется идти к Стене плача. Часть жителей поселения будет размещена в гостинице возле Мертвого моря, часть - в Эйлате. Мы отказались от этого предложения, сказав, что мало им разрушения наших домов, они хотят разрушить также нашу общину. Нет, мы хотим остаться вместе. В результате мы таки пошли к Стене плача и провели там около суток, пока нас не отвезли в отель на Голанах.
    С тех пор наше положение становилось все тяжелее и тяжелее. Мы думали, что нас туда поместили на одну неделю, но находимся там уже пять месяцев. Мы думали, что у нас будет доступ к контейнерам, где сложены наши вещи (позже нам разрешили вернуться домой за вещами), но это тоже оказалось проблемой. Министерство обороны заключило договор с одной компанией, и наши вещи стояли в огромных морских контейнерах, однако не было оговорено, будет ли у нас доступ к своим вещам. Компания отказалась допустить нас, то есть мы могли взять свои контейнеры, только если заплатим около двух тысяч долларов за каждый (у каждой семьи было как минимум 2-3 контейнера) из компенсации, которые еще никто не получил, а потом опять сдадим на хранение. Согласно закону о компенсации мы должны были получить 50 тысяч шекелей (около 12 тыс. долларов) сразу, как только нас выгрузили из автобусов, но никто ничего не получил. Мы думали, что это произойдет позже, через неделю, через две, но так и не дождались. Что касается наших домов, наших бизнесов, то нам нужны были деньги, чтобы где-то начать сначала. Мы сидели в отеле, и никто не знал, что делать. Люди, которые годами работали на ферме, поднимаясь в шесть утра и возвращаясь домой в шесть вечера, вдруг оказались не у дел. Вместо молитвы в шесть часов можно идти на молитву в восемь или девять, а там уже и обед, а еще немного - и ужин. Так проходил день за днем, и это было худшим наказанием для людей, привыкших к работе...
    
    От нас потребовали доказательств, что мы жили в Гуш-Катифе 29 лет.
    - Как мы вам это докажем? - удивлялись мы.
    - Покажите какие-либо документы, телефонные счета за эти годы.
    - Телефонные счета за 29 лет?! Кто же держит в доме счета за такой срок? Кроме того, первые семь лет нашей жизни в Нецер-Хазани телефонной связи там еще не было!
    - Принесите счета за электричество.
    - У нас не было электричества первые годы, мы использовали генераторы.
    - Покажите школьные табели вашего сына.
    - Он уничтожал эти табели, как только заканчивался учебный год…
    До сегодняшнего дня большинство изгнанных не получили никакой компенсации или получили только недавно какие-то мизерные суммы, которые не дают им умереть с голоду. Можете ли вы представить себе такую ситуацию, когда вам нужно платить за съем квартиры, за еду, за школу и т.д., а дохода никакого нет. Все сбережения, которые у нас были, быстро подошли к концу. И речь идет не о бедных людях, а о людях, у которых были свои бизнесы, свои фермы. С другой стороны, нам не положено пособие по безработице или пособие по прожиточному минимуму, потому что за нами до сих пор числятся дома и фермы, за которые полагается компенсация.
    
    Нужно было найти какой-то духовный выход из положения, другой взгляд на происходящее. И тогда на помощь пришли… прищепки, обычные прищепки для белья… В последний день нашего пребывания в Нецер-Хазани я посадила семена в нашем парнике. Мне говорили: "Что ты делаешь, мы же уходим!". Я отвечала людям: "Помощь Б-га приходит во мгновение ока". И я действительно верю в это, я верю, что с Б-жьей помощью мы можем менять реальность. И я продолжала сажать семена до последнего дня. Но в последующие дни я, наверное, сморгнула, закрыла на мгновение глаза и не заметила знаков Избавления.
    Я стала использовать прищепки, чтобы держать глаза открытыми. Если держать глаза все время открытыми, вы поймете, что каждый момент нашей жизни демонстрирует знаки Избавления, каждый момент нашей жизни Б-г помогает нам и спасает нас. Я стала пересматривать последние месяцы после изгнания и обнаружила много маленьких и больших знаков Избавления. Я поняла, в чем была моя проблема: я хотела от Б-га, чтобы Он правил миром так, как я считаю правильным. Я хотела, чтобы Б-г спас мой дом, мою ферму, мой бизнес, мою часть Земли Израиля. Но у Б-га есть больший план, у Него есть мастер-план, который я сейчас не понимаю, но который однажды мы все поймем. Я стала держать глаза открытыми и обнаружила много поразительных вещей, которые случились с нами со времени изгнания из Гуш-Катифа.
    Когда мы покинули Гуш-Катиф, всю дорогу до Иерусалима у каждого города и каждого поселения нас ждали люди. Они приносили нам цветы, еду, питье, и я думала, какой это замечательный народ - евреи. Когда мы добрались до Стены плача, тысячи людей ждали нас там! Они снова принесли цветы, еду, питье. Они хотели показать, что любят нас, что мы часть одного народа, в котором люди ответственны один за другого, - это было невероятное зрелище. Мы провели ночь у Стены плача. Утром одна из йешив Старого города, "Йешиват а-Котель", пригласила нас на завтрак. После завтрака мы стоим и разговариваем, все какие-то взбудораженные, не выспавшиеся, повсюду бегают и плачут дети. Вдруг в комнату входит женщина, осматривается вокруг и подходит ко мне.
    - Вас зовут Анита?
    - Да, - отвечаю я, стараясь понять, откуда эта женщина меня знает.
    - У меня есть что-то для вас, - говорит она и протягивает мне блокнот с карандашом.
    Я беру блокнот, не понимая, что эта женщина от меня хочет.
    - Анита, - говорит она, - когда вы сядете в автобусы, чтобы ехать на Голаны, вы сделаете точно, о чем я вас прошу. Вы пошлете кого-нибудь обойти всех пассажиров и попросите каждого посмотреть на свой багаж и сказать вам, чего ему не хватает. У многих маленькие дети, каждый впопыхах, наверняка что-то забыл - зубную щетку, детское белье… Запишите всё, что людям нужно для Шаббата (это была пятница). Когда вы приедете на место, пошлите кого-нибудь с этим списком в ближайший магазин, чтобы купить всё необходимое людям для Шаббата.
    С этими словами она протягивает мне пластиковый мешок с десятью тысячами шекелей, поворачивается и уходит. С тех пор я эту женщину ни разу не видела. Когда мы вошли в автобус, я, как робот, сделала всё, о чем она мне говорила. Мы составили список необходимого, действительно, каждому что-то было нужно, мы послали человека в магазин за покупками, и он вернулся с 60 шекелями сдачи. Незнакомая женщина дала нам почти точную сумму, чтобы купить всё необходимое для Шаббата…
    А разве это не знак Избавления, что после всего перенесенного нами за последние пять месяцев, мы разговариваем друг с другом, мы продолжаем жить дружными семьями и сохраняем добрые отношения с нашими соседями по гостинице. Мы не разрушились, не потеряли моральные ориентиры.
    
    Во время последних недель нашей жизни в Нецер-Хазани к нам приходило много людей для того, чтобы нас поддержать. Приходили целые семьи с маленькими детьми. Не знаю, как они к нам попадали, ведь мы были объявлены закрытой зоной. Я думаю, что солдаты симпатизировали нам, считали наше изгнание аморальным и поэтому пропускали сочувствующих. В результате такого потока гостей в каждом доме жило четыре-пять семей, все детские сады были переполнены. На каждой кухне готовили еду четыре-пять хозяек, в каждой комнате ютились дети разных возрастов и взрослые, которые до этого никогда друг друга не видели! Но видели бы вы, в какой любви и согласии эти люди уживались друг с другом. Это было невероятно. Разве это не знак Избавления?! И вот когда все дома в поселении были забиты до отказа, вдруг появляется еще одна семья - мужчина, женщина на седьмом-восьмом месяце беременности, шестеро маленьких детей. Мы увидели в окно, как они направились со своими спальными мешками в сторону бомбоубежища. А знаете ли вы, что такое убежище в небольшом поселении? Эта тесный темный барак с дырой в земле в качестве уборной. Чтобы принять душ, нужно идти к кому-то в гости. Мы пригласили эту семью к себе в дом на ужин и предложили им остаться у нас на ночь. Женщина решительно отказалась:
    - Ни за что! - сказала она. - Это наша возможность проявить месирут нефеш (самоотверженность, преданность), показать Б-гу, как мы любим эту землю.
    И семья отправилась спать в убежище. Через два часа мы собираемся идти спать, но замечаем какое-то движение. Мой муж идет выяснять, что происходит, и оказывается, что в убежище дырявая крыша. Он снова предлагает семье переночевать у нас:
    - Идите к нам хотя бы до утра. Завтра мы починим крышу, и вы сможете на следующую ночь остаться в убежище.
    - Нет-нет, - говорит женщина, - это такая потрясающая возможность проявить месирут нефеш, у нас есть палатка, мы поставим ее здесь, на траве.
    Муж вернулся домой, но через два часа мы проснулись от звуков движения на поляне. Мы посмотрели на часы и поняли - включилась компьютеризированная система орошения… Мы вышли на улицу и уговорили их провести остаток ночи в доме…
    Так, постепенно открывая глаза на происходившие с нами в последние месяцы трагические и ужасные события, я увидела в них свет и знаки Избавления, я увидела, что у нас есть замечательный народ, у нас есть потрясающие люди, не безразличные к страданиям ближнего. И я поверила, что у нас есть будущее, у нас - у народа Израиля, у нас - у изгнанников из Гуш-Катифа. Не знаю как, когда, где, но знаю, что с Б-жьей помощью мы восстановим свои общины, мы построим новые дома, фермы, парники, мы построим новые города. И также я поверила, что с Б-жьей помощью мы, клаль Исраэль (община народа Израиля), восстановим былое могущество своей страны и своего народа! Главное только - не терять веры и держать глаза открытыми.
    "Открой глаза мои, и я увижу чудеса закона Твоего…" (Псалмы 119: 18).
    Перевел Александр Левин