22

     РЕЖИССЕР ОРАНЖЕВЫХ РЕВОЛЮЦИЙ

     По тель-авивской улице Алленби шла девушка, и жаркое мартовское солнце ярко высвечивало щедрую россыпь веснушек на ее юном лице. Рядом шагал рослый парень с сумкой через плечо. Миновав модернистское здание синагоги, пара свернула в переулок, зашла в кафе и расположилась за боковым столиком у окна, выходящего на улицу. Заказали кофе и бурекасы.
     - За твоей спиной через два столика сидит человек, - сказала девушка.
     - Кто-нибудь знакомый? - поинтересовался парень.
     - Нет, но любопытно. Каждый раз, когда мы сюда приходим, он уже сидит там и читает газеты, а когда уходим, он остается. Может он и ночью не уходит?
     - Фантазерка ты, Батшева. Какое нам дело?
     Парень все же обернулся и взглянул на предмет ее любопытства.
     - Что-то в нем есть, - сказал молодой человек, - мне его лицо даже кажется знакомым.
     - Откуда?! - удивилась девушка. - Ты, Ури, сам фантазер.
     - Нет, я вспомнил. Я сейчас кое-что тебе покажу, - Ури быстро расстегнул свою сумку и выложил книгу с заголовком "Время оранжевых революций", автор Джек Гринстоун.
     - Где ты взял эту книжицу? - быстро спросила она.
     - Из университетской библиотеки, по рекомендации нашего профессора политологии. Здесь должен быть портрет. Это и есть знаменитый Джек Гринстоун, вот.
     Ури нашел в книге портрет, и молодые люди впились в него взглядами, время от времени сравнивая с предполагаемым оригиналом.
     - Если учесть возрастные различия, сходство есть, - не очень уверенно констатировала Батшева. - Чем он так знаменит?
     - Как будущий политолог, ты должна знать это имя.
     - Увы, - пожала плечами Батшева, - к стыду своему...
     - В некотором роде он наш земляк. Его родители эмигрировали в Штаты в начале 70-х. Блестяще окончил Гарвард. Совсем еще молодым приобрел известность в профессиональных кругах как автор книги о бескровных революциях в тоталитарных государствах.
     - Гениальное пророчество? - предположила Батшева.
     - Скорее, рекомендация к действию. Он утверждал, что современные тоталитарные режимы слишком зависимы от технологических достижений демократических стран и их средств массовой информации. Поэтому, за некоторыми исключениями, они не склонны идти на открытое подавление народных выступлений из опасения экономических санкций Запада и потери престижа. В результате появляется успешная перспектива массовых бескровных народных выступлений. По его мнению, современные революции не нуждаются более в красном цвете крови. Они могут быть "оранжевыми". Он как раз и ввел этот термин в лексику политологии.
     - Судя по новейшей истории, его идеи сразу были признаны?
     - Нет, конечно. Кафедры политологии были заняты маститыми профессорами вроде Бжезинского и Киссинджера. Кажется, Бжезинский назвал его идеи "беспочвенными розовыми сентенциями наивного мечтателя". И тогда он сделал нечто, не характерное для университетской элиты. Он занялся реализацией своих идей на практике.
     - То есть как? - не поняла Батшева.
     - Говорят, что именно он стоял за "оранжевыми революциями" на Филиппинах, в Сербии, Никарагуа, Грузии, на Украине.
     - Только говорят?
     - Видишь ли, Батшева, такова специфика профессии. Не мог же он открыто заявлять: "я, мол, прибыл в вашу страну с целью свержения правящей элиты".
     Некоторое время они молча жевали бурекасы. Наконец Батшева прервала паузу.
     - Между прочим, Израиль на пороге выборов. Не с этим ли связан его приезд?
     - Я об этом не подумал, - признался Ури. - Но ведь мы не окончательно уверены, что это он.
     - А можно проверить? - Батшева смотрела на него снизу вверх, и в ее взгляде Ури почувствовал вызов. До университета он служил в боевых частях, был старше Батшевы на три года. Она была уверена, что Ури может все. Но ей нравилось его провоцировать.
     - Я сейчас его спрошу, - сказал Ури.
     Батшева, закусив губу, наблюдала, как Ури встал из-за стола и подошел к незнакомцу. Последний продолжал читать "Едиот ахронот", делая на полях пометки.
     - Прошу прощения, господин Гринстоун. Осмелюсь приветствовать на исторической родине вас, своего земляка и коллегу, чьими идеями я восхищаюсь... - Эту витиеватую фразу Ури только что сочинил и произнес ее по-русски. Джек Гринстоун, прибывший в Штаты тинэйджером с именем Яша Гринштейн, должен был понимать русский. Кроме того, фраза включала слова "земляк", "коллега", "идеи", которые могли его заинтересовать. Все эти мысли лихорадочно толклись в голове Ури.
     Предполагаемый Гринстоун несколько длинных секунд продолжал читать, видимо, обдумывая ситуацию. Наконец поднял глаза и стал внимательно рассматривать молодого человека.
     - Что-то не припомню, чтобы мы были знакомы. Вы говорите, земляка и коллегу? - Это было сказано по-русски и давало Ури определенный шанс. Он попытался им воспользоваться.
     - Еще раз прошу прощения за беспокойство. Я, Юрий Виткин, давно знаком с вами по публикациям. Я сторонник ваших идей и узнал вас по фотографии в книге. Мы - земляки, потому что мы, я и вот эта девушка, репатриировались в Израиль из Санкт-Петербурга в начале девяностых. Мы с вами коллеги, потому что мы будущие политологи, студенты последнего курса Тель-Авивского университета.
     Гринстоун встал и протянул Ури руку.
     - Очень приятно! Присаживайтесь за мой столик. С коллегами, да еще и земляками, всегда приятно пообщаться. Могу я пригласить и девушку?
     - Да, спасибо! - отвечал Ури. - Я сейчас.
     Он вернулся с Батшевой и познакомил ее с Гринстоуном.
     - О вашем прибытии в Израиль нет ни в одной газете, - сказала Батшева, пытаясь поддержать разговор.
     - Во-первых, я не Шварценеггер, а во-вторых, я в этом не заинтересован, - ответил Гринстоун.
     - Как всегда? - многозначительно спросила Батшева.
     - Что вы имеете в виду? - Гринстоун смерил ее испытующим взглядом.
     - Вашу профессию режиссера "оранжевых революций", - смело ответила Батшева.
     Ури смотрел на подругу с явной укоризной. Неужели она не чувствует грань бестактности? Полагается на свое обаяние и считает, что ей все можно? Но Гринстоун не проявил ни озабоченности, ни, тем более, раздражения. Он как будто даже обрадовался возможности побеседовать с Батшевой.
     - Вы полагаете, я приехал в Израиль совершить очередную "оранжевую революцию"?
     - Почему бы и нет? Время подходящее, Израиль готовится к выборам, - не унималась Батшева.
     - Допустим, вы правы, - мягко продолжал Гринстоун. - Но из чего вы исходите? Стоит мне приехать в страну накануне выборов, и этого достаточно, чтобы осуществить "оранжевую революцию"?
     - Я кое-что читала по этой теме, - пояснила Батшева. - Еще нужны деньги. И деньги эти предоставляются державой, которая таким образом расширяет сферу своего влияния.
     - Другими словами, посредством "оранжевых революций" Америка закабаляет несчастные слаборазвитые страны. Если вы почерпнули эту мысль из израильской левой печати, - он кивнул на ворох газет, лежащих на его столике, - я не удивлюсь.
     - Вы хотите сказать, деньги здесь ни при чем?
     - Если быть честным, деньги нужны для любой избирательной кампании. Без этого нельзя. Но не они определяют успех. Кроме того, выгодно это, прежде всего, объекту "оранжевой революции". Страна вступает на путь демократического развития и решает свои экономические и социальные проблемы.
     Батшева не позволила прервать нить дискуссии.
     - Что же тогда определяет успех?
     Гринстоун помолчал и перевел взгляд на Ури, который уже начинал чувствовать себя "третьим лишним".
     - Вы читали мою книгу?
     - Да, - подтвердил Ури. - Для "оранжевой революции" страна должна созреть. В своей книге вы даже ссылаетесь на Ленина: "...когда низы уже не хотят, а верхи уже не могут". Другими словами, когда страна в экономическом, социальном и политическом кризисе, а правящая элита в тупике и не в состоянии найти выход.
     - Спасибо! - поблагодарил Гринстоун. - Отсюда, мисс, вы можете заключить, могу ли я стремиться к "оранжевой революции" в Израиле. Для этого сначала нужно ответить на два вопроса: пребывает ли Израиль в кризисе? И в тупике ли его правящая элита?
     Вопросы, которыми вдруг обернулся разговор, повергли молодых людей в некоторое замешательство. Особенно Батшеву, которая поначалу воспринимала это как обычную пикировку на студенческом семинаре.
     - В университете, - сказала Батшева, - такие вопросы мы не разбирали. Боюсь, они слишком серьезны. А вы не шутите?
     - Нисколько, - ответил Гринстоун, - но ведь вы сами затронули эту тему. Я всего лишь ее развивал. А вы, Ури, тоже считаете, что для вас эти вопросы слишком серьезны?
     - Нет. Но я бы дополнил ваши вопросы еще одним. Каково ваше отношение к Израилю? Что он для вас - очередная Сербия, Никарагуа или нечто другое? Вы ведь еврей?
     - Хороший вопрос, - улыбнулся Гринстоун.
     Глаза Ури выдавали не характерное для него возбуждение. Батшева, привыкшая к хладнокровному, сдержанному Ури, видела его таким впервые.
     - Когда мы уезжали из России, - продолжал Ури, - отец сказал, что мы поедем в Израиль. Не в Германию, не в Штаты, не в Канаду, а только в Израиль, даже если там придется голодать. Ваши родители рассуждали иначе?
     - Возможно, - грустно согласился Гринстоун. - К моменту своего становления человек оказывается в некой колее, определенной не им самим, а его родителями или обстоятельствами. И не у всех есть силы из нее выбраться. Но часто существует и другая, воображаемая колея, по которой он хотел бы двигаться. Когда я приехал в Израиль, у меня было ощущение, что обе мои колеи сошлись воедино. По-моему, такая двухколейная модель характерна для галутных евреев. Сотни лет марраны молились двум богам: днем - христианскому, а ночью - иудейскому. Все мы немного марраны.
     - Не все, - твердо сказал Ури.
     - Я вам искренне завидую, - сказал Гринстоун. - Но мы отвлеклись. Я хотел бы поговорить с вами о другом. В стране я недавно. Многое мне до конца не понятно. И с языком проблемы. Одним словом, мне нужны помощники. И вы со своим израильским стажем, знанием языков, специальным образованием и юношеской открытостью новым идеям, могли бы помочь. Что скажете?
     Первым побуждением Ури было закричать: "Почту за честь!" Работать под началом самого Джека Гринстоуна - можно ли было надеяться на такую удачу еще час назад? И тут он наткнулся на доверчивый взгляд Батшевы. Она ждала его решения, и Ури сразу стал рассудительным и осторожным.
     - Помощниками в чем? - внешне спокойно спросил он.
     - Это длинный разговор. У вас сейчас есть время? - деловито поинтересовался Гринстоун.
     - Через полчаса у нас семинар, - вспомнила Батшева.
     - Вот видите. Давайте встретимся завтра, здесь, в это же время, - предложил Гринстоун.
     - Хорошо.
     - Небольшая просьба, - задержал их Гринстоун. - Не забывайте, пожалуйста, я не Шварценеггер.
     - Можете не беспокоиться. Мы это понимаем.
     Они попрощались и вышли на улицу.
     - Насколько я понимаю, ты в восторге от его предложения, - заметила Батшева.
     - Еще бы! - признался Ури.
     - Что же ты сразу не сказал?
     - Чтобы не выглядеть дешевкой. Следует сохранять лицо.
     - А ты со своей заботой о лице случайно не княжеского роду?
     - По семейному преданию, - сказал Ури, - мой прадед служил евреем при губернаторе. Был в царской России такой институт. А губернатор, между прочим, был князь.
     - Это не считается. Вот если бы у губернатора служила твоя прабабка...

     ВЕРХИ УЖЕ НЕ МОГУТ

     На следующий день Джек Гринстоун приветствовал молодых людей за своим столиком.
     - Что закажем? - спросил он. - Кофе? Что еще?
     - Батшева считает, что здесь самые вкусные бурекасы. Мы ходим сюда из-за них.
     - Закажем бурекасы. И продолжим разговор. Как ваши профессора начинают очередную лекцию: "На чем мы в прошлый раз остановились?"
     - На нашей роли помощников, - подсказала Батшева.
     - Да, - подтвердил Гринстоун. - Но эта роль и другие интересующие вас аспекты могут проясниться только после ответа на те два ключевых вопроса, которые были сформулированы несколько ранее. Вы их помните?
     - Пребывает ли Израиль в кризисе и в тупике ли его правящая элита, - с ходу ответил Ури и тут же устыдился своей поспешности. Слишком уж он уподобился школьнику, стремящемуся заработать пятерку. А здесь речь шла не об искусственных школьных формах жизни. Может быть, даже не о самой текущей жизни, а о том, что стояло над ней и ее определяло. Речь шла о современных политтехнологиях. Именно такую роль приписывал он им в молодой увлеченности своей будущей профессией.
     - Почему бы вам не попытаться самим ответить на них? - сказал Гринстоун. - Ну, скажем, в виде условного квалификационного экзамена при приеме на работу. Вы, я надеюсь, понимаете израильскую действительность лучше меня. Вы знаете ее изнутри.
     Молодые люди переглянулись. Они дружили с первого курса и, как в любом успешном человеческом содружестве, у них сложилось определенное распределение ролей. Батшева лучше Ури оперировала фактическим материалом. Сказывались ее прекрасная память и способность раскладывать по полочкам бесформенное нагромождение данных. Но когда наступал черед обобщений, она замолкала и доверчиво смотрела на Ури.
     - Об израильском экономическом кризисе можно говорить с полной определенностью, - начала Батшева. - Безработица перевалила за 10%. Рост ВНП близок к нулю. Рост иностранных инвестиций тоже. Наблюдается даже утечка капитала из страны. Резкое падение экспорта. Экономический кризис, прежде всего, вызван высочайшими в мире налогами. Кто захочет инвестировать в страну с такими налогами? Высокие налоги разорительны и для малого бизнеса. У нас непропорционально высок процент неработающих трудоспособных граждан, включая еврейский ультрарелигиозный и арабский секторы. Непомерно раздутый государственный аппарат тоже ничего не производит. И, кроме того, имеется немало неэффективных государственных предприятий, управляемых политическими назначенцами.
     - Ничего себе! - удивился Гринстоун. - Чтобы реформировать такую экономику, нужно менять всю структуру общества. Можно себе представить, какое это вызовет сопротивление элиты.
     - Вы правы, - подтвердил Ури. - Мы были свидетелями первой попытки реформ Биньямина Нетаниягу в ходе его недолгой каденции премьер-министра. Он столкнулся с таким ожесточенным сопротивлением, что вынужден был уйти.
     - А есть ли в израильском обществе реформаторский потенциал? - спросил Гринстоун.
     Батшева сразу же обернулась к Ури, а он не торопился с ответом. Вопрос прямо касался судьбы израильской "оранжевой революции".
     - О необходимость изменений говорят в Израиле очень многие, в особенности в академических кругах, - сказал Ури после паузы. - Даже представители партии "Авода". Некоторое время реформаторские надежды связывали с правой партией "Ликуд". Но потом стало ясно, что недовольство ликудовской верхушки вызвано не столько правящей элитой, сколько тем, что их в эту самую элиту не пускают. Именно они привели к падению реформаторского правительства Нетаниягу. Теперь все чаще пишут, что между "Аводой" и "Ликудом" в принципе нет никакой разницы.
     - Действительно, - подтвердил Гринстоун, кивая на ворох газет, лежащих на его столике, - такие сентенции в печати я встречал не раз. Но это значит, что нужен кто-то со стороны, способный посмотреть на израильскую действительность непредвзятым, свежим взглядом.
     - Вы кого-то имеете в виду конкретно? - поинтересовалась Батшева.
     - Нет. Я пока не знаю. Может быть, кто-то из недавних репатриантов? - предположил Гринстоун. - Но хотелось бы продолжить анализ израильского общества. Ведь, кроме экономических, существуют и другие важные аспекты, в частности национальный.
     - Сионизм? - спросил Ури.
     - В том числе, - согласился Гринстоун. - Большинство евреев все еще живет в галуте и для них Израиль - это государство всех евреев. Я обратил внимание на то... - он снова кивнул на газеты, - что в Израиле дилемма разделения израильтян и евреев периодически приобретает характер общественной дискуссии. Признаюсь, от самой возможности такой дискуссии мне становится не по себе.
     - Я думаю, авторство этой дилеммы принадлежит как раз нашей элите, - присоединилась к Гринстоуну Батшева. - Во всяком случае, первым ее обозначил Шимон Перес. В связи со своим поражением на выборах он сказал, что евреи победили израильтян.
     - Вы еще, возможно, не все знаете, - вступил в разговор Ури, и Батшева снова заметила в его глазах едва уловимое и столь не характерное для него возбуждение. - Наша семья приехала в Израиль в 1992 году в хвосте первого миллиона репатриантов из бывшего СССР. И я до сих пор продолжаю осмысливать это событие. В начале массовой алии цены на жилье подскочили в три раза, корзину абсорбции сократили ровно вдвое, а правительство объявило политику "прямой абсорбции". То есть каждый должен был устраиваться как может. Такой вот дружественный прием. Отец с трудом нашел работу в цветочных теплицах под Натанией, где хозяин-сабра платил ему четыре шекеля в час. Арабские рабочие из Туль-Карма получали пять шекелей. Эту разницу хозяин объяснил отцу очень просто: арабы-де на меньшую плату не согласятся. Я помню, отца особенно возмутил поспешно принятый закон о запрещении репатриантам ввозить электротовары. Вместо этого им выплачивали некую сумму на приобретение электротоваров в Израиле. Таким образом, деньги, выделенные на алию, шли на субсидирование местной электротехнической промышленности. Подобных способов предварительного "пропускания" денег через олим было множество. Но такое поведение нуждалось в обосновании. Вот здесь-то идея разделения евреев и израильтян пришлась кстати.
     - Другими словами, - подытожил Гринстоун, - тот факт, что второй миллион советских евреев не поехал в Израиль, а рассеялся по канадам, америкам и германиям, на совести правящей элиты?
     - Несомненно, - согласился Ури. - Эти действия нельзя расценить иначе, как антинациональные. Вы представляете, насколько мощнее был бы сейчас Израиль, если бы он не потерял этот миллион олим. И сколько теперь понадобится сил и времени, чтобы хоть частично наверстать упущенное.
     - Относительно антинациональных действий правящей элиты и я мог бы кое-что добавить, - сказал Гринстоун. - Насколько я понимаю, она предпринимает все возможное, чтобы не допустить иностранный еврейский капитал в страну из страха ослабить собственные экономические позиции. И это в то время, как Чили, Китай, Ирландия стремительно расцветают на иностранных инвестициях.
     - О, - оживилась Батшева, - мы с этим знакомы по отношению израильского истеблишмента к еврейским миллионерам из новой России. Любая их попытка принять участие в израильской экономической жизни немедленно торпедируется.
     - Давайте сделаем перерыв, - предложил Гринстоун, - выпьем кофе, воздадим должное бурекасам и подумаем, приблизились ли мы к ответу на наши ключевые вопросы.
     Некоторое время они молча жевали бурекасы. Первой нарушила молчание Батшева.
     - Для меня ответ однозначен. Да. Страна переживает тяжелый кризис, и правящая элита не способна его разрешить.
     - А вы что скажете? - обратился Гринстоун к Ури.
     - Я мог бы повторить то же самое, - сказал Ури. - Но из этого следует, что Израиль нуждается в "оранжевой революции" и наша помощь может понадобиться именно в ее реализации.
     - И вы готовы?
     Батшева смотрела на Ури. Отвечать должен был он.
     - Мы, в силу наших скромных возможностей, готовы помогать вам. Более того, сочтем за честь работать под вашим началом.
     - Спасибо! - поблагодарил Гринстоун. - Но буду откровенен. За мной никто не стоит. Ни иностранной поддержки, ни могущественных фондов, ни международных банков. Мой приезд в Израиль в преддверии выборов - исключительно дело личной инициативы, продиктованное чувствами к еврейскому государству. Поэтому рассчитывать на гарантированный успех не приходится. Можно говорить в лучшем случае о попытке. Но, так или иначе, никаких нарушений законов страны. Ничего общего с криминальными заговорщиками у нас нет. Кроме того, сам сложившийся стереотип "оранжевой революции" для Израиля не подходит. Все-таки это не тоталитарное государство.
     - Но в переменах он нуждается не меньше, и осуществить их, я думаю, никак не легче, - возразил Ури.
     - С этим я, пожалуй, готов согласиться, - признал Гринстоун.
     - Вы сказали, что за вами нет ни фондов, ни банков? - попыталась уточнить Батшева. - В моем представлении без денег в политике невозможно сделать ни шагу.
     - Вы правы, - согласился Гринстоун. - Минимальной финансовой поддержкой я, конечно, заручился. Для социальных исследований. Но это крохотные деньги. Организовать несколько статей в печати, снять зал для пресс-конференции, не более.
     Наступила продолжительная пауза, в течение которой Гринстоун терпеливо и спокойно смотрел на своих собеседников.
     - Так что? Начнем работать?
     - Начнем.
     Они договорились о следующей встрече, распрощались и вышли на улицу. Капризная израильская весна встретила их порывами холодного мокрого ветра. Батшева раскрыла зонтик и прижалась к Ури, чтобы укрыть его от дождя.

     ОРАНЖЕВЫЙ КОД

     - Для начала, - обратился Гринстоун к своим молодым помощникам при следующей встрече, - целесообразно найти "оранжевый код".
     - Что?! - недоуменно подняла брови Батшева.
     - Я сейчас объясню, - поспешил Гринстоун. - "Оранжевый код" - это формулировка комплекса национальных ожиданий. Код должен учитывать национальную историю и мифологию народа, мобилизовать его и воздействовать на подсознание.
     - В вашей книге этого нет, - заметил Ури.
     - Конечно, нет. Я пришел к нему в ходе последующей практики. Я очень мало публиковался. Был увлечен работой, да и раскрывать ноу-хау еще не время.
     - И все-таки не очень понятно. Нельзя ли объяснить на примере?
     - Хорошо, - согласился Гринстоун. - Например, для Украины "оранжевым кодом" стало слово "Пора". Я не раз слышал от украинцев сравнение их страны с Францией: мы-де по населению и территории не уступаем Франции. За этим стоит их сокровенное желание видеть роль Украины в мире не ниже французской. Не пора ли Украине занять причитающееся ей место? Пора. Крупная европейская нация, каким-то образом все время оттесняемая на обочину истории. Да когда же это наконец кончится? Пора. Украина - страна с обширными плодородными землями, значительной индустриальной базой, трудолюбивым народом и очень низким уровнем жизни. Не пора ли решительно покончить с этим? Пора.
     - Теперь понятно, - сказала Батшева. - Я не сомневаюсь, я просто чувствую, "оранжевый код" существует и у нашего народа. Только найти его не просто. Кстати, не этим ли вы занимались, работая с газетами? Можно взглянуть на ваши пометки?
     - Пожалуйста, - улыбнулся Гринстоун.
     Столик был завален израильскими газетами на иврите и русском. Многие заголовки были подчеркнуты фломастером. Батшева начала читать вслух.
     - "Куда делись деньги?", "На инвалидов средств не хватает", "Опять миллионы неработающим ешиботникам", "Непонятное распределение пособий", "Бесконтрольные траты", "Как в нашей стране считают деньги"...
     - Остановитесь, пожалуйста, на этом последнем заголовке, - прервал ее Гринстоун. - Представьте себе среднего израильтянина, занятого своими делами. Что думает он, читая эти заголовки и статьи под ними?
     - Распределение государственного бюджета находится под сильнейшим влиянием секториальных партий, - пояснил Ури. - ШАС рвет деньги для своей религиозной системы образования, олимовские депутаты требуют специальных пособий для ленинградских блокадников, "Авода" спасает приходящие в упадок киббуцы, МАФДАЛ добивается льгот для поселенцев. Очевидно, часть этих расходов не только бесполезна, но даже вредна для страны.
     - Я недавно разговаривал с одним таксистом, - стал рассказывать Гринстоун. - Как раз в это время в кнессете велись жаркие дебаты вокруг бюджета. Я показал ему этот последний заголовок. Знаете, что он мне ответил? - Гринстоун сделал многозначительную паузу. - Он сказал: "В нашем правительстве нет людей, умеющих считать деньги".
     Молодые люди задумались.
     - В еврейском обиходе выражение "он не умеет считать деньги" традиционно используется весьма расширительно, - сказала Батшева. - Это может означать, что он мот, или неудачник в бизнесе, или неспособен понять свою выгоду, или просто дурак.
     - А как бы вы отнеслись к такому предвыборному слогану: "Нам нужен премьер, умеющий считать деньги!"? - необычайно оживился Гринстоун.
     - Кажется, - медленно протянул Ури, как бы рассуждая, - для большинства израильтян такой лозунг звучит хорошо. В понимании бизнесменов премьер, умеющий считать деньги, не станет губить бизнес разорительными налогами. В этих словах есть и антикоррупционная составляющая. Умеющий считать деньги не позволит их разворовывать. А для массы социально слабых избирателей это премьер, способный установить справедливый размер социальных пособий. В общем, "умение считать деньги" - это израильский код социальной справедливости. Но ведь и украинский "оранжевый код" имеет смысл кода справедливости, правда справедливости исторической.
     - И в то же время слоган прост и легко доступен для понимания, - поддержала Батшева. - Есть в нем что-то глубинно народное, еврейское, от местечковых лавочников.
     - Господа, вы делаете мне комплименты! - воскликнул Гринстоун. - Если хотя бы половина ваших оценок реальна, мы на пороге открытия израильского "оранжевого кода". Для меня это всегда один из самых сложных этапов работы. Он определяет и дальнейшую лексику, и, если хотите, даже стратегию. Кстати, такие удачи следует отмечать...
     Он не договорил и сделал знак проходящему мимо официанту.

     КТО ЦАРЬ ИЗРАИЛЯ?

     На одной из последующих встреч Гринстоун объяснил очередную задачу. Необходимо найти в израильском обществе фигуру, на которую можно было бы сделать ставку.
     В предыдущих "оранжевых революциях" поиском такой фигуры занимался целый штаб профессиональных политологов. Подходящий кандидат выбирался из оппозиционных деятелей. В течение нескольких последующих лет его заботливо выращивали и финансировали. В Израиле с самого начала Джек Гринстоун был вынужден отказаться от привычной практики. Но некоторые положения казались непреложными. Искомый кандидат, не связанный с правящей элитой, должен был быть человеком известным.
     В поисках нужной фигуры Гринстоун продолжал зондировать израильский социум, погружаясь в груды газетных подшивок и потоки телерадиоинформации, посещая партсъезды и демонстрации. Иногда он как будто наталкивался на перспективного кандидата из радикальных журналистов или маргинальных политиков, изучал его данные, обсуждал со своими помощниками. Однако каждый раз это заканчивалось разочарованием. В ответ на просьбу Батшевы четко сформулировать требования к кандидату Гринстоун так и не смог этого сделать. Очевидно, как у многих одаренных людей, в минуты напряженного творческого поиска логику ему заменяло чувство. И оно отвергало кандидатов одного за другим. Он как-то даже сказал, что если не удастся найти подходящую кандидатуру, придется отказаться от замысла.
     Между тем приближался Пурим. Однажды Джек Гринстоун показал Ури и Батшеве заголовок из прошлогодней мартовской газеты: "Люба - героиня пуримского карнавала".
     - Я прочел, но не все понял, - обратился он к молодым людям. - Что за персонаж?
     - Люба - русскоязычная кассирша, - объяснила Батшева. - Возможно, вы сами заметили: в любом израильском супермаркете можно увидеть кассиршу из олим. Эта профессия стала массовой среди репатрианток из СНГ потому, что при достаточном образовании они вынуждены соглашаться на низкую зарплату. Журналист из "Едиот ахронот" превратил этот факт в заметное общественное явление. Героиней его статьи как раз и стала кассирша Люба.
     - Это я понял, - сказал Гринстоун. - Но что, собственно, вызвало такой общественный резонанс?
     - Я попытаюсь объяснить, - вызвался Ури, - хотя и мне не все здесь понятно. Упомянутый журналист хотел, очевидно, выдержать свою статью в юмористическом тоне, подшучивая над акцентом репатрианток, их манерой красить губы и тщательно одеваться в нечто более элегантное, чем характерные для сабров джинсы и футболки. Его не стоит обвинять в чувстве этнического превосходства. Политкорректность - одна из священных коров израильской интеллигенции. Но получилось как раз нечто подобное. Его юмор заметно отдает патернализмом и плохо скрытым недоумением: зачем, мол, копошась на самых нижних ступенях социальной лестницы, олим так заботятся о безукоризненной белизне своих воротничков?
     - Ваше болезненное отношение к олимовским проблемам можно понять, - сказал примирительно Гринстоун, - но оно делает ваши оценки субъективными.
     - Это не исключено, - согласился Ури, - но реакция израильского общества на статью подтверждает мои оценки. Израильские СМИ с необъяснимым воодушевлением подхватили тему. Кассирша Люба вдруг стала героиней прессы и телевидения. Над ней откровенно, хотя и добродушно, потешались. Дальше - больше. Уже на ближайшем празднике Пурим кукла Люба с желтыми волосами и яркими губами стала одним из самых популярных карнавальных персонажей. У этого феномена нет рационального объяснения. Разве если попытаться с точки зрения психологии...
     - Попытайтесь!
     - Можно предположить, - продолжил Ури, - что безысходная картина олимовских докторов и музыкантов, метущих израильские улицы, мозолила обществу глаза и ущемляла его совесть. Феномен Любы позволил разрядить напряженность. Давайте посмеемся, братья, и тем самым легализуем статус-кво. Ничего не поделаешь, такова жизнь.
     - Хм, вы способны к нестандартному мышлению, - заметил Гринстоун так, что Ури не понял, похвала это или порицание. - Вообще весь этот престранный феномен Любы напоминал бы низкопробный детектив, не будь он столь явственной реальностью. Ну, а что сама Люба?
     - Я несколько раз видел ее по телевидению, - сказал Ури. - Интеллигентная женщина лет сорока. Она держалась с большим достоинством.
     - Известно ли вам, какое у нее образование?
     - Газеты об этом умалчивали, - ответил Ури. - Предположительно, неспроста. Человека с высшим образованием было бы трудно представить в виде комической фигуры.
     Тут Гринстоун закрыл лицо ладонями и, опустив голову, некоторое время молчал. Батшева и Ури смотрели на него с недоумением. Потом, как бы очнувшись, он сказал:
     - А ведь эта самая ваша Люба соответствует почти всем критериям выбора нужного кандидата. Она хорошо известна в обществе и не связана с правящей элитой. Более того, может предъявить ей счет. Для политического деятеля она в прекрасном возрасте и, судя по вашему рассказу, достойно держится перед телекамерами. А что касается оранжевого кода, то здесь попадание в яблочко. Кто умеет считать деньги лучше кассира?
     - Вы серьезно? - подняла брови Батшева, глядя на Гринстоуна.
     - Серьезнее не бывает, - ответил Гринстоун. - Я должен с ней познакомиться.
     Спустя несколько дней в "Маариве" была опубликована статья Натана Рапопорта "Кто царь Израиля?". Натан был старым знакомым Джека Гринстоуна по совместной работе в Югославии. Он писал: "Весь израильский политический горизонт отныне выкрашен в грязно-розовый цвет, знаменующий неоправданные уступки палестинцам и беспринципный подкуп новых членов правительственной коалиции. Ариэль Шарон, еще недавно служивший центром притяжения всех национально настроенных израильтян, готовых сражаться за свою страну, всецело перешел в лагерь "розовых", заслужив поддержку даже левых радикалов типа Бейлина. В национальном лагере растерянность и уныние. Что же нас ждет? На каком витке трагической еврейской истории мы окажемся завтра? Не унывайте, друзья! Нас ждет Пурим. Карнавал веселых народных персонажей. Умный Мордехай, озабоченный судьбой своего народа, верная Эстер, и, конечно же, любимица детворы Люба. Они никогда не предадут нас. Пусть мы уже не сможем писать на танках "Шарон - царь Израиля!", как это делали в 1973 году. Но мы не останемся без царя. У нас есть неунывающая Люба. Люба - царица Израиля! Как минимум на время Пурима. А там посмотрим".
     Прочитав статью, Ури передал ее Батшеве.
     - Похоже, теперь мы в команде Джека не одни. Он начал палить из орудий крупного калибра. Учись, Батшева!
     Втягиваясь в ауру предстоящего веселого праздника, девятый, русскоязычный канал израильского телевидения показал в вечерней программе героиню прошлогоднего Пурима Любу. Она улыбалась и поздравляла соотечественников с приближающейся праздничной датой. Она выражала надежду на мир и процветание, которые обязательно придут на Землю Израиля, если мы будем тверды перед лицом арабского террора. Она совсем не была похожа на комического персонажа древних сказаний. Это было нечто совсем другое. И каждый, кто ее видел, это почувствовал. Ее выражение лица, одежда и манера держать себя были безукоризненны. В связи с этим режиссер телевизионной программы заметил, что у Любы "природная постановка лица", по аналогии с врожденной постановкой голоса у певцов.
     Затем тележурналист второго канала показал короткий репортаж с фабрики игрушек. Той самой фабрики, которая в прошлом году первой ввела в пуримское празднество новый персонаж и заработала на этом миллионы. Владелец фабрики Жак Форсенти говорил, что преуспеть в бизнесе игрушек можно только постоянно держа руку на пульсе общественной и политической жизни страны. Игрушки-де не только отражение жизни, но и эффективное средство ее формирования. Возьмите, например, американскую куклу Барби. К сожалению, социологи и искусствоведы пока недооценивают социальную роль игрушек. Что касается куклы Любы, это была его несомненная удача и в бизнесе, и в общественной деятельности.
     - В общественной деятельности? Что вы имеете в виду? - спросил озадаченный журналист.
     - Видите ли, - пояснил бизнесмен, - многочисленные олим из России, с их одеждой, книгами, театрами и человеческими отношениями внесли активную струю европейской культуры в наше общество, подверженное сильнейшему влиянию ориентализма. Это раздражало ориенталистов, провоцировало межобщинные трения. А я примирил их. Кукла Люба с яркими губами и миди-юбкой, несомненный плод европейского вкуса, не только никому не угрожает, она мило улыбается, над ней можно даже пошутить. Какое уж тут раздражение. И все при этом сознают, что это не просто кукла, что за ней стоит реальный человек и реальная община.
     - Теперь я понимаю, - сказал журналист, - что ваш успех не случаен. Но откуда столь тонкое понимание культурно-этнических нюансов?
     - Я - выходец из Марокко, - ответил бизнесмен, - но жил и учился во Франции. Мне знакомы и близки культуры и Запада, и Востока.
     - А каковы ваши планы на ближайший Пурим? Опять кукла Люба?
     - Обязательно, - отвечал бизнесмен, - но другая, видоизмененная Люба.
     - Что это значит?
     - В связи с переходом Шарона на позиции левых в обществе царит растерянность, - объяснил Жак. - Люди хотят забыться хотя бы на праздники. Вы заметили, что некоторые газеты, говоря о предстоящем Пуриме, называют Любу царицей Израиля. Это симптом, и я обязан отреагировать. Новая Люба будет узнаваема, но в строгом английском костюме и с короной на голове.
     - Теперь Джек Гринстоун может не жаловаться на отсутствие финансирования, - заметил Ури, который вместе с Батшевой смотрел этот репортаж. - Миллионер Жак Форсенти сделает все для рекламы Любы. Джеку остается только слегка направить эту кампанию в нужное русло.
     И действительно, вскоре израильские средства массовой информации буквально пестрели репортажами, очерками и аналитическими статьями о Любе. В основном это были доброжелательные материалы, и только "Едиот ахронот" отозвалась раздраженной статьей. "В периоды затяжных экономических и политических кризисов, - писал журналист Нахум Барнеа, - когда безысходность кажется бесконечной, обществом овладевает апатия. Людям становится безразлично, кто придет к власти и что он будет делать, потому что они уже не верят в благоприятную перспективу. Именно в такие периоды к власти приходят гитлеры. Не к подобному ли исходу ведет безответственная кампания, развязанная в нашей прессе против заслуженных лидеров общества? Вольно или невольно таким образом расчищается дорога к власти темным личностям, способным привести страну к окончательному краху. Какой цели, скажите пожалуйста, служит, направляемая чьей-то опытной рукой странная кампания "любомании" с возмутительным присвоением малоизвестной и малообразованной женщине звания "царицы Израиля", которым наш народ неофициально коронует своих самых любимых вождей и героев?".
     Наступило 25 марта 2005 года, день Пурима. Яркое ближневосточное солнце щедро заливало улицы израильских городов. Из раскрытых окон на улицу выплескивалась веселая музыка. Дети в маскарадных костюмах, сопровождаемые взрослыми, торжественно продвигались к местам сбора. И, глядя на них, светлели даже самые суровые мужские лица, свидетели многих страшных событий недавнего двадцатого века. Среди них можно было видеть и старика-ветерана, который вел по тель-авивской улице Дизенгоф внука лет семи. В свободной руке малыш держал несколько разноцветных воздушных шариков. Когда они поравнялись с девочкой, та капризно наморщила лоб и сказала маме, указывая на мальчика: "Хочу шарики!" Девочка была в пышном белом платье с блестками и белом парике с короной на голове. "Одед, - сказал дедушка, - давай дадим девочке один шарик". Мальчик послушно отделил шарик и протянул девочке. "Ты царица Эстер?" - спросил дедушка. Девочка взяла шарик и серьезно сказала: "Ло. Ани малка Люба". (Нет. Я царица Люба.)
     Вечером того же дня утомленные праздником израильтяне сидели у телевизоров. Диктор второго телеканала сообщал, что праздник прошел в общем успешно. Усиленные меры безопасности позволили избежать терактов, хотя попытки предпринимались. Группа террористов снова обстреляла КПП Карни, двое уничтожены, одному удалось скрыться. Потерь с нашей стороны нет. В Самарии задержали террориста-смертника, пытавшегося проникнуть в пределы "зеленой черты". В конце, как бы между прочим, диктор сообщил, что известная героиня пуримского карнавала кассирша Люба заявила журналистам, прибывшим к ней для праздничного интервью, что она намерена создать новую партию. В связи с этим 28 марта в 16 часов в тель-авивской гостинице "Дан Панорама" состоится пресс-конференция.

     ПО КРОВИ ИЗ ЖИЛ

     В назначенное время пресс-секретарь новой партии Натан Рапопорт и Джек Гринстоун стояли у входа в конференц-зал гостиницы "Дан Панорама". В ожидании журналистов, Рапопорт рассказал Гринстоуну о своем давнем знакомом Радживе Коэне. Раджив происходил из семьи бомбейского раввина, изучал компьютеры в Бомбейском университете и увлекался сансарой - индуистским учением о перевоплощении душ. Это увлечение привело его к созданию компьютерных программ, позволяющих определять, кем и когда была данная конкретная личность в своих предыдущих жизнях. Он исходил из того, что текст ТАНАХа является кодом информационного поля вселенной. Накладывая цифровые данные личности на гематрию ТАНАХа, после компьютерной обработки он получал параметрический ряд характеристик реинкарнаций этой личности. Раджив получил религиозное образование и в настоящее время был раввином в израильской общине выходцев из Индии. Рапопорт обратился к нему с просьбой определить карту реинкарнаций Любы. При этом он сообщил ему ее данные, но не раскрыл имя. Так что реинкарнационное исследование было анонимным. Рапопорт пригласил Раджива на пресс-конференцию и просил прийти пораньше, чтобы познакомить с Гринстоуном. Но раввин, очевидно, задерживался, и первыми в дверях конференц-зала появились журналисты Нахум Барнеа и Шели Яхимович.
     - Пришли первые журналисты. Значит, нас не будут замалчивать? - предположил Гринстоун.
     - Эти двое - из самых известных. Так что придут и другие. Придут на очередное карнавальное действо. Пуримская Люба в костюме кандидата в премьер-министры! Разве такое пропустишь? - отозвался Рапопорт. - А вот и тот, о ком я вам рассказывал! Здравствуйте, Раджив! Как дела? Я здесь при исполнении, буду все время занят, так что сразу же познакомлю вас со своим другом. Именно его интересуют результаты ваших реинкарнационных исследований. Знакомьтесь! Джек Гринстоун! Раджив Коэн!
     - Рад познакомиться, - сказал Раджив Коэн. - Натан рассказывал мне о вас.
     - Я тоже рад. Давайте отойдем в сторонку, чтобы не мешать. Натан сказал, что вы определяете, кем был человек в своих предыдущих жизнях? И для чего это нужно знать?
     - Я полагаю, это помогает человеку лучше понять свое предназначение в этом мире.
     - Допустим, - согласился Гринстоун. - А можно ли как-нибудь проверить достоверность ваших результатов?
     - Можно. Человек подсознательно испытывает огромный интерес к своему предыдущему воплощению и его историческому фону. Например, я определяю, что некий мальчик является реинкарнацией знаменитого капитана Кука. Потом выясняю, что мальчик чрезвычайно интересуется Куком и знает о нем никому не известные подробности. В архивах Британского Адмиралтейства нахожу подтверждение этих подробностей. Это и есть одно из доказательств достоверности моего определения.
     - Логично, - признал Гринстоун. - Но у нас, к сожалению, мало времени. Поэтому я позволю себе прямо поинтересоваться результатами вашего исследования.
     - Я даже не решаюсь их сообщить, - смутился раввин. - Но я несколько раз повторял исследование, используя различные программные версии. Результат один и тот же. Вот если бы я мог его проверить!
     - И все-таки. Каков же результат?
     - Вы что-нибудь слышали о Жанне д'Арк? - Тень смущения не сходила с лица Раджива Коэна.
     - Конечно. Что?! Вы хотите сказать, что...
     - Да. Таков результат. Я, конечно, не исключаю вероятности ошибки.
     - Вот это да! - Гринстоун был поражен. - Впрочем, вы, может быть, сегодня сможете проверить свои результаты. Я приглашаю вас остаться. Нужно будет только внимательно слушать. Поспешим занять места.
     И действительно, конференц-зал был уже полон. Рапопорт поднялся на возвышение и объявил о начале пресс-конференции:
     - Я, Натан Рапопорт, пресс-секретарь новой партии, объявляю пресс-конференцию открытой. Новая партия называется "партия Строителей". Этим названием мы хотели подчеркнуть деловой, рабочий характер нового политического образования. Мы не стали использовать классово, этнически или религиозно ориентированные названия, потому что мы - партия всего еврейского народа, дружественная к национальным меньшинствам и к религии как основе нашей культуры. Мы намерены реформировать и совершенствовать государственные институты на основе опыта, накопленного человеческой наукой и культурой, другими успешно развивающимися странами. Председателем партии избрана госпожа Люба Лурье, еврейка сорока трех лет, человек в нашей стране известный. (На последние слова Рапопорта журналистское собрание отвечает легким шумом и ухмылками.) У вас есть возможность задавать вопросы лично госпоже Лурье. Пожалуйста, господа!
     На несколько секунд в зале установилась напряженная тишина. Люба вышла из-за стола, где она сидела рядом с Ури и Батшевой, и встала на трибуну. Краем глаза она поймала ободряющий взгляд Джека Гринстоуна, незаметно устроившегося во втором ряду слева. Затем целый лес рук взметнулся над головами журналистов, и Натан Рапопорт предоставил слово корреспонденту "Едиот ахронот" Нахуму Барнеа.
     - Вы и впрямь верите, - спросил Барнеа, - что кухарка может управлять государством? Так ведь вас учили в советской школе?
     - Тезис о кухарке принадлежит Ленину, который строил в России социализм, - спокойно начала Люба. - Но в течение десятилетий правления левых партий в Израиле тоже строили социализм. И неудивительно, что вы, известный журналист левых убеждений, так хорошо знаете Ленина. Однако после краха социализма в истеблишменте России кухарок практически не осталось. Этого, к сожалению, не скажешь об Израиле, где люди без образования продолжают занимать многие высокие общественные и правительственные должности. Поэтому я со значительно большим основанием отвечу вам по-еврейски, вопросом на вопрос: а вы, значит, продолжаете верить, что кухарка может управлять государством?
     Ответ Любы вызвал оживление среди журналистов. И только лицо Джека Гринстоуна оставалось бесстрастным. Он внимательно анализировал происходящее. Он работал. И, как рядовая строка этой работы, в его голове пронеслась мысль о том, что у Любы не только природная постановка лица, но и врожденная боксерская стойка. Прекрасно держит удар.
     - А какое у вас образование? - спросил Нахум Барнеа.
     - По международной классификации я доктор философии, а по-израильски это третья степень, - ответила Люба. - Я окончила исторический факультет Челябинского университета и, работая преподавателем истории, защитила диссертацию.
     - Какой теме был посвящен ваш докторат? - спросил Йоэль Маркус из газеты "Гаарец".
     - Столетняя война, - ответила Люба. - Эта война между Англией и Францией еще со школьной скамьи волновала мое воображение. И своей длительностью, и своими героями, и исходом.
     В зале стало заметно тише. Ее слушали с интересом. Столетняя война неоднократно упоминалась в Израиле в дискуссиях и аналитических работах как аналог незатухающего арабо-израильского противостояния.
     - Вы находите ассоциации с нашей войной? - спросил Маркус.
     - Конечно, - сказала Люба. - Сейчас не время долго говорить об этом. Но один момент мне хотелось бы отметить. А именно: Франция выиграла войну только тогда, когда ее народ возглавила женщина, знаменитая Жанна д'Арк. Прямые ассоциации.
     Люба широко улыбнулась. Джек Гринстоун заметил, что даже левые радикалы, наиболее враждебно настроенные, не смогли сдержать улыбок. И тут он почти физически ощутил на себе напряженный взгляд Раджива Коэна, сидевшего рядом.
     - Это она?! - спросил раввин.
     - Да.
     А между тем пресс-конференция продолжалась.
     - Известно, что вы работали кассиршей в супермаркете. Почему не по своей профессии? - спросил корреспондент русскоязычной газеты "Вести" Лазарь Данович. Он наверняка знал почему, этот якобы наивный журналист. И все это понимали.
     - Как бы вам объяснить? - ответила Люба. - Я пришла к выводу, что касса супермаркета не самое худшее место для понимания современной истории Израиля.
     - Израильтяне вас плохо приняли? Вы этого не забыли и не простили? - спросила тележурналистка Аяла Хасон.
     Этот вопрос не на шутку встревожил Гринстоуна. Он работал с Любой, он ее готовил. Но мог ли он все предвидеть? Сейчас одно неверное слово может погубить все. Понимает ли Люба этих носителей постсионистской идеологии, отрицающих само право галутных евреев на репатриацию?
     - Нет, - ответила Люба, - такие мысли никогда не владели мною. Во-первых, потому, что чувство приобщения к своему народу и Родине намного сильнее. А во-вторых, мне близко кредо Спинозы: "Не смеяться, не плакать, но понимать". И это понимание говорит мне, что израильтяне здесь ни при чем. Виновата правящая элита. Не передо мной, Боже сохрани. Перед еврейским народом. Остановив алию своим пренебрежением, элита упустила исторический шанс решить самую основную - демографическую проблему Израиля.
     - Какая у вас семья? - спросила Кармит Гай, комментатор радио "Решет Бет".
     - Наша семья прибыла в Израиль в составе четырех человек: мы с мужем и два наших сына. Муж, в прошлом инженер-механик тракторного завода, в Израиле работает автослесарем в мастерской. Младший сын служил в боевых частях ЦАХАЛа, а сейчас учится в университете. А старший сын... он тоже служил в боевых частях... - Ее голос дрогнул, и зал замер, предчувствуя худшее. - Извините, мне трудно говорить об этом, к этому невозможно привыкнуть... Он погиб. В Дженине.
     С этого момента, как отметил Гринстоун, в зале произошел некий перелом. Больше не было ни пренебрежительных, ни ухмыляющихся лиц. Журналисты были внимательны и серьезны, как на обычных пресс-конференциях израильских политических деятелей. Последний вопрос как бы подводил итог знакомству с личностью Любы. Кровь сына полностью легитимизировала ее в глазах этих людей, родившихся в Израиле и прошедших через его войны. Гринстоун вспомнил Юлиана Тувима: "Мы, евреи, родственники не по крови, текущей в наших жилах, а по крови, текущей из наших жил". Теперь ее равенство с ними не подвергалось сомнению.
     После некоторого молчания пресс-секретарь предоставил слово Ханану Кристаллу, известному своими левыми взглядами.
     - Мы выражаем вам искреннее сочувствие в связи с гибелью сына! - начал Кристалл и, выдержав краткую паузу, продолжил: - Я хотел бы уточнить, какова ваша экономическая платформа?
     - Наша экономическая программа будет опубликована в ближайшие дни. Но, вкратце, она предусматривает прекращение разбазаривания бюджетных средств на создание правительственных коалиций и дотации нерентабельным государственным компаниям. Дотации должны быть заменены государственными гарантиями на ссуды для реформирования предприятий. Программа приватизации должна быть подкреплена эффективным антимонопольным законодательством, чтобы действительно обеспечить свободную конкуренцию и снижение цен. Мы предлагаем также ряд законов, благоприятных для развития малого бизнеса и привлечения иностранных инвесторов. Мы за сокращение пособий неработающим трудоспособным гражданам и за временное введение отрицательного подоходного налога для тех из них, кто начнет работать...

     ЕСЛИ НА ВАС НАПАЛ ТИГР

     После обсуждения экономической программы "партии Строителей" пресс-конференция перешла к волнующей теме арабо-израильского конфликта.
     - В первые годы после репатриации, - сказала Люба, отвечая журналистам, - меня больше всего удивлял пацифизм израильских генералов. Будучи победителями, они не останавливались перед капитулянтскими уступками, характерными для проигравшей стороны. Генералы так себя не ведут.
     - И как вы это объясняете? - ехидно спросила Шели Яхимович.
     - Объяснение дает нам история. К моменту провозглашения государства его еврейское население в основном составляли выходцы из Российской империи конца XIX - начала XX веков. Как и их страна исхода, они находились под сильнейшим влиянием социалистических идей. Именно атеисты-социалисты стали элитой возрожденного Израиля и, полагаю, остаются ею до сих пор. Они не только воспитывали молодежь, но и ограничивали продвижение по службе людей с "неправильными убеждениями". В таких условиях и сформировался уникальный генеральский корпус, чьей целью в войне была не победа, а "мир любой ценой". Именно это идеологическое клише и сводило на нет израильские военные победы, достигнутые кровью и беспримерной стойкостью еврейского народа. Но прошедшее столетие показало иллюзорность социалистических идей. Показало всем, кроме израильской элиты. Конечно, генеральское миролюбие весьма привлекательно для либералов в Европе. Но такие генералы, и от армии, и от политики, не способны привести народ к победе. Во-первых, потому, что к победе они и не стремятся. А во-вторых, потому, что их надежды на мир основаны на тех же социалистических иллюзиях о всеобщем братстве народов.
     - А установление мира - это, по-вашему, не победа? - не отступала Шели Яхимович.
     - Конечно, нет. Слова "мир" и "победа" различаются и лингвистически, и по существу. Версальский мир после первой мировой войны для Германии не был победой. Если бы в ходе Столетней войны Франция ценила мир больше победы, теперь, вероятно, ее бы не было. Сейчас стало известно, что после поражения под Москвой Гитлер предлагал Сталину мир с установлением новой границы по Днепру. Такой мир не был бы победой и не был бы долговременным. Трудно назвать победой и наш мир с Египтом. Возвращение Египту Синая лишило нас стратегической глубины и превратило Синай в базу якобы контрабандного военного снабжения палестинской интифады. Какой же это мир? Но даже такой мир ненадежен, потому что Египет - это страна, балансирующая на грани исламистского взрыва. А ведь по международным законам мы, как сторона, подвергшаяся агрессии, не обязаны были возвращать Синайский полуостров.
     - Вы не верите в близкий мир с арабами?! - на высокой ноте спросил корреспондент первого телеканала Ницан Хен.
     - Я руководствуюсь не верой, а научно-историческим анализом. С самого начала, с 1948 года, с Израилем воюет не палестинский народ, который еще не сложился, а арабский мир. Сначала он пытался уничтожить нас своими армиями, потом палестинской интифадой. И теперь арабские исламисты не настроены на мирный исход. А кроме того, переход от арабского средневековья к демократии, благоприятной для мира, - процесс очень длительный. Рассчитывать на мир в ближайшее время нет никаких оснований. Наш противник всего лишь меняет тактику. Теперь он делает ставку на демографический фактор. Демографическое наступление мусульман, при активной поддержке их леворадикальных европейских союзников, уже опробовано в Косово. В этих условиях формальный мир с палестинцами без решения наших демографических проблем стал бы последней проигранной нами битвой...
     Слово получил корреспондент "Маарива" Шалом Ерушалми, и его вопрос звучал серьезно и озабоченно.
     - Большинство ваших оценок можно принять. Но в чем же вы видите выход?
     - Выхода нет, - кратко и просто ответила Люба, и в зале стало совсем тихо. - Выхода нет, если мы в корне не пересмотрим нашу стратегию. Вы не сможете отбить танковую атаку, размахивая шпагой. Наша реакция должна быть адекватной. Наши победы или поражения должны определяться цифрами демографических сводок.
     - Очевидно, что ваши идеи сводятся к трансферу арабов, - заявил доктор Дан Шептан из Центра политических исследований при Хайфском университете. - Вопрос в том, что вы сможете противопоставить международной реакции на такой трансфер? И не приведет ли эта реакция к еще более быстрому краху нашей страны?
     - Вполне закономерный вопрос, - признала Люба. - Но допустим на минуту, что вы ревностный член общества охраны животных и очень любите уссурийских тигров, занесенных в Красную книгу. Допустим далее, что тигр напал на вас. Будете ли вы стрелять, чтобы спасти свою жизнь, зная, что за убийство редкого животного цивилизованный мир вас осудит? Этот вопрос я адресую всему израильскому обществу. Будете ли вы стрелять, если на вас набросится тигр?! Будем ли мы сопротивляться или предпочтем погибнуть во имя абстрактных идей европейского либерализма?
     - Отдаю должное вашему художественному воображению, - спокойно отреагировал Дан Шептан. - Но что вы предлагаете конкретно?
     - Первое, - решительно сказала Люба, - ограничить финансирование арабского демографического взрыва посредством сокращения щедрых пособий арабским многодетным семьям. Второе, в законодательном порядке остановить форсированное переселение в Израиль арабов с соседних территорий под предлогом воссоединения семей или вступления в браки с израильскими арабами. Пропаганда таких браков ведется во многих мечетях нашего ближнего зарубежья. Третье, отказаться от использования арабских иностранных рабочих и строительства пограничных промышленных зон, рассчитанных на арабскую рабочую силу. Знаете ли вы, господа, что до Шестидневной войны с западного берега реки Иордан ежегодно эмигрировали шестьдесят тысяч арабов. После Шестидневной войны Израиль обеспечил их работой, что не только прекратило эмиграцию, но даже вызвало приток арабского населения извне. Мы не должны их прикармливать. Это смертельно опасно для нашего будущего. Четвертое, я не исключаю пропаганду гиюра среди израильских арабов. Мы не расисты. Наше общество и без того полиэтническое, а арабы наши кровные родственники. Пятое, максимально активизировать алию. Шестое, мы не можем пойти на насильственный трансфер. Никакого насилия, никакой крови. Но хорошо продуманное материальное поощрение добровольной арабской эмиграции допустимо. Мы вправе проводить такую внутреннюю политику даже по западным либеральным стандартам.
     - Вы критиковали социалистов за иллюзорность мышления, а сами грешите тем же. Кто же из палестинцев добровольно согласится эмигрировать? - возразил корреспондент "Едиот ахронот" Амир Бен-Давид.
     - Я позволю себе привести результаты опроса, проведенного в 2004 году агентством "Маагар Мохот" по заказу организаторов Иерусалимской конференции, - ответила Люба. - Около 70% палестинцев выразили готовность покинуть автономию, если им выплатят отступные или предоставят работу на новом месте жительства. Так что мои предложения имеют вполне реальную основу.
     - Каково ваше отношение к одностороннему размежеванию с палестинцами? - спросил корреспондент "Маарива" Надав Эяль.
     - Насильственное выселение евреев из их домов для нас неприемлемо. Левые обосновывают это необходимостью сохранить еврейский характер государства. Но предложенная нами демографическая политика делает такое обоснование несостоятельным. Мы против подобного размежевания и с точки зрения своей долговременной национальной стратегической концепции. Именно национальной, а не той, которую нам пытается навязать Евросоюз, финансируя для этого нашу творческую интеллигенцию, отдельных политиков, и целые институты и партии.
     - Что вы имели в виду, говоря об активизации алии? - спросил редактор русскоязычного еженедельника "Глобус" Леонид Луцкий.
     - Мы разработали законопроект, благоприятствующий переводу в Израиль еврейских бизнесов из других стран с предоставлением им льготных условий кредитования и налогообложения на период становления. При предпочтительном сохранении их нынешних рынков сбыта. Это обеспечило бы и рост алии, и форсирование экспорта, и снижение безработицы. Кроме того, мы предлагаем изменение Закона о возвращении и увеличение пропускной способности процедуры гиюра. Евреями должны признаваться дети не только еврейских матерей, но и еврейских отцов. Еврейские внуки вправе получать вид на жительство на ограниченный срок с признанием их еврейства и получением гражданства после прохождения гиюра.
     - Какова ваша политика в области религии? - поинтересовался обозреватель "Гаарец" Алуф Бен.
     - Мы намерены активно способствовать слиянию ашкеназийской и сефардской ветвей иудаизма с целью сплочения еврейского народа и его государства. Мы также стремимся к консенсусу между ортодоксальным, консервативным и реформистским течениями в иудаизме, чтобы облегчить очень важную для нас репатриацию американских евреев. Кроме того, мы за ограничение финансирования тех направлений иудаизма, которые против участия своих воспитанников в производительном труде и обороне страны...
     Выходя из гостиницы по окончании пресс-конференции, несколько журналистов остановились перед небольшой молодежной группой с транспарантами: "Умеющих считать деньги - к власти!", "Мы за "партию Строителей". Особое раздражение это вызвало у Шели Яхимович. " Эти доктора философии из дворников, метаплот и кассирш хотят установить здесь свои порядки", - сказала она. "Я не был бы к ним столь пренебрежительным, - возразил ей Ницан Хен. - Вы обратили внимание на иврит Любы? Даже акцент не заметен. Рапопорт говорил мне, что она так же свободно владеет английским и французским". - "Ну да, - поддержал его Нахум Барнеа, - эти языки были нужны для работы над докторатом. Вообще, мне эта Люба чем-то даже нравится". - "Неужели?! Она же правая!" - возмутилась Шели Яхимович. "Да, - согласился Барнеа, - и от ее олимовского менталитета я не в восторге. Но Израиль мне дороже. Люба первая осмелилась сказать, что формальный мир с палестинцами стал бы последней проигранной нами битвой. Хотя понимали это многие".
     Когда поток журналистов, покидающих гостиницу, схлынул, из нее вышли Гринстоун, Рапопорт, Раджив Коэн и Жак Форсенти.
     - Что скажет наш друг Раджив Коэн? - осторожно спросил Рапопорт.
     - Мои результаты получили некоторое подтверждение, - ответил раввин. - Люба с детства чрезвычайно интересуется своим предполагаемым предыдущим воплощением. Но это не окончательная проверка. Вот если бы она сказала о Жанне д'Арк нечто никому не известное...
     - Я надеюсь, вы еще сможете с ней поговорить, - успокоил его Гринстоун. - А какое впечатление пресс-конференция произвела на вас, господин Форсенти?
     - Мне кажется, - сказал Жак Форсенти, - Люба создает новое мироощущение. Это как возвращение к Торе после опустошительного увлечения модными идеями. Народ это почувствовал тем самым обостренным чутьем, которое позволяло ему выжить, несмотря на гонения. Я почувствовал это, еще когда Люба делала свои первые шаги на израильской сцене. Похоже, именно этим объясняется почти неправдоподобный коммерческий успех с куклой Любой. По-видимому, можно предсказать и беспрецедентный успех "партии Строителей" на ближайших выборах.
     - Если это произойдет, - ответил Гринстоун, - это будет означать, что в современном Израиле самовозродился знаменитый институт библейских пророков. И пророчиц. Почему бы и нет? Мы все те же евреи...

     ЛУЧ НАДЕЖДЫ

     В последующие дни израильская печать пестрела публикациями программных документов новой партии и репортажами о её пресс-конференции. Особое внимание Джека Гринстоуна привлекла статья из рубрики "Мнения" самой массовой газеты в стране "Едиот ахронот". Статья, написанная профессиональной рукой талантливого журналиста, показалась Гринстоуну неожиданной и знаменательной. Журналист писал:
     "Счастлив народ, у которого выдающиеся вожди сформировали необходимые традиции и устои, позволяющие и в последующем благополучно преодолевать бурные волны истории. Без них народ просто не состоялся бы. Какие же традиции формируют наши вожди в настоящий период становления государства? Халатность, фатализм, бездействие - вот ответы, которые первыми приходят в голову. Закон о возвращении давно устарел. Религиозная система образования продолжает генерировать иждивенцев, не умеющих и не желающих работать. Арабский демографический взрыв в ближайшие десятилетия превратит нас в национальное меньшинство в собственной стране. Этим проблемам несть числа, они нарастают, как снежный ком. Но правительства и парламенты сменяют друг друга, практически ничего не предпринимая. Ничего, кроме популистских микрореформ, бесконечных коалиционных интриг и шумной грызни при разделе бюджетного пирога...
     И вдруг, из ниоткуда, появляется некая "партия Строителей" и предлагает основательно проработанную программу кардинальных реформ, разрешающих все основные проблемы общества. Самое худшее, если мы сделаем вид, что ничего не произошло. Потому что эта партия и ее харизматический лидер, госпожа Люба Лурье сулят нам надежду. Надежду на чудо, столь знаменательно проявлявшееся в нашей бесконечной истории. Чудо превращения карнавальной пуримской царицы Любы в истинную царицу Израиля, несущую избавление".
     Но больше всего поразила Гринстоуна фамилия автора статьи, левого журналиста, которого он уверенно числил в списке наиболее вероятных противников. Это был Нахум Барнеа.
     Прошла еще неделя, а внимание к новой партии продолжало нарастать. Практически все телевизионные каналы приглашали Любу на свои передачи в самые пиковые вечерние часы, а газетчики добивались ее интервью. Уже в конце недели русскоязычный девятый телеканал провел интерактивный опрос своих зрителей. Его результаты произвели сенсацию: "партия Строителей" по своему рейтингу превзошла остальные партии. В связи с этим Джек Гринстоун предположил, что другие каналы, связанные с основными израильскими партиями, просто не рискнули провести подобные опросы в прямом эфире.
     На ближайшем заседании "партии Строителей" Ури и Батшева сообщили, что секретариат завален заявлениями граждан, желающих вступить в партию и сделать взносы в партийную кассу. При этом Ури отметил как любопытный факт, что среди последних, наряду с бизнесменами, было множество пенсионеров.
     - Взносы пенсионеров, очевидно, невелики, - сказал Гринстоун, - но это похоже на народный энтузиазм. Я никак не ожидал столь скорой и активной реакции. Это уже плоды вашей пресс-конференции, госпожа Лурье.
     - Значит ли это, - не сдержалась Батшева, - что наша оценка готовности израильского общества к "оранжевой революции" была обоснованной?
     - Да, - согласился Гринстоун. - Первый свой профессиональный экзамен, из области теоретического анализа, вы выдержали. Но, мне кажется, следует избегать слова "революция", независимо от ее цвета. Это может вызвать в Израиле сильную аллергию, особенно у русскоязычных граждан.
     На заседании был создан комитет во главе с Любой и при участии Натана Рапопорта по дальнейшему формированию состава руководящих органов партии. Сам Джек Гринстоун выступал в малозаметной роли нештатного советника по организационным вопросам. Было также принято решение об учреждении амуты "Содействие", некоммерческой организации для приема и использования финансовых средств, поступающих от многочисленных спонсоров. Ури и Батшеве было поручено организовать и возглавить молодежное движение в поддержку "партии Строителей".
     - Вот теперь, - сказал Гринстоун, - вам придется сдать гораздо более трудный экзамен по практическим политтехнологиям. Вы ведь знаете, какую роль играли молодежные организации в аналогичных событиях в Сербии, Грузии, на Украине? Так что не считайте себя исполнителями второстепенных ролей. Если справитесь, в вашем будущем можно не сомневаться. Теперь вы можете опереться на финансовые ресурсы партийной кассы. И я всегда готов прийти на помощь...
     Уже через два месяца во всех крупных городах страны действовали штабы новой партии. Лавинообразно рос и ее численный состав. Многие политики и общественные деятели заявили о своем переходе на сторону "партии Строителей" или о ее поддержке. Печать, радио и телевидение продолжали уделять ей неугасающее внимание. По данным социологических опросов, число сторонников "партии Строителей" уже переваливало за 40% от общего числа избирателей. Ури удалось создать активные молодежные группы поддержки практически во всех университетах. Его дальнейшие усилия были направлены на вовлечение в движение армейской и рабочей молодежи. Его ребята в оранжевых робах обеспечивали постоянное присутствие транспарантов на израильских улицах: "К власти тех, кто умеет считать деньги!", "Люба - царица Израиля!" Яркие мазки оранжевого цвета волнующими предвестниками нового ворвались в привычную цветовую палитру израильских городов. Оранжевые пятна палаточного лагеря круглосуточно проступали и перед зданием кнессета.
     Вечером в день выборов Ури и Батшева находились в тель-авивской штаб-квартире "партии Строителей" и вместе с остальными жадно ловили информацию о предварительных итогах. После полуночи оперативные сводки уже создавали вполне определенную, хотя и не окончательную картину. "Партия Строителей" получила 58 парламентских мандатов, что было абсолютным рекордом в истории израильских парламентских выборов. Остальные места распределялись следующим образом: партия "Авода" - 15 вместо 19 на прошлых выборах, партия "Ликуд" - 12 вместо 40, партия религиозных сефардов ШАС - 7 вместо 11, партия религиозных сионистов МАФДАЛ - 2 вместо 5, партия ортодоксальных ашкеназов "Яадут ха-Тора" - 5, правая партия "Наш дом Израиль" (НДИ) - 3 вместо 7, леворадикальная партия МЕРЕЦ - 4 вместо 5, антирелигиозная партия "Шинуй" - 4 вместо 17, праворадикальная партия "Моледет" - 0 вместо 2, арабские партии - 10 вместо 8. Журналисты сходились на том, что большинство правых партий потеряли свои мандаты за счет их перехода к "партии Строителей". То же произошло и с центристской составляющей партий "Авода" и "Шинуй". И только религиозный электорат партии "Яадут ха-Тора" остался преданным своим ортодоксальным вождям. Что касается ужасающего краха "Ликуда", то в нем обвиняли главу партии Ариэля Шарона, неожиданно перешедшего на леворадикальные позиции вместе с конформистской частью партийного центра. Правый электорат этого ему не простил. В целом же кардинальные изменения израильской политической карты объясняли хронической усталостью общества от бесперспективной политики традиционных партий. "Партия Строителей" воспринималась, как луч надежды.

     ВЕЧНЫЕ ИСТИНЫ

     Здесь же, в штаб-квартире партии, ночью, Люба была атакована вездесущими журналистами: "Какими будут ваши первые шаги? Каковы ваши планы по формированию нового правительства? Кого вы намерены пригласить в коалицию?"
     - Мой первый шаг - хорошо выспаться, - ответила Люба. - Прежде чем формировать коалицию, мы попытаемся объединиться в единую партию с близкими нам политическими образованиями, в частности, с НДИ, МАФДАЛом, "Ликудом". В новое правительство, кроме руководителей нашей партии, будут приглашены опытные и способные политики вне зависимости от их партийной принадлежности. Мы готовы предложить Нетаниягу пост министра финансов, Мофазу - пост министра обороны, Либерману - пост министра инфраструктур. На этом мне хотелось бы закончить. Извините, господа. Моя пресс-конференция состоится сразу после официальных итогов голосования.
     После ухода журналистов Люба обратилась к персоналу штаб-квартиры партии:
     - Господа, вы выполнили огромную работу. Я поздравляю вас всех с победой! Поздравляю и благодарю! Теперь перед нами стоят еще более грандиозные задачи. Но об этом завтра. А сегодня все могут отдыхать.
     Люди стали постепенно покидать штаб-квартиру. Перед уходом каждый подходил к Любе, пожимал ее руку и поздравлял с победой. Наконец в помещении остались только двое - Люба и Гринстоун. Несколько минут они сидели молча, как бы пытаясь прийти в себя после ураганных событий.
     - Довольны ли вы мною, мэтр? - наконец тихо спросила Люба.
     - Я бы сказал, более чем, - так же тихо ответил он. - Потому что после вашей пресс-конференции, вашей гениальной организационной работы и победы настоящим мэтром становитесь вы, а я чувствую себя вашим неопытным учеником. Но, с другой стороны, я испытываю к вам необоснованные чувства создателя к своему произведению.
     - Что вы имеете в виду?
     - Чувства скульптора Пигмалиона к своей ожившей скульптуре Галатее, чувства профессора Хиггинса к цветочнице Элизе, которую он превратил в изысканную леди.
     - Но ведь это были чувства любви, - сказала Люба с некоторым недоумением в голосе.
     - Да, - подтвердил Гринстоун, - это то, что я не решался сказать. Я знаю, это невозможно, мы не молоды, и у вас семья...
     - Дело не в семье. Я испытываю к вам огромную благодарность за все, что вы для меня сделали. Но общественное служение такого уровня не предполагает любовной развязки.
     - А что же оно предполагает?
     - Горение на костре, - уверенно ответила Люба, - в прямом или переносном смысле. Вы знаете, чем кончила Жанна д'Арк?
     - Ее сожгли на костре.
     - Да, она сгорела на костре, хотя имела возможность избежать казни, сказавшись беременной. Но она отвергла такую возможность.
     - Я никогда не слышал об этом! Откуда вы это знаете?!
     - Не помню. Мне кажется, я это всегда знала.
     ...Когда Ури и Батшева вышли из штаб-квартиры партии на улицу, было уже далеко за полночь. Огромное звездное небо с холодной укоризной взирало на крикливую роспись городских огней. Они не спеша пошли по пустынному тротуару.
     - Когда мы впервые прибыли в Израиль, - сказала Батшева, - мне казалось, что звезд здесь в два раза больше, чем в России. Звезды всегда приковывали мое внимание. Может быть, мне следовало стать астрологом.
     - Почему? - не понял Ури. Он все еще был во власти прошедших выборов.
     - Может быть, тогда я смогла бы как-то объяснить, что происходит с нами и вокруг нас в последнее время... Чем, например, можно объяснить столь фантастический взлет Любы, маленького незаметного человека, вчерашней кассирши? Великий политтехнолог и чародей Джек Гринстоун, подобно профессору Хиггинсу, может подобрать на улице неумытую цветочницу и сделать из нее звезду современной политики?!
     - Я думал об этом, - признался Ури. - Но ты помнишь слова Гринстоуна, что если ему не удастся найти нужную кандидатуру, придется отказаться от замысла? Он нашел. Всего лишь нашел, а не создал. Он скорее огранщик. Он не может сделать бриллиант из стекла или плексигласа, для этого нужен алмаз. А Любу с ее образованием, интеллектом и биографией как будто сама судьба готовила к этой роли. Конечно, есть тут что-то фантастическое. Но не более чем история простой деревенской девушки Жанны д'Арк. Исторические личности появляются, когда возникает историческая необходимость. Так нам говорили на лекциях по истории?
     - Ссылки на судьбу или прихоть истории ничего не объясняют, - не согласилась Батшева. - В конечном счете, это та же мистика, но другими словами.
     - Ну, если хочешь, можно найти и логические аргументы. Ты сравнивала предвыборные речи партийных руководителей? Вот лидер "Аводы" Матан Вильнаи пытался привлечь избирателей обещаниями омолодить руководящий состав своей партии. Лидер "Ликуда" Ариэль Шарон зациклился на одностороннем размежевании с палестинцами. И насколько шире и красочней выглядела предвыборная программа Любы, затрагивающая сердца большинства израильтян.
     Некоторое время они молча шли по ночной улице.
     - А что ждет нас? - спросила Батшева.
     - Не знаю, - признался Ури. - Гринстоун как-то говорил со мной на эту тему. Мы сами должны определиться. Мы можем работать в министерстве иностранных дел или канцелярии премьер-министра. Но, может быть, предпочтительней сделать вторую степень, написать докторат. Тем более что, кажется, есть возможность сочетать это с работой в институте стратегических исследований, о котором бредит Люба.
     - Вот мой дом, - остановила его Батшева. - Родители проголосовали и уехали на три дня в Эйлат. Я даже боюсь входить в пустую квартиру.
     - Я провожу тебя, - сказал Ури. - Так вот, у меня даже есть идея относительно темы доктората, которая одновременно была бы и частью стратегических разработок.
     Они вошли в квартиру, и Батшева остановилась, повернувшись к нему лицом и положив руки ему на грудь, в то время как он продолжал объяснять ей идею своего доктората. Мужчины, увлеченные карьерой, очень плохо соображают. Где она об этом читала? У Франсуазы Саган? Нет? Да и не важно. Главное, что это так и есть. Когда Ури на полуслове прервал свое объяснение, перед ним стояла та самая Батшева, чью волнующую фигуру он узнавал издалека и чье наивное веснущатое лицо вызывало у него энтузиазм. К нему вдруг пришло ощущение, что вся его будущая многообещающая карьера сама по себе, без Батшевы, не имеет смысла. И он стал целовать веснушки на ее лице.

Арье Бацаль

БЕЛО-ГОЛУБОЕ С ОРАНЖЕВЫМ