Виктор Леглер

     
     
     ГОРОД ПОД ПЫЛЬНЫМ СОЛНЦЕМ
     
     Слово "жара" не подходило к происходившему в аэропорту, поскольку природные явления, как многие полагают, имеют определенные пределы. Здешняя температура относилась скорее к области технико-металлургической. Ослепительно падавший ливень света ощутимо давил на плечи, и земля аэропорта казалась пылающей (именно земля, а вовсе не бетон, за исключением взлетной дорожки). Служащие, встречавшие самолет, все стояли в тени под крылом. Не было ни автобуса, ни, тем более, рукава, соединяющего самолет с терминалом. Пассажиры, плохо видимые в горячем колыхающемся сиянии, цепочкой тянулись к зданию аэропорта, с усилием подтягивая по красной каменистой почве свои сумки на колесиках.
     Андрей перешел пустыню вместе с прочими пассажирами, зашел в здание и огляделся. Несколько очередей тянулись к стеклянным будкам, где трудились полицейские. Андрей собрался двинуться к одной из них, но к нему уже подходил местный служащий в черном костюме, галстуке и начищенных ботинках.
     - Бонжур, как поживаете, как долетели? - обратился к нему подошедший с официальной улыбкой, и Андрей убедился, что его знаний французского достаточно, чтобы понять вопросы и ответить на них.
     - Паспорт! - сказал чиновник, посерьезнев. Получив паспорт, он достал из папки ручку, какой-то бланк и приготовился к заполнению. Тут из толпы появился Леонтий, с которым Андрей знакомился в Москве, веселый и улыбающийся, с приколотым на груди прямоугольником пропуска.
     - Приветствую тебя в солнечном Сонгае! - обратился он к Андрею. Потом заметил чиновника, моментально забрал у него паспорт и что-то весело сказал, сопровождая свои слова легким отмахивающим жестом ладони. Служащий пытался возражать, затем повернулся и исчез в толпе.
     - Кто это? - спросил Андрей.
     - Это никто, - серьезно ответил Леонтий. - Это человек, который под видом оформления документов попытался бы выманить у тебя сколько удастся денег. Я сказал ему: "Мой друг, ты обратился не по адресу!"
     Они удивительно быстро и легко прошли формальности и вышли сквозь переполненный зал на улицу. Три носильщика толкали багажные тележки с оборудованием, прилетевшим вместе с Андреем. Улица встретила их все тем же неправдоподобным светом. Спасаясь от него, люди теснились под небольшими пыльными деревьями и под навесами, окружающими здание аэропорта. Во время короткого пути Андрею уже многократно предложили почистить обувь, поменять деньги, взять такси и что-то еще. Какие-то молодые люди тем временем окружили тележки, и каждый старался коснуться багажа рукой. Все они были одеты в потрепанные джинсы, футболки с разными американскими сюжетами и пляжные тапочки-вьетнамки с веревочками. Кавалькада вступила на стоянку и приблизилась к новенькому "ниссан-пикапу", где, без всякой команды, разразилась вакханалия погрузки. Молодые люди хватали с тележек сумки и ящики и забрасывали их в кузов. Некоторые залезли наверх и укладывали вещи в кузове, потом спрыгивали обратно и залезали снова. Те, что остались на земле, передавали вещи тем, что были наверху, те отдавали их друг другу или опять назад.
     Андрей, за свои экспедиционно-артельные годы узнавший толк в погрузках, прикинул, что он один погрузил бы весь этот багаж раза в три быстрее. Сумку с аппаратурой, висевшую на плече, уже несколько раз пытались у него выдернуть, а один раз не в шутку начали разжимать его пальцы, которыми он ее держал, так что пришлось слегка дать по рукам. Леонтий стоял несколько в стороне с отсутствующим видом. Наконец погрузочная деятельность прекратилась. В кузове возвышалась беспорядочная груда предметов, лежащих на боку, перевернутых, свешивающихся через борта. Толпа выстроилась перед ними с выжидательным видом. Леонтий приблизился и вручил по бумажке водителям тележек, которые тут же укатили, а остальным указал на Андрея. Они окружили его, много и громко говоря на незнакомом языке.
     - Чего они хотят? - спросил Андрей.
     - Как чего? Они хотят свою зарплату, - ответил Леонтий, всем своим видом показывая неуместность удивления Андрея.
     - Но я их не нанимал.
     - Они говорят, что они работали, и ты должен оплатить их работу.
     - Но у меня нет местных денег.
     - Неважно, они возьмут в любой валюте... Ну ладно, это я просто дал тебе урок местной жизни, - сменил тон Леонтий. Он вручил троим самым шумным по монете, еще троим по монете поменьше, а остальным после небольшой дискуссии выдал по сигарете, после чего все удалились. Андрей перекидал багаж, Леонтий сел за руль, и они выехали со стоянки.
     - Первый раз в Африке? - полуспросил, полуподтвердил Леонтий. - А я здесь десять лет. Переводчик со всех языков. Еще с американским империализмом успел побороться, социализм строил.
     - Почему они так на нас набросились? - Андрей не скрывал удивления.
     - Третий мир, самое его дно. Нищета, безработица, почти голод. То, что эти парни сорвут за день в аэропорту, - это все, что у них будет. А ты - белый. По определению богатый и, как правило, не жулик. Здесь, в Африке, белый - это источник всяческого блага. Например, как, по-твоему, выглядит белый, который выходит из машины и несет свой чемодан сам?
     - Ну, не знаю, - засомневался Андрей, - скромным? Или сильным?
     - Прежде всего жадным. Ему жалко подозвать мальчика и дать ему пятьдесят франков за услугу, жалко дать ему заработать и прокормиться. Купишь на рынке арбуз - дай мальчику отнести. Это стоит дешево, и он не убежит. Но когда их много, как сегодня, с самого начала ткни пальцем: тебя беру, остальных не знаю. Иначе тебе сядут охранять машину пять человек, и каждый потребует оплаты.
     - Они были неплохо одеты, - заметил Андрей.
     - Это все гуманитарная помощь. В Европе и Америке не выбрасывают ношеную одежду. Ее чистят, пакуют и отправляют сюда. Здесь ее, конечно, продают за деньги, но небольшие. На специальном рынке тюки вскрывают, вываливают кучами, и каждый роется сколько хочет. Поэтому одежда почти ничего не стоит. Раньше, когда у нас ничего не было, кроме коммунизма, вся российская колония с этого рынка не вылезала, включая все посольство. Даже жена посла регулярно ездила на служебной машине. Специальные приказы издавались, запрещающие дипломатам там появляться. Но теперь русские перестали ходить. Дома все есть.
     - Так здесь дешевая жизнь?
     - Только если оставаться в самом низу. Любые качественные вещи и услуги стоят во много раз дороже, чем в Европе. Например, электричество стоит безумных денег и есть только в столице, и то не всегда. То же с телефоном.
     Они ехали по дороге среди обширных пыльных пустырей с разбросанными по ним недостроенными домами. Шоссе было заполнено удивительными машинами. "Пежо" и "тойоты" двадцатилетней давности, ржавые, дребезжащие, с вихляющими колесами, разбитыми фонарями, притянутыми веревкой багажниками. Большинство отчаянно перегружены и еле ползут по дороге, плюхаясь на продавленных рессорах, выпуская струи черного и синего дыма. Но нередко проносились новые сверкающие внедорожники, почти все с надписями, например: "ООН. Комитет помощи детям" или: "Международная комиссия по борьбе с засухой". Проехал "мерседес": "Проект германо-сонгайского сотрудничества".
     Шоссе втянулось в город, и скорость движения снизилась. Слева и справа виднелись серые одноэтажные дома из штампованных бетонных кирпичей или просто из глины. Все пространство между домами и дорогой занимали навесы из жести, соломы, мешковины, опирающиеся на кривые суковатые палки. Ни одного прямого угла, ни одной ровной плоскости. Пыль, грязь, мясные туши на земле в облаках мух, батоны хлеба кучами на грязных прилавках. Под навесами сплошная толпа что-то продающих и покупающих. Мужчины в основном в том же американском "секонд-хенд", женщины почти все в национальных одеждах. Хотя и среди мужчин многие были одеты в яркие длинные балахоны наподобие римских тог. Практически все в неизменных пляжных шлепанцах, даже мотоциклисты.
     После поворота рынок с обeих сторон выплеснулся на дорогу. Машины, ослики с повозками, мотоциклы, велосипеды медленно ползли в море людей. Густой синий дым пополам с пылью стоял над толпой. Микроавтобусы поминутно останавливались, рядом с ними бегали малолетние помощники водителей, зазывая пассажиров. Леонтий обогнал двухколесную ручную тележку, полную мешками с цементом, которую изо всех сил толкал оборванный молодой человек. Впереди тянулась целая вереница таких же. Одна из тележек, груженная длинными арматурными прутьями, вдруг повернулась, намереваясь пересечь дорогу, и внезапно как железным шлагбаумом перекрыла путь. Bелосипедист с несколькими пустыми железными бочками на багажнике врезался в железо и с грохотом упал. Собравшаяся толпа глазеет, машины нетерпеливо гудят.
     - У них что, нет грузовиков? - спросил Андрей.
     - Почему же, есть. Но нанять грузовик стоит дороже, чем десяток тележек, а едет он ничуть не быстрее. За полдня они доползут до любого конца города. Кстати, они полноправные участники движения, видишь на каждой тележке номер? Все платят налоги. Tележку без номера тут же заберут в полицию или, по крайней мере, возьмут деньги.
     Собираясь повернуть направо, Леонтий притормозил у одинокого светофора. Дали зеленый, но он не спешил поворачивать, поскольку целая толпа велосипедов и мотоциклов, скопившаяся правее него на обочине, вся ехала прямо, без каких-либо сигналов.
     - Никто из них не изучал правила движения, - усмехнулся Леонтий.
     - Как ты здесь водишь? Это же страшно смотреть!
     - При скорости потока десять километров в час это не так страшно, как кажется. Главное, строго следуй за впереди идущей машиной и не виляй, иначе собьешь бортом велосипедиста. Нанять шофера? Местный шофер водит хуже любого из нас. За машиной ухаживать не будет, здесь это не принято, а взять с него совершенно нечего. Я, по крайней мере, чувствую свою ответственность, а он разобьет машину и скажет: "Хозяин, извини", - и это все. - С этими словами он затормозил, поскольку велосипед, на котором ехало трое детей, рухнул на дорогу перед самым бампером, и дети с ревом расползлись в разные стороны.
     Они въехали в относительно тихий, не считая толпы играющих детей, переулок. Двухэтажные дома виднелись за глухими бетонными стенами, утыканными поверху осколками бутылок. У одного из домов машина остановилась, и под скандирование сбежавшихся детей: "Белый! Белый! Дай сто франков!" въехала в распахнувшиеся ворота.
     Это была обычная вилла богатого сонгайца, снятая под офис и общежитие русско-сонгайской компании "Аура". Все русские, с которыми он моментально познакомился, выглядели запыхавшимися и очень-очень занятыми возле телефонов, факсов и компьютеров.
     - Леонтий! - сразу накинулся кто-то на его спутника. - Где тебя носит! Надо идти переводить переговоры. Приехали из "Шелла" по поводу оплаты горючего!
     Высокий человек слегка кавказского вида напористо кричал в трубку что-то про неприбывшую документацию на технику, про деньги, пересылаемые в Стамбул на проход Босфора, и о прочих производственных тонкостях. Наконец он положил трубку. Это и был директор компании Дмитрий Алиевич, к которому Андрей должен был явиться. Очень быстро он выяснил основные сведения об Андрее: что он горный мастер с правом ведения горных работ, что он работал в артелях, знает россыпное золото и умеет составлять проекты на добычу.
     - Да, Теймураз Азбекович мне говорил. Не устали с дороги? Тогда я вас сразу введу в курс дела. Мы должны здесь, в Африке, стать крупными производителями золота. Теймураз Азбекович поставил такую задачу. Деньги выделены большие, они должны дать быструю отдачу. Мы получили концессию, двести квадратных километров. Теперь по местным законам ее надо несколько лет изучать, проводить разведку, сдавать отчеты, истратить за год не меньше миллиона долларов. В случае открытия месторождений надо составить проекты на их добычу и получить лицензию на добычу. Но для нас это слишком долго и дорого. Наши геологи говорят, что золота здесь полно, так что эти формальности излишни. Вы у себя в артели встречались с ситуацией, когда надо ускорить процедуру освоения месторождения?
     - Ну, в таких случаях добыча начинается под видом дополнительной геологоразведки или технологических исследований, что-нибудь в этом духе. Добытое золото именуется попутным и сдается на общих основаниях.
     - Вот и прекрасно. Попросту говоря, мы выдаем добычу за разведку, и все расходы на добычу предъявляем как разведку. Как вы это технически делаете?
     - Ну, составляем проект, техническое обоснование необходимости этих работ, смету и все такое прочее.
     - Значит, с завтрашнего дня садитесь и делайте. Все данные вам предоставят. Потом утвердим проект у министра, вы поедете на участок и приступите к работе.
     Назавтра Андрей получил карту месторождения, составленную, надо сказать, очень лихо на основании весьма скудных данных. За несколько последующих дней он подготовил проект, который был переведен на французский и ушел на утверждение в министерство. В ожидании отъезда он провел несколько дней, ничего не делая. Он болтал с новыми знакомыми, работниками компании, попутно приобретая представление о состоянии дел. Состояние было не то что плохим, но каким-то очень сложным. Замысловатое переплетение законов российских и сонгайских создавало запутанную сеть, в которой вязло любое движение. Вдобавок по местным неписаным законам за каждое бюрократическое действие полагалось платить, но непонятно сколько. Российские не знали местных законов и обычаев, а местные свои знания обращали на пользу только себе.
     В свободные дни он гулял по городу, один или с Леонтием. Собственно, это было трудно назвать прогулками, поскольку город был совершенно для них не предназначен. Не было тротуаров, по которым можно было бы идти, как в российском городе, не было бульваров и площадей. Была сплошная масса людей, товаров и припаркованного транспорта, полностью занимающая улицы и оставляющая узкий проход по центру, где, упираясь друг в друга, ползли пешеходы, автомобили, мотоциклы, велосипеды, ручные тележки. Здесь было нельзя ходить, можно было только проталкиваться, поминутно останавливаясь. Все это под всегдашним ослепительным солнцем, ослабляемым только пылью. Любой клочок тени был частной собственностью и под ним кто-нибудь сидел. Кучи товаров громоздились на земле, на самодельных прилавках, на плечах и головах людей. Вечером все это сворачивалось и исчезало, оставляя груды мусора, утром возникало вновь.
     Андрея поражала неэффективность использования человеческих ресурсов. В любом магазинчике внутри и перед входом сидело по десятку человек, ничем не занятых. Огромное количество людей бродило по улицам, держа в руках несколько пачек сигарет - весь их основной и оборотный капитал. Сигареты продавались не пачками, а поштучно, создавалась иллюзия бурной коммерческой деятельности. Так же поштучно можно было купить спичку или вспышку зажигалки. Так же поштучно, по одной таблетке, продавались глубоко просроченные медикаменты с неведомой судьбой. Таксисты в дребезжащих, насквозь проржавевших машинах первым делом просили аванс в счет будущей поездки и покупали пол-литра бензина, который продавался в бутылках на народных заправках. В половине случаев, однако, машина ломалась в дороге.
     Все, что продавалось на этих рынках, для использования не годилось. Сказать, что качество товаров было низким, значило бы бессовестно польстить. Это были вообще не товары, а их макеты, искусно сработанные руками трудолюбивых китайских ремесленников. Металл повсеместно был заменен пластмассой, а пластмасса - воздухом. Красивые кроссовки из бумаги и картона можно было носить два-три дня, если конечно не попасть под дождь. Электроприборы, сделанные из фольги и проволочек волосяной толщины, сгорали через полчаса, одежда расползалась при первой стирке, велосипеды не ездили сразу, а посуда разрушалась под воздействием воды, тепла, холода или просто испарялась на воздухе. Глядя на все это, легко представлялся производственный уклад необъятного сельского Китая: бракованные чипы в соломенной корзине, над костром котелок с пластмассой, неграмотный дедушка Чжан собирает под навесом электронные схемы, двухлетний Ли еще не умеет ходить, но уже клеит этикетки "Сделано в Германии". Европейские товары, которые были в двух-трех магазинах, стоили раз в пять дороже, чем в Европе, и их цена не имела ничего общего ни с месячной, ни с годовой зарплатой среднего сонгайца.
     На улицах Андрея приветствовало бесчисленное множество людей, ведущих себя так, будто они встретили старого потерянного друга. Они называли его начальником, хозяином, братом, открывали ему души, плели душераздирающие истории о больных родственниках, готовы были идти с ним на край света. Все немедленно хотели денег, хотя некоторые просили еще и работу. Просто нищие всех возрастов каждую минуту протягивали свои жестяные банки, однако они не были агрессивны или слишком назойливы. Вообще его всегда окружала доброжелательность, в любое время, в самых грязных трущобах. С воровством он тоже не сталкивался. Ему рассказали, что несколько лет в стране действовал негласный "закон канистры". Правительство молчаливо позволяло гражданам, поймавшим вора, обливать его бензином и сжигать, и очень скоро воровство как профессия в стране вывелось.
     Довольно быстро Андрей почувствовал себя на улицах Сонгвиля вполне уверенно. Его французского языка хватало для разговоров с местным населением.
     Большинство улиц не имело асфальта или каких-то следов дорожной планировки. Несколько новых магистралей, в том числе та, что вела к аэропорту, были построены на средства Китая. Китайский президент бывал здесь, дарил дороги, мосты, больницы, взамен подписывал соглашения на неограниченный импорт тех самых товаров, которыми были завалены рынки. Целый квартал домов для китайских служащих возвышался на холме возле города. Китайское правительство вело себя как агент национального бизнеса, в полную противоположность недавнему поведению Советского Союза, который давал гораздо больше, но взамен брал только обещания в верности социализму. Квартал домов советских специалистов тоже возвышался в центре города, но теперь он был пуст.
     - Советский Союз, - рассказывал Леонтий, - провел в этой стране огромный объем геологоразведки. Владел всей информацией. При тогдашнем политическом влиянии советские предприятия могли получить любые концессии. Могли поставлять сюда простые товары вроде кастрюль или лопат, качеством много лучше китайских. Но никого это не интересовало. Советский Союз построил здесь шахту для добычи золота, которая даже сейчас, выведенная из строя и затопленная, оценивается в триста миллионов долларов, и не позаботился ни о каких своих правах. Шахту строили для того, чтобы создать в Сонгае рабочий класс как опору будущего социалистического строя. Это не было демагогией и не говорилось для прикрытия настоящих интересов...
     В один из вечеров Дмитрий Алиевич пригласил Андрея развлечься. Они сели в машину и поехали по улицам, освещенным только масляными плошками торговцев и заполненным теперь толпой более праздной. Алиевич был весел и доброжелателен.
     - Я слышал, вы не боитесь контактов с местным населением и уже освоили язык. Это хорошо и для русских большая редкость. Русские вообще народ пугливый и замкнутый, общаются в основном друг с другом, и без шофера, переводчика, повара и врача дня здесь не проживут. Я сам полурусский-полукавказец и могу смотреть объективно. А вот Теймураз Азбекович, наш хозяин, он чистый азербайджанец. Он мне говорил: "Вы, русские, неспособны к бизнесу. Вы знаете производство, но вы не понимаете, как делать деньги. Для коммерции у вас были евреи. Но вы сделали большую ошибку. Вы выгнали своих евреев. Вы думали иметь деньги сами. Теперь место евреев заняли мы, народы Кавказа. Для вас это хуже, потому что евреи хотели только денег. Евреи не любят власть. А мы, кавказцы, мы любим и деньги, и власть, и ваших женщин. Теперь мы будем командовать".
     Они подъехали к приземистому, совершенно незаметному днем дому. Сейчас он, как новогодняя елка, сиял гирляндами разноцветных огней, вспыхивающих и гаснущих, гремел музыкой. Вокруг толпился народ.
     - Рекомендую, ночной клуб "Парадиз". Бывал в чем-нибудь подобном?
     - Нет, никогда.
     - Тогда тебе будет интересно.
     Внутри были зеркальные стены, пластиковые, под мрамор, колонны, пластиковые, под кожу, диванчики, цветные огни, вспышки и грохочущая музыка. За столиками сидели компании, в основном белые мужчины и черные девушки.
     Работая в артели, Андрей бывал с компаниями в ресторанах разных северных городов, но не очень любил это занятие. Главным ощущением, которое возникало у него от таких посещений, было чувство агрессии. Это начиналось прямо со швейцара или вышибалы у двери, и заканчивалось обязательной кульминационной дракой, завершающей веселье. Многие из его артельных знакомых ходили в ресторан, конечно, и чтобы выпить и закусить, и потанцевать, но главное - подраться. Этой главной задаче подчинялось все остальное: выбор партнерши для танцев, потенциально конфликтный разговор, общее вызывающе-агрессивное поведение. Главным событием вечера была финальная драка с опрокидыванием столов, прыжками через перила и погоней по темным улицам. Она детально обсуждалась поутру за артельным завтраком и помнилась до следующей драки. Как-то Андрею пришлось прожить неделю в гостиничном номере с окном, выходящим на улицу над входом в ресторан, и ежевечерний мордобой с полицейскими свистками и сиренами повторялся с природной регулярностью. В каждый отдельный день это выглядело случайным катаклизмом, но повторение изо дня в день превращало приключение в унылое правило. В отпуске же Андрей вел жизнь примерного семьянина, и ночные развлечения новой России они с женой отметали по чисто практическим соображениям. Всегда оказывалось более важным съездить в отпуск или отремонтировать квартиру, чем посетить ночной клуб.
     В клубе "Парадиз" агрессия отсутствовала начисто. Вышибала у входа встретил их, как родных, и дальше до самого конца служащие и посетители улыбались и были готовы выполнить любое их желание. Это было общей атмосферой. Никаких очагов напряженности за весь вечер не возникло.
     Они уселись за столик на краю танцевальной площадки, где танцевало с десяток девушек, каждая в одиночку или со своим отражением в зеркальной стене. Они были продуманно по-разному одеты: если одна в мини-юбке и закрытой кружевной блузке, то другая в брюках и лифчике. Одна с полностью открытой спиной, другая в рубашечке, распахнутой спереди. Одна в блестящем платье в обтяжку, другая в пышных оборочках. Девушки подчеркнуто демонстрировали себя, свою гладкую блестящую кожу, белозубые улыбки, пышные прически. Вскоре одна из них приветствовала Андрея и присела к нему на колени, но, почувствовав его недоумение, поднялась снова.
     - Как они тебе нравятся?
     - А это кто?.. - спросил Андрей смущенно.
     - Ну конечно же проститутки, - рассмеялся собеседник.
     - Ты знаешь, я никогда в жизни не имел с ними дела.
     - Здесь совсем другое дело. Я тебе объясню разницу. В России проституция гуляет рядом с криминалом. Проститутки - это наводчицы, воровки, наркоманки, боевые подруги бандитов. Это отдельный мир, где живут без прописки, откупаются от милиции. Обыкновенные граждане туда не вхожи, да у них и денег нет. А здесь симпатичные девушки из бедных семей идут в проститутки, чтобы устроить свою жизнь. Или просто заработать деньги, или встретить постоянного друга, желательно белого. Любая из них, - он кивнул в сторону танцующих, - если ее позвать, бросит свое занятие и станет тебе верной подругой. Кстати, с ними интересно. Они много видели и слышали, в отличие от домашней девушки, знающей только соседские сплетни. К своей профессии они относятся как к любой другой, а по здешним обычаям, сохранившимся еще с первобытных времен, девушки сексуально свободны. Внебрачные дети тоже никого не беспокоят. Ну, конечно, профессиональный риск - эпидемия СПИДа уносит в Африке ежегодно миллионы людей и таких красавиц касается в первую очередь.
     Андрей обратил внимание, что девушки держатся группами и внутри каждой группы чем-то похожи друг на друга.
     - Они просто из одной страны или одного племени, - пояснил Алиевич. - Внутри Центрально-Африканского Союза каждый может жить и работать в любой стране. Даже деньги у большинства стран Союза общие. Так что можешь выбрать себе подругу из любой страны. Вот эти красотки из Республики Слоновых Гор, с ними можно говорить по-английски. У них сейчас перевороты и беспорядки, туризм прекратился - девочки и разлетелись по соседним странам. Вот эти, как на подбор маленькие и кругленькие, эти из Либерии - там тоже много лет продолжаются беспорядки. Вот эта компания франкоязычная, из Верхней Гвинеи. Там войны нет, просто бедность, хуже, чем в Сонгае. А вон с теми, высокими и крепкими, знаться не советую. Это нигерийки. Они подчиняются сутенерам, они могут и ограбить, и убить. Нигерия - бандитская страна.
     - Вы говорите по-английски? - обратилась к ним изящная девушка с веселыми блестящими глазами и такой же сверкающей улыбкой.
     - Говорим, - ответил Андрей, которому действительно хотелось попробовать язык, которому его учили в институте.
     Девушку звали Джойс. Она охотно откликнулась на предложение выпить и заказала неведомый Андрею напиток, по вкусу, однако, похожий на квас. Они поболтали, и она рассказала свою простую историю:
     - Я из Республики Слоновых Гор. Живу недалеко от столицы, в приморском курортном городке. Мать торгует на рынке. Я ходила в бар при гостинице, где бывают туристы. Недавно пришла Армия народного освобождения. До столицы они не дошли, но наш городок захватили. Рынок разграбили, гостиницу сожгли. Потом ушли, но недалеко, дорога в провинцию закрыта, товар не поступает, торговать нечем, туристов нет. У меня двухлетний сын, я его оставила родителям, приехала заработать. А ты что делаешь?
     - Я скоро уеду в саванну, буду работать на руднике.
     - На руднике? На алмазах?
     - Нет, на золоте.
     - Тоже хорошо. Возьми меня с собой. Все белые так делают. Я буду тебя кормить и о тебе заботиться. Мне хватит сто долларов в месяц.
     - Но здесь ты можешь заработать столько за ночь?
     - Это если повезет. А сколько я здесь потрачу? А если я здесь заболею?
     Идея приехать на производственный участок с черной девушкой была так неожиданна (Андрей представил себе, как он приезжает таким образом на таежный участок в артели), что он даже не смог сразу подобрать слова для убедительного отказа. Пока он складывал фразу, Джойс вдруг стала смотреть мимо него с приветственной и несколько тревожной улыбкой. Андрей повернул голову и увидел симпатичного белого лет тридцати, выразительно показывающего на свободное место рядом с ним.
     - Твой друг? - спросил Андрей, и девушка смущенно ответила: "Да".
     - Ну, иди к нему, - и она облегченно упорхнула.
     Андрей еще долго и с большим удовольствием разглядывал экзотический многоплеменной контингент. Постепенно две девушки осели у них за столиком. Одна была вроде подружки Алиевича, а вторая подружкой подружки. Все произошло почти без участия Андрея и закончилось в маленьком отеле, оставив у него смешанное чувство любопытства и смущения. Девушка тоже не проявила пылких чувств, за исключением момента расставания, когда она страстно умоляла увеличить ее гонорар.
     
     ПОСЕЛОК В САВАННЕ
     
     Вокзал в Сонгвиле был построен еще французами и поэтому был одним из немногих зданий, носивших какие-то признаки архитектуры. Поезд отправлялся вечером, когда уже стемнело. Внутри вокзала и на перроне, забитом людьми до отказа, не горело ни одного фонаря. В абсолютной темноте пассажиры размещались, светя карманными фонариками. Выяснилось, что это старый французский поезд, где нет полок и лежачих мест и все сидят рядышком на лавках. Только не забытый до конца советский опыт помог Андрею пережить эту ночь. Потом взошло чистое яркое солнце и стало освещать скалистые пейзажи, похожие на Дикий Запад из вестернов. Поезд полз от станции к станции, делая остановки по часу и более. На остановках толпы местных жителей протягивали через окна еду, тут же готовили на кострах "сонгайский чай" - китайский зеленый чай, который кипятят в маленьких железных чайничках до состояния российского чифиря. К закату солнца, в самую жару, поезд достиг Кайена - насквозь пропыленного городка, над которым возвышалось что-то вроде ренессансного палаццо. В этом полудворце-полукрепости, в котором во время войны вишистское правительство прятало французский золотой запас от своих немецких, а потом англо-американских союзников, теперь была гостиница.
     Андрей прогулялся по привокзальной площади, но обещанной машины не нашел. Народ бодро занимал места в полугрузовых микроавтобусах, но Андрей предпочел не отправляться в дальний путь на ночь глядя. Он заплатил приличную сумму за крохотную комнатку в гостинице, выспался, расстелив на кровати свою чистую рабочую форму (в сонгайских гостиницах, кроме самых дорогих, постели между постояльцами не меняют ), и утром, получив микроскопический завтрак - крохотную булочку с каплей джема - отправился на стоянку автомобилей. Машины с участка так и не было, но в нужном ему направлении шел автобус - проржавевший жестяной короб неизвестного производства с дырами вместо дверей и окон. Пола в автобусе не было, то есть не было совсем, была рама, колесные оси, карданный вал, лавки вдоль стен, и несколько досок, в беспорядке брошенных на раму. Будучи в числе первых пассажиров, Андрей постарался устроиться так, чтобы дышать во время движения забортным воздухом, однако шофер автобуса вскоре его заметил и пригласил в кабину. Шоферу было интересно узнать, что это за белый без машины, и вскоре выяснилось, что место, куда направляется Андрей, ему прекрасно известно, и многие люди тоже.
     Впоследствии Андрей много раз сталкивался с тем, что совершенно посторонние и неведомые ему люди были прекрасно, хотя и с элементами фантазии, осведомлены о делах его предприятия и о нем лично. В обществе, лишенном газет и телевидения, вся информация передавалась в разговорах, как и тысячу лет назад. В этой народной информационной сети предприятие "Аура" было одним из главных ньюсмейкеров, и его дела обсуждались во всех окрестных деревнях.
     Постепенно автобус заполнился. Пассажиры расселись вдоль стен, в середине набросали каких-то мешков и корзин. Три молодых человека, исполнявшие роль стартера, столкнули автобус с места, прокатили по площади и вскочили внутрь (в дальнейшем они делали так на каждой остановке). Мотор жутко заревел и загрохотал, автобус окутался черным дымом, задергался и тронулся по обычной грунтовой колее, слегка подправленной грейдером. Салон снизу до уровня окон заволокло пылью, пассажиры, как куры, высунули головы в окна, и путешествие началось. Навстречу автобусу тянулись в город вереницы осликов, запряженных в двухколесные тележки, наполненные дровами. Вокруг простиралась саванна, колыхалась сухая трава высотой в человеческий рост, над которой возвышались отдельные деревья. Одни деревья покрыты свежей зеленой листвой, другие шуршат сухими листьями, третьи стоят вообще без листьев. Сразу и весна, и зима, и осень. Андрея поразили высокие деревья с черными стволами, покрытыми острыми шипами. На ветках ни одного листика, но масса цветов, огромных, ярко-алых, по форме напоминающих тюльпаны. Местами сухая трава горит, языки пламени с треском взлетают к голубому небу. Какие-то крупные птицы, широко развернув крылья, парят в восходящих потоках над огнем, некоторые, неосторожно спустившись, вспыхивают и падают вниз огненными комьями.
     Андрей, полагавший, что его уже нечем удивить, был поражен видом сонгайских деревень. Это были беспорядочные скопления круглых глинобитных хижин, покрытых коническими крышами из сухой травы. Конусы побольше были жилищами, поменьше - амбарами или курятниками. Грубо сколоченные двери вели внутрь хижин, окон не было вообще. В целом все сильно напоминало декорации к фильмам жанра "фэнтези" про варваров. Несмотря на некоторые приметы современного мира - древний велосипед, такое же древнее, чуть ли не кремневое ружье, керосиновую лампу, электрический фонарик, радиоприемник, - образ жизни здесь казался неизменным с каменного века.
     Встречались следы российского влияния, например, вырезанная на стволе баобаба огромная надпись "Здесь был Вася". В близлежащей к этому месту деревне дети, как обычно сбежавшиеся на него смотреть, вместо обычного "Белый! Белый!" скандировали русское "Давай! Давай!"
     Довольно скоро после выезда они нагнали один из тех пикапчиков, которые отправились накануне вечером. Он стоял без колеса, опираясь на кучу камней. Рядом в дорожной пыли спали пассажиры. Среди них так же безмятежно лежал шофер. Он поднял голову и обменялся словами с водителем автобуса.
     - Что случилось? - спросил его Андрей.
     - Ничего, - ответил шофер, - колесо спустило. Он послал помощника в город отремонтировать.
     - А почему не поставить запасное?
     - У него нет запасного.
     - Почему?
     - Нет денег.
     - А почему никто не пересел в автобус?
     - Шофер не вернет им деньги за проезд. А платить два раза за одну поездку никто не станет.
     Следующую подбитую машину они увидели часа через два. На этот раз запасное колесо было и лежало рядом, но не было домкрата. Пассажиры приподнимали машину, подтолкнув под нее кривое бревно и подсовывая камни. Почему нет домкрата, Андрей уже не стал спрашивать.
     Вскоре они встретили последний пикап из многострадальной колонны, который успел добраться до конечного пункта и тронуться в обратный путь, загрузившись до самой крыши дровами. Загрузка, однако, оказалась неудачной, дрова сместились от тряски, и машина легла набок на обочину дороги, правда, без жертв и повреждений.
     Это путешествие оставило у Андрея апокалиптическое впечатление. Казалось, он присутствует при последнем отчаянном прорыве из окружения разбитой армии, когда у экипажа боевой машины нет шансов дожить до вечера. Его удивляла только полная безмятежность участников и свидетелей этой дорожной битвы. Впоследствии он понял, что день был самым обыкновенным. Машины поступают сюда уже с выработанным ресурсом, практически даром, поскольку Европа с удовольствием избавляется от хлама. Здесь они за умеренные взятки проходят таможню и дальше ездят, пока не развалятся. Для ремонта используются детали с машин, которые уже развалились. Когда автомобиль окончательно встанет, его тоже разберут.
     За всеми этими событиями стемнело, но автобус продолжал свое неуклонное движение вглубь континента. Навстречу ехал как будто одинокий мотоциклист. К удивлению Андрея, шофер автобуса поспешно взял вправо, почти съехал с дороги и остановился. Из темноты надвинулась огромная тень. Мотоциклоп оказался гигантским грузовиком с длиннейшим и высоченным кузовом и только одной (правой) работающей фарой. На этом способности Андрея удивляться были исчерпаны, и вскоре они въехали в провинциальный городок Кундугу, неподалеку от которого находился участок. Шофер притормозил возле одного из домов и сказал:
     - Здесь живет ваш директор, господин Мамаду Трейта.
     Дом с садом, окруженным стеной, свободно раскинулся на большом пустыре. Перед домом стояла, сгущаясь к воротам, большая толпа, человек в двести. "Праздник? Или печальное событие?" - размышлял Андрей, стоя в стороне и прикидывая, что ему теперь делать. Однако вскоре к нему подошли и спросили, кто он и откуда. Он ответил, и ему передали приглашение войти. За воротами тарахтел советский дизельный движок. Рядом стоял зеленый "уазик", по описанию похожий на тот, который должен был его встретить.
     Мамаду Трейта оказался приветливым, высоким, худощавым мужчиной лет сорока, одетым в бубу - длинный и широкий балахон из плотной ткани глубокого синего цвета с вышивкой. Он прекрасно говорил по-русски, поскольку учился в Советском Союзе. Они начали обмен сложным сонгайским приветствием, напоминающим пинг-понг: - Как поживаете? - А вы? - А ваша семья? - А дом? - А Москва? - А Сонгвиль?.. Наконец Мамаду спросил: "А как вы доехали?"
     - Нормально, - ответил Андрей, - на автобусе.
     - На автобусе? - переспросил собеседник. - А где же ваша машина?
     - Машина не пришла.
     - Машина... - повторил директор. Затем на его лице отразилось какое-то воспоминание, затем смущение.
     - Да... Вот эта машина должна была вас встретить. Но она... - Он задумался. - Нужно было отвезти больного. Очень-очень тяжелый случай. Потом немножко сломалась... Извините.
     Андрей принял извинения и не стал вникать в подробности к явному удовольствию вновь повеселевшего директора.
     - Вы посидите со мной. Ко мне пришло немножко людей. Я с ними поговорю, потом отвезу вас к вам домой на участок.
     Господин Трейта, местный уроженец, имел в Кундугу дом, в котором жила одна из его жен с многочисленными детьми. Правда, большую часть времени он проводил в столице, где жила другая жена, тоже с многочисленными детьми. Он был назначен министерством рудников на должность одного из директоров компании, не прекращая своей работы в министерстве. Сейчас, в момент его краткого приезда, многочисленные родственники из клана Трейта стеклись к его дому выразить почтение, напомнить о себе и попросить денег или работы. Все это сильно напоминало прием клиентов в римском патрицианском доме.
     Господин Трейта принимал посетителей, сидя на низком диванчике, окружавшем с трех сторон такой же низкий стол. Андрей пристроился в стороне, получив от застенчивой девушки напитки из стоявшего здесь же российского холодильника. Посетители впускались в дом поочередно, в соответствии со сложной иерархией знатности, родственной близости и личных заслуг. Все они жаловались на свои проблемы, бурно жестикулировали и возводили глаза к небу. Почти всегда в конце разговора хозяин опускал руку в глубокий карман бубу и вынимал несколько денежных бумажек. Он их не считал, не добавлял и не убавлял, вынимая сразу сколько нужно. Как Андрей заметил, для простоты расчетов в разных карманах лежали бумажки разного достоинства. Просители принимали деньги с глубокими поклонами, в две сложенные вместе ладони. С некоторыми посетителями хозяин вел себя любезно, обнимал, провожал до порога. В других случаях он был по-отечески суров и что-то внушительно выговаривал, что посетители принимали покорно, без тени возражения. Час шел за часом, но он не выглядел уставшим, даже слегка подзаряжаясь от соплеменников. Наконец, взглянув на задремавшего Андрея, он резко оборвал приток посетителей.
     - Я им сказал: "Остальные пусть приходят потом. Мне нужно отвезти моего русского друга". Давайте, поехали!
     Они сели в "уазик", и через полчаса извилистого движения по грунтовой дороге, почти тоннелю, где сухая трава с двух сторон смыкалась над машиной, в свете фар появились железные ворота участка. Сквозь сон Андрей еще с кем-то знакомился, пил чай, потом его проводили в один из жилых вагончиков, он рухнул на железную кровать и заснул.
     Проснулся Андрей от леденящего холода от кондиционера, работавшего на полную мощность. Еще не было шести часов, но он прекрасно выспался и отправился знакомиться с участком. Участок представлял собой прямоугольный кусок саванны, окруженный проволочной сеткой. На жесткой красной земле стояли ряды российских вагончиков-бытовок и деревянная столовая. В производственной зоне располагались машины, мастерские и склады, пожалуй, побогаче, чем на базе артели где-нибудь в России.
     Сразу после завтрака Андрей отправился на полигон, где, собственно, предстояло добывать золото. Это была широкая долина ручья, густо поросшая кустарником, с протоптанными во всех направлениях тропинками. За свою жизнь Андрей видел множество таких ручьев, и с этим он мог бы разобраться за пару дней, если бы не обстоятельство, заставлявшее его ходить на полигон снова и снова. Вся долина носила следы бурной человеческой деятельности, была изрыта и ископана самым немыслимым образом. Повсюду зияли круглые вертикальные колодцы, уходящие на неведомую глубину и заполненные водой. Их были сотни и тысячи, и шагать приходилось осторожно, чтобы не свалиться. Между колодцами громоздились кучи камней, отвалы, следы запруд. Раньше здесь, очевидно, шла бурная добыча золота. К удивлению Андрея, все они располагались поблизости от разведочных линий геологов "Ауры", точнее, вокруг наиболее богатых шурфов на этих линиях. Так он бродил часов до двух, прикидывая распорядок будущих работ, и когда жара становилась нестерпимой, возвращался в поселок. После обеда он садился за планы и чертежи, назавтра проверял все на местности, и день за днем ситуация у него в голове прояснялась.
     Количество золота прямо зависит от количества переработанного грунта, а оно определяется мощностью промывочных приборов и запасами воды. Под это должно подстраиваться все остальное - люди и техника. И этого остального было слишком много. Под имеющиеся промывочные мощности людей на участке был явный избыток. Рабочие занимались непонятно чем, поскольку завоз оборудования уже закончился, а добыча еще не началась. Они что-то красили, ремонтировали, в основном отбывали время. Прикидывая ежедневный расход зарплаты, Андрей мысленно хватался за голову.
     В первый вечер он подошел к группе рабочих, сидевших на лавочке возле бытовок, и поздоровался. Рабочие были выпивши, некоторые - основательно.
     - Вот еще начальник на нашу голову выискался! - заметил один из сидевших, небритый, нестриженый и с красным лицом. - Теперь все приехали на готовое. Когда мы караваном шли, в грязи тонули, спали в кабинах, вы где все были?
     - Вы пили сегодня? - спросил Андрей, как он спросил бы любого рабочего, встреченного в таком виде в артели.
     - Имеем право, - с вызовом ответил краснолицый. - Мы белые люди. На работе мы не пьем, а в нерабочее время мы свободны!
     По артельным понятиям, вся сидящая компания заслуживала немедленного увольнения "по червонцу", то есть без права на премию в конце сезона. Однако когда Андрей познакомился с контрактами рабочих, он увидел, что их поведение в свободное время действительно не регламентировано. Похоже, что начальника участка эта проблема не беспокоила.
     Начальник участка Алексей в советское время работал в "Зарубежстрое" на крупных должностях и за границей чувствовал себя привычно и уверенно. В дорогом тропическом костюме, в хорошей "тойоте" с шофером он сильно отличался от остальных обитателей. На взгляд Андрея, он относился к окружающей реальности более раздражительно, чем ожидалось при его должности.
     - Африканцы, - говорил он, - тупые грязные дикари. Только что послезали с дерева. Понятия ни о чем не имеют. Все по х...! В голове одна проблема: достать денег, поесть и лечь спать. Пока деньги не кончатся, не встанет. Доверить ничего нельзя. Любую технику сломают. Шофер в рейсе новую резину с машины продаст, поставит старую. Масло из двигателя сольет, продаст, зальет отработанное. Никого нельзя послать ни за какой покупкой. Деньги проест, потом что-нибудь придумает. А начальники! Такие же тупые животные, только при власти. Никогда здесь ничего не изменится... Но нам плевать, мы с нашей техникой заберем золото и уедем, а они пусть остаются.
     Алексей очень сожалел о сдаче Советским Союзом мировых позиций, был поклонником Жириновского и Саддама Хусейна и выражал надежду на скорый реванш над Америкой. С рабочими-африканцами он не разговаривал, и вообще не сильно вникал в текущую работу, в основном занимаясь контактами со столичным и региональным начальством.
     - Не забывай, что мы тут хозяева, - говорил он Андрею. - Мы были и останемся белой расой. У меня прямые контакты с российским послом. Если надо, мы всегда получим поддержку на государственном уровне.
     Главный геолог, Виктор Викторович, в возрасте за пятьдесят, был так же энергичен и напорист. За его спиной было богатое прошлое: он руководил экспедициями, защищал диссертации, внедрял новые методики, был близок к Ленинской премии. При всем при том мог крепко выпить и в этом состоянии бывал агрессивен. На расспросы Андрея, отчего так мало геологических материалов имеется на площадь полигона и не рискованно ли начинать горные работы на таком основании, он ответил:
     - Я видел в жизни достаточно месторождений. По всем признакам это нормальная, экономически рентабельная россыпь. Копать шурфы через двадцать метров не надо. Здесь африканцы с одного шурфа добывали по двадцать пять килограммов золота. При таких показателях ручной добычи на механизированную всегда что-то остается. Тем более - как здесь вести разведку? Если шурф вскроет богатое золото, скрыть от землекопов невозможно. Завтра вокруг будет сто человек, послезавтра пятьсот. Охранять бесполезно: по здешним понятиям, пока золото лежит в земле, оно ничье. Надо не углубляться в подсчеты, а выбрать все подряд, промыть и забыть. Разведку мы запланировали. Но наш дорогой Мамаду Трейта добился у руководства в Сонгвиле, что все работы идут через него. Другими словами, все деньги. Всю смету забрал к себе в карман и делает с ней что хочет. Мы составили план шурфовки, поставили рабочих. А деньги платит он. И не тем, кто работает, а тем, кто к нему в дом ходит. Львиную долю - себе. Кто же после этого будет копать? Мы жаловались в Сонгвиль, до Москвы дошло, а Теймураз Азбекович сказал: "Оставьте как есть, только больше ему не давайте".
     Андрей сошелся с механиком участка Николаем, сорокалетним хохлом, тоже прибывшим сюда из старательской артели. Оба были рады знакомству. Николай умел управлять любыми машинами, понимал действие любого механизма и любую поломку воспринимал как личный вызов. Он всячески подчеркивал свое украинское происхождение, демонстративно любил сало, украинские песни, анекдоты и перцовку. Кроме анекдотов про горилку и сало обожал ядовитые анекдоты про украинскую независимость. Эту самую независимость он терпеть не мог, отзываясь о ней неизменно злобно, как о выдумке львовских интеллигентов.
     Андрей привык относиться к анекдотам серьезно. Он рассматривал их как медицинский препарат, как прививку здравого смысла, которой нация спасается от безумия, поразившего власть имущих. По принципу: "Будет ли в Армении коммунизм? - Нет. Никита Сергеевич сказал: "Коммунизм не за горами". А мы живем за горами..."
     В середине девяностых, когда по телевидению гремела волна народного гнева и анафема гайдаровским реформам, Андрей считал происходящее необходимым, видел возможность худшего поворота событий и от души сочувствовал Гайдару и Чубайсу. Находясь по полгода на таежном участке, он по приезде домой внимательно вслушивался в анекдоты, считая их точным выражением общественного мнения, и успокаивался, не встречая в них отрицания новой действительности. Теперь, слушая анекдоты Николая о "незалежности", он не мог отделаться от мысли, что история к этому вопросу еще может вернуться.
     На участке имелся еще доктор. Он был за границей не в первый раз, раньше работал где-то в Конго и Анголе. В общих разговорах не участвовал, предпочитая слушать радио или читать книги на иностранных языках. Было видно, что работы ему хватает. По утрам он сначала разбирался с русскими больными, а потом вел прием местного населения, которое собиралось живописной толпой возле его медицинского вагончика. Войдя к нему в первый раз, Андрей обнаружил своего знакомого, краснолицего Илью, который был теперь белым с синеватым оттенком. Глаза его закатились под лоб, он стучал зубами, дрожал, стонал и причитал слабым голосом: "Доктор, помираю... до утра не доживу..." К его руке была подсоединена сложная система трубок, соединяющихся с бутылками, укрепленными над кроватью.
     - Вот, - сказал доктор, - рекомендую: тяжелый приступ малярии. Если не лечить, действительно дня через два помрет. Высокая температура, перегрев, закупорка капилляров мозга. Не будь меня здесь, несколько человек уже были бы на том свете.
     - Неужели здесь такой нездоровый климат?
     - Как везде в Африке. Почему колонизация подсахарской Африки началась не больше ста лет назад? Потому что появились современные медицинские средства. А до того среднее время жизни европейца в Африке было четыре месяца. Малярия или желтая лихорадка. У нас еще добавляется русский национальный характер. Категорическое нежелание беречься. Выходят по вечерам без рубашек. Спят без накомарников. Вначале некоторые предпочитали спать на улице, в сезон дождей, когда полно комаров. Нахватали столько плазмоидов, что малярия приобрела хроническую форму. Любое ослабление организма - перегрев, усталость, пьянство - может вызвать приступ. Вот - живой пример. Позавчера напился, сегодня помирает. Многих уже надо отправлять, это не работники.
     - Неужели сами не понимают?
     - Согласно их контрактам, время болезни оплачивается полностью. Это все, что большинство из них волнует.
     - А как местные?
     - Ну, те из них, кто мог умереть от малярии, давно уже умер. Для большинства это неприятность, но не смертельная. Но лечиться, если бесплатно, ужасно любят. Видели, сколько народу ко мне толпится?
     Доктор подкрутил кран на одной из бутылок и продолжал:
     - Сюда завезли тонну российских лекарств. Куплены по дешевке на каком-то военном складе. Если не заглядывать в срок давности, всем русским хватит на двадцать лет. Принимать местных рабочих я сам предложил. Мне без практики скучно, а отношения с населением от этого укрепляются. Потом Мамаду Трейта добился, чтобы это распространилось и на членов семей рабочих. Это значит - на всех жителей без исключения. Кому-то я помогаю, кому-то делаю вид, что помогаю, кому-то прямо говорю, что это вне моих возможностей, - они все равно ужасно довольны. Зовут меня на все свои праздники и торжества, сажают рядом с вождем.
     Кроме доктора, на участке, к удивлению Андрея, оказалась еще целая группа специалистов: геологи, топографы, гидрологи, которые подчинялись Виктору Викторовичу и занимались какой-то работой за пределами полигона. Каждое утро они вместе с несколькими десятками местных рабочих набивались в кузова двух "камазов" и куда-то отправлялись. На вопрос Андрея о природе этой деятельности Виктор Викторович ответил довольно резко:
     - Вы приехали сюда заниматься полигоном? Вот и занимайтесь. Эта работа с полигоном не связана, она направлена на перспективу и вас в данный момент не касается.
     Сонгайскую интеллигенцию, кроме Мамаду Трейта, представлял переводчик Кулибали, изучавший русский язык в Киеве. Он рассматривал проведенные в Советском Союзе студенческие годы как лучшее время своей жизни, часто о них вспоминал и сожалел. Все сонгайское на уровне еды, питья, бытовых привычек и развлечений он сурово критиковал, а все советское ставил в пример.
     Он был крайне полезным работником, поскольку быстро и безошибочно переводил с русского прямо на язык племени мандинго, на котором говорило большинство сонгайцев.
     Прошло еще несколько дней, и Андрей составил окончательный план горных работ, однако разрешение начинать добычу из центрального офиса еще не поступало. Как-то раз он беседовал с Мамаду Трейта и директор предложил ему лично показать прилегающие к полигону территории. Андрей с готовностью поймал его на слове. Назавтра, в субботу, Мамаду явился одетый по-походному и даже с геологическим молотком. Они сели в "уазик" и принялись колесить по окрестной саванне. Мамаду говорил без устали. В нем чувствовался большой опыт ознакомления иностранцев со страной.
     - Современный Сонгай - наследник древней Сонгайской империи, знаменитой своим богатством. В четырнадцатом веке правитель Сонгая Али Омар отправился на паломничество в Мекку. На расходы во время путешествия и на подарки халифу он привел с собой караван из восьмисот верблюдов, груженых золотом. Золота было так много, что цена на него во всем арабском мире и даже в Европе упала на несколько лет. В наших краях, в провинции Кундугу, золото добывается тысячу лет и не иссякает. Оно здесь повсюду, в каждом ручье.
     Действительно, в долине любого ручья виднелись отчетливые следы старательской деятельности: круглые колодцы, ямы, кучи промытой земли. Местами им попадались одиночные труженики, ожесточенно копавшиеся в ямах.
     - Кстати, - продолжал Мамаду, - Советский Союз очень помог сонгайским геологам. Ваши специалисты составили первую геологическую карту Сонгая, создали геологические фонды, открыли много месторождений. Во всех больших важных проблемах Советский Союз за десять лет дал Сонгаю больше помощи, чем Франция за весь колониальный период. Мы, сонгайцы, очень сожалеем, что Советский Союз демонтировал себя. Раньше русские предлагали нам: "Возьмите это от нас", и американцы предлагали: "Нет, возьмите от нас". Мы могли выбирать. Теперь остались только американцы. Они делают, что хотят, а помогают гораздо меньше. А сейчас я тебе покажу коренное месторождение - кварцевую жилу.
     Андрей понимал, что когда-то эта жила как белая зазубренная крепостная стена возвышалась над землей, но сегодня на ее месте была огромная длинная яма типа противотанкового рва. На дне ямы виднелись отверстия уходящих в глубину шахт, какие-то лестницы, балки, штольни. Все очень походило на средневековый рудник из учебников по истории геологии. Жоффрей из "Анжелики и султана", не здесь ли он трудился?
     - Здесь из одной шахты добывали по двадцать пять килограммов золота, - пояснил Мамаду. - А теперь я покажу тебе настоящее народное предприятие.
     Они оставили машину возле глубокого ручья и углубились по тропинке в лес, проходя сквозь сладкие облака запахов вокруг разнообразно цветущих деревьев. То это было что-то вроде московских весенних мимоз, только каждый желтый шарик был величиной с шарик от пинг-понга, то шары были красные, величиной с теннисный мяч. Некоторые деревья как бы оплетены белыми лилиями, другие покрыты оранжевыми тюльпанами. Над цветущими деревьями с низким гуденьем кружились облака пчел.
     Какой-то нестройный шум стал доноситься до них, постепенно усиливаясь по мере их приближения. Походило на шум птичьих базаров, которые Андрею пришлось видеть на охотском побережье.
     - Птицы? - спросил он. Мамаду улыбнулся и покачал головой.
     - Эти места у нас зовут "женский базар". Сейчас увидишь.
     Они вышли на край огромной расчищенной поляны, заполненной толпой пестро одетых босых женщин. Их было здесь несколько тысяч. Все они говорили, кричали, пели, хохотали, совместно образуя тот самый шум, который теперь стал оглушающим.
     Поляна была усеяна круглыми ямами - шахтами, уходящими глубоко в землю. Заглядывать в них было примерно как смотреть сверху в заводскую трубу. Возле них и трудились женщины. Группами человек по пять, подбадривая себя криками, они тянули за веревки и поднимали из шахт ведра, полные мокрой глины и камней. Перекладывали эту смесь в калебасы - здоровенные тазы в форме полушара, сделанные из разрезанных пополам высушенных тыкв. Ставили их на голову и тащили к лужам с водой. Там, зайдя по колено в мутную воду, ставили калебас на дно и начинали размешивать глину руками и выбрасывать промытые камни. Постепенно на дне калебаса оставалось только немного тяжелого черного песка и золото. Теперь женщины поднимали калебас на уровень глаз, долго смотрели, ополаскивали, сортировали и, наконец, смывали золото в маленькую чашку, тоже сделанную из тыквы.
     - Здесь действительно одни женщины? - удивился Андрей.
     - Мужчины там, внизу, - собеседник выразительно показал пальцем под землю.
     Впрочем, несколько мужчин было и на поверхности. Они сидели поодиночке под травяными навесами, откинувшись, с закрытыми глазами, тяжело дыша, как рыбы, вытащенные из воды. Их лохмотья были пропитаны желтым глинистым раствором. Лица, руки, волосы и все тело покрыты той же глиной. Отдохнув, они отправлялись назад в ямы, спускались без всяких веревок, упираясь руками и ногами в углубления, вырубленные в стенках шахты.
     Андрей пожелал спуститься вниз, что вызвало большой энтузиазм. Ему нашли самую толстую и надежную веревку, снабдили фонариком. Обвязочный конец у него был с собой, и сделав скользящий узел, он довольно лихо съехал по веревке на дно. Снизу круглое отверстие шахты выглядело как диск луны в полнолуние. Слабые отблески света позволяли увидеть уходящее в обе стороны обширное подземелье. Широкий и высокий сводчатый туннель вел прямо, по нему можно было идти, почти не сгибаясь. Что-то вроде монастырских подвалов. Пройдя метров десять, Андрей увидел, что находится уже под следующей шахтой, все они соединялись под землей. Ровное дно коридоров было покрыто мокрой глиной, в которой нога увязала по щиколотку. В стороны от основной галереи уходили более низкие сводчатые коридоры, в которых трудились старатели. С фонариками, прикрепленными к голове, они стояли на коленях или лежали на боку, вырубая золотоносный грунт маленькими, под одну руку, молотками с острыми клювами. Почти весь молоток был деревянным, только острый железный клюв вставлялся в толстую деревянную рукоятку. Отбитый грунт насыпали в ведра, которые потом на четвереньках волокли к выходам, цепляли к веревкам для подъема наверх. Было отчетливо видно, что шахтеры стараются взять весь "спай" - тонкий слой, в котором содержится основная часть золота. Этот тонкий горизонт они выбирали почти полностью, оставляя лишь широкие колонны, чтобы лежащая над подземными коридорами многометровая толща пустой породы не обрушилась.
     Когда Андрей, весь заляпанный глиной, поднялся наверх, его встретил хор приветствий. Мамаду Трейта выглядел искренне удивленным:
     - Никто не верил, что ты на самом деле спустишься. Я не слышал, чтобы кто-то из белых спускался в наши народные рудники.
     Они продолжали прогулку. Трейта пояснял:
     - В этом году это место оказалось одним из самых удачных в Сонгае. Сюда собрались старатели из всех соседних стран.
     Действительно, женщины обнаруживали удивительное разнообразие лиц, одежд, украшений и причесок. Рядом в лесу стоял обширный поселок, наскоро слепленный из веток и травы, где жила вся эта разноплеменная толпа. Под деревьями сидели плотники, вырезали из твердого дерева ручки для инструментов. Здесь же кузнецы раздували древесный уголь, ковали новые клювы для молотков и вставляли их в ручки. В другой стороне сидели скупщики золота, они выглядели как настоящие купцы из арабских сказок: в халатах, чалмах, остроносых туфлях. Перед ними стояли резные деревянные ящички, на которых возвышались медные весы замысловатой и чрезвычайно архаичной конструкции. Блеяли овцы, которых туареги из пустыни пригнали сюда на продажу, на земле рядами были разложены разнообразные товары, дым шел из под котлов, в которых готовилась еда разных народов. Под навесами разместились кофейня, бар, был даже небольшой бордель в шалашиках, обслуживаемый вездесущими нигерийками.
     Они познакомились с неприметным, средних лет, жителем ближайшей деревни, которого Мамаду назвал "начальником россыпи". Он выделял участки для работы разным бригадам, следил за порядком, разбирал конфликты, собирал небольшую дань. В руках у него был только небольшой прутик, никаких бумаг или записей. Больше на десятки километров вокруг не было никаких представителей власти или полиции. Андрей понял, что каждая бригада - несколько мужчин и несколько женщин - представляла собой экономически независимое предприятие. Эти люди копали свою отдельную шахту на свой страх и риск и самостоятельно делили между собой добытое золото. Вообще все это море людей никак административно не управлялось, их держали вместе только чисто экономические отношения. Весной, когда начнутся дожди и шахты зальет, все они мгновенно исчезнут отсюда, как стая птиц.
     Андрей уже прикинул, что по объему добываемого золота эта поляна представляет собой приличный по мощности прииск, с точки зрения горного дела вполне грамотно отрабатываемый. Он представил себе, сколько разрешательной, контрольной и административной деятельности крутилось бы вокруг такого прииска в России, сколько бумаг... Он теперь по-новому мог оценить пейзаж, виденный им на полигоне. Было очевидно, что лет десять-двадцать назад там шумел такой же, как здесь, народный рудник. И если там работа велась по той же системе, то что, собственно, там осталось? Он решил по возвращении обсудить это с Алексеем и Виктором Викторовичем.
     Вернулся он на участок поздно. Здесь ему передали записку от Алексея, в которой сообщалось, что они с Виктором Викторовичем уехали в Кайен по делам, а его, Андрея, оставляют на участке за старшего с обязанностью утреннего выхода на рацию. Убедившись, что все на участке в порядке, он тут же заснул.
     
     СМЕНА ВЛАСТИ
     
     Он проснулся еще затемно от какого-то тихого шороха. Как будто мышь скреблась за дверью. Шорох повторился. К нему добавился тихий шепот: "Патрон! Патрон!" За дверью оказался шофер джипа, возивший Алексея. Он выглядел поникшим, с глазами, смотрящими в пол. Так же шепотом поздоровавшись, он достал из кармана рубашки скатанную в трубочку бумажку. Это был счет на какую-то покупку, на обороте которого мелким разборчивым почерком было написано: "Алексея и Виктор Викторовича арестовала полиция за драка в баре и оскорблению официального представителя правительства. Я остался здесь. Прятать деньги".
     - Спасибо. Иди отдыхай, - сказал он шоферу, а сам снова прилег, размышляя. Ясно, что прежде всего надо доложить в столицу. Непонятно, какие деньги остался прятать Кулибали, ну, это пока неважно.
     Утром он вместе с Николаем прошел на рацию:
     - Первый, первый, я второй, как слышите, прием.
     Столица откликнулась сразу: "Второй, второй, слышу вас хорошо, что случилось?"
     Андрей изложил ситуацию, прочел записку. В эфире наступило тяжелое молчание. Андрей добавил: "Возможно, мне нужно выехать в Кайен?"
     - Ни в коем случае, - сразу же ответил Алиевич. - С Кайеном мы свяжемся сами. А вы немедленно, слышите, немедленно вскройте сейф Алексея. Он вам не оставил ключи? Прием.
     - Нет, не оставил. Прием.
     - Как хотите, но вскройте. Денег там оставьте чуть-чуть. Остальное спрячьте, чтобы никто не нашел. И чтобы вас никто не видел. Ясно? Прием.
     - Ясно. Прием.
     - Все. Конец связи. Немедленно выполняйте. Следующая связь в полдень.
     Они прошли за угол, к вагончику Алексея. Быстро вынули кондиционер из оконного проема. Андрей нырнул внутрь, открыл изнутри дверь. Сейф был, к счастью, не сейф, а скорее несгораемый шкаф. Николай принес дрель и за пять минут просверлил толстым сверлом заднюю стенку у нижней полки, где хранились запасные ключи. Подцепил проволокой ключи, вытянул. Они изъяли из сейфа несколько увесистых пачек франков и долларов, упаковали в пластик. Прошли в мастерскую и засунули пачки в разобранный тракторный двигатель, над которым Николай возился, поставили на место крышку и затянули болты. Заперли мастерскую и вернулись в комнату, развели эпоксидный клей и заделали дыру в сейфе... Вся операция заняла минут пятнадцать, и они нормально успели к утреннему разводу на работу.
     События начались часов в одиннадцать. Оставляя за собой густой хвост пыли, на участок въехало два джипа. Из второго стремительно выскочили несколько полицейских. Держа руки на рукоятках пистолетов у пояса и бдительно глядя по сторонам, они окружили первый джип, как бы защищая его от нападения. Из него неторопливо вышел плотный, невысокий полицейский офицер, за ним еще офицер помладше, за ним Алексей и Кулибали. На Алексее не было лица: он был бледен, с синяками, с отсутствующим выражением, несфокусированным взглядом, скованными движениями. Кулибали, такой же, как всегда, с блестящими глазами и задумчиво-хитрым выражением круглого лица, представил старшего офицера как начальника полиции кайенского региона. Все прошли в вагончик Алексея, который младший офицер открыл ключом, и сели вокруг столика. Алексей по-прежнему держался с отсутствующим видом. Андрей вынул из холодильника несколько бутылок с кока-колой, открыл каждому - неизменный ритуал уважительного разговора в Африке.
     Начальник полиции заговорил вежливо, любезно, спокойно, с доброжелательными жестами. В Африке, особенно среди людей с высоким положением, не принято повышать голос, тем более кричать и размахивать руками. Каким бы острым ни был предмет разговора, тон его остается неизменно любезным. Вся жесткость позиции передается не тоном произносимых слов, а их сутью.
     - Мы приехали расследовать тяжелое преступление, совершенное российскими гражданами, господином Алексеем и господином Виктором. Вчера в баре они выпили много алкоголя, что само по себе в нашей мусульманской стране крайне неуважительно. Затем господин Алексей произносил оскорбительные высказывания в адрес африканского народа, сонгайского народа и сонгайского правительства. Находившийся в ресторане господин Муса Закари, не иначе как вежливо и уважительно, попросил господина Алексея быть спокойнее. В ответ господин Алексей тяжело оскорбил господина Муса Закари, который является уважаемым человеком в городе и родственником господина губернатора региона. Хозяин бара пригласил полицию, и господин Алексей оскорбил также офицера полиции, находящегося при исполнении. Он и господин Виктор произвели драку, нанесли урон здоровью граждан, финансовый урон ресторану и нарушили общественный порядок. За все это они были арестованы, провели ночь в полиции и теперь будут судимы сонгайским уголовным судом для справедливого наказания. В настоящее время, - не допускающим возражения тоном добавил он, - мы должны произвести необходимые действия по расследованию.
     Младший офицер достал из кармана связку ключей и показал ее Алексею. Тот еле заметно указал пальцем на сейфовый ключ, и Андрей заметил, что рука его дрожит. Офицер показал взглядом на стоявший здесь же сейф, и снова Алексей еле заметно кивнул. Начальник полиции подошел к сейфу, открыл его, первым делом вынул деньги - тысячи полторы долларов в местных франках, которые Андрей с Николаем решили оставить, потом внимательно осмотрел остальное. В основном в сейфе были документы на технику и паспорта рабочих. Начальник вынул из сейфа несколько случайных бумажек, положил их на столик, положил сверху деньги и еще сверху опять бумажки. Затем, оставив ключи в замке, сел в кресло и задумался, постукивая пальцами по столу.
     Когда деньги появились из сейфа, взгляд Алексея на минуту приобрел осмысленность. Он взглянул на деньги, потом в сейф, потом на Андрея, и глаза его вновь потухли. Андрей решил попробовать перехватить инициативу. От имени компании и от имени российских граждан он принес извинения за инцидент, заверил, что все россияне горячо уважают сонгайский народ и его правительство, и выразил надежду, что инцидент может быть улажен.
     Эту довольно короткую речь Кулибали переводил во много раз дольше, применяя длинные, выразительные, сложно построенные фразы. Слушая перевод, оба офицера несколько раз энергично кивали, выражая согласие, а лицо старшего слегка просветлело. Он ответил еще более длинной речью, которую пришлось переводить в несколько приемов. После нескольких комплиментов в адрес России и Андрея лично он сообщил, что случай настолько тяжелый, что избежать депортации виновных из страны не удастся ни при каких обстоятельствах, но можно попытаться избежать длительного срока тюремного заключения, удовлетворив всех пострадавших. К пострадавшим относились Муса Закари, губернатор, хозяин бара, полицейские, он сам, которому пришлось заниматься этим делом всю ночь в свой выходной, и население Кайена, которое крайне возмущено и находится на грани антироссийских демонстраций. Придется также отправлять деньги в столицу, поскольку происшествие обязательно дойдет до правительства, а возможно, и до президента страны. Но, поскольку он сам лично займется урегулированием этого дела, удастся ограничиться небольшой суммой в тридцать миллионов франков.
     Про себя Андрей подивился точности попадания. Тридцать миллионов франков, примерно соответствующих пятидесяти тысячам долларов, было как раз столько, сколько они утром вынули из сейфа. Он не очень понимал, как поступить. К счастью, наступило время радиосеанса. Алиевич был настроен решительно:
     - Сколько вы оставили в сейфе? Миллион? Вот это и отдайте. Больше у тебя нет. Тебя в тюрьму не сажают. А Алексею я сам помогу. Сколько я ему говорил: "Не хами. Не пей на людях. Будь аккуратнее с языком". Вот пусть теперь посидит, подумает.
     - А кто приедет руководить участком?
     - Тебя назначили, ты и руководи. У меня здесь полно дел.
     - Когда можно начинать горные работы?
     - В понедельник у нас последнее согласование компенсаций за сельхозугодья. Во вторник начинай, - Алиевич имел в виду несколько огородов и рисовых полей, разбросанных между отвалами на полигоне, за уничтожение которых по закону полагалось платить компенсацию.
     После еще более длительной пустопорожней дискуссии с полицейскими: я не оспариваю сумму в тридцать миллионов, но у нас на участке есть только один, - начальник полиции наконец засунул заработанный миллион в карман и, пообедав в столовой участка, уехал, забрав с собой узника. Андрей сам собрал вещи Алексея, сунул ему в руки чемодан. Алексей так и не пришел в себя. Только когда Андрей сказал ему, что Алиевич обещал его вытащить, кивнул в ответ.
     Из спасенных денег Андрей счел нужным щедро наградить верного Кулибали. Тот воспринял награду как должное, но было видно, что он доволен.
     Наутро, согласовав по рации вопрос с Алиевичем, Андрей объявил выходной день и провел общее собрание российских специалистов. Николая он посадил в президиум. Под мертвое молчание слушателей, он в подробностях поведал о судьбе Алексея и Виктора Викторовича, затем предоставил слово доктору. Доктор зачитал свою докладную записку руководству компании, которую Андрей вчера ему продиктовал. В записке сообщалось, что ряду работников компании угрожает малярия в хронической форме, что в дальнейшем может привести к инвалидности и даже смерти, что он, доктор, не может принять на себя ответственность за дальнейшее пребывание в Сонгае специалистов имярек (список) и рекомендует руководству компании немедленно отправить их в Россию, пока они еще живы и здоровы. Затем Андрей зачитал приказ по компании о том, что на основании докладной записки врача, в целях сохранения здоровья и жизни специалистов имярек (список), данные специалисты подлежат немедленной отправке в Россию с выплатой окончательного расчета в городе Сонгвиле.
     Собрание молчало. Список, куда попали все пьяницы и малярийщики (в основном одни и те же лица), возглавляли личные знакомые Алексея. Осознав, что они остались без крыши, они даже не пикнули. Краснолицый Илья, борец за народные права, тоже никак не высказался. Казалось, он выглядел даже слегка довольным. Андрей тут же отправил всех собираться и сдавать имущество. С ними ушел и Николай, проследить, чтобы никто не прихватил набор ключей или электродрель на память.
     Оставшихся ждал новый удар. Вновь выступил доктор и теперь своими словами объяснил связь между пьянством и малярией. Затем Андрей добавил:
     - Поскольку мы находимся за границей, пьянство и нарушение дисциплины, даже совершенные в нерабочее время, ведут к тяжелым последствиям. Как это происходит, вы только что видели. Поэтому компания включает в контракты дополнения об ответственности в равной степени за нарушения в рабочее и нерабочее время. Дополнение лежит на столе. Прошу всех подписать. Кто не согласен, тоже уезжает сегодня.
     Хотя ошарашенный народ снова без звука все подписал, Андрей хорошо знал, что русское пьянство не такая вещь, которую можно истребить одним ударом. Случай помог ему добить врага. На следующий день после отъезда больных к нему пришел посетитель - владелец бара, расположенного в ближайшей деревне в полукилометре от участка. Предприимчивый городской житель открыл бар, поняв, что в лице русских рабочих будет иметь постоянную клиентуру. Это заведение давно сидело в печенках у Николая, обоснованно полагавшего, что расплата велась не только деньгами, но и бензином, аккумуляторами и другими полезными в хозяйстве вещами.
     Хозяин, выглядевший чрезвычайно взволнованным, привел с собой для солидности полицейского. Неизменный Кулибали начал переводить речь, которую хозяин произносил дрожащим голосом:
     - Я содержу бар, где отдыхают ваши работники. Всем хорошо, все очень довольны. Я тоже имею мою коммерцию. Русские мне нравятся. Очень добрые и хорошие люди. Особенно господин Илья. Очень добрый человек. Часто всех угощает. Так и говорит: "Угощаю пивом всех, кто здесь есть". Иногда бывает немножко сердитый. Немножко громко говорит. Бьет бутылки. Но потом всегда-всегда расплачивается. И другие тоже. Я слышал, что господин Илья уехал, и другие тоже?
     - Да, - подтвердил Андрей.
     - И они не вернутся?
     - Нет, они не вернутся.
     Казалось, он нанес почтенному человеку удар ножом. Тот, схватившись за живот, со стоном скорчился в кресле. Потом поднял голову и вдруг перешел на французский: "Се импосибль! Это невозможно! А кто мне вернет мои деньги? Я должен платить за пиво, в Кайене, мой кредит".
     - Какие деньги? - не понял Андрей.
     Хозяин вынул из-под мышки здоровенную книгу в коленкоровом переплете, что-то вроде гроссбуха. На разлинованных страницах было что-то написано по-арабски. Против каждой строчки стояла подпись Ильи, так что его подписи образовывали на страницах целые столбики. Были здесь и другие русские подписи, но поменьше.
     Только теперь Андрей понял, что добрый Илья угощал своих друзей в кредит. Хозяин с готовностью представил ему полный список долгов, опять-таки по-арабски. Добрый Илья был должен эдак тысячи две с половиной долларов, примерно половину заработанного за пять месяцев, остальные поменьше - кто сотню, кто две. Андрей понял, что этой плодотворной ситуацией следует воспользоваться. Он посоветовался по рации с Алиевичем. Тот ответил:
     - Суммы, конечно, завышены, но этот Илья с компанией меня уже достал. Только утром явились с поезда, и уже пьяные, и уже хамят. Это они зря со мной. Я им скажу, что поступило заявление из полиции. Расчета они не получат, пока вопрос не решится. Кто хочет, напишет заявление о вычете из зарплаты, кто не согласен, поедет назад за свой счет разбираться. А ты потом этому духанщику заплатишь.
     Через пару дней Андрей в присутствии специально приглашенного сына вождя деревни продиктовал хозяину бара свои условия: "Долги будут выплачены. Бар будет немедленно закрыт и не будет возникать вновь в пределах досягаемости от участка. Любая подпольная продажа алкоголя русским рабочим будет навсегда прекращена".
     Было видно, что хозяин никак не ожидал такого счастливого исхода. Все условия были с готовностью приняты. Бар немедленно исчез, и алкогольные проблемы перестали быть актуальными на участке.
     Оставалось еще разобраться с непонятной группой геологов. Чувствуя ситуацию, они сами проявили инициативу. К Андрею пришел их неформальный лидер, Евгений Петрович, специалист по золотым россыпям, проведший большую часть из своих пятидесяти лет в экспедициях по Сибири. Он носил бороду под Хемингуэя, играл на гитаре, резал из дерева африканские маски, не хуже тех, что продавались на рынке в Сонгвиле. Он единственный освоил язык мандинго и составил "Карманный сонгайско-русский геологический словарь". Евгений Петрович рассказал следующую историю:
     Местный богач и магнат Муса Бубакар владел одной из здешних золотых россыпей. Владение имело статус "народного рудника" - местной юридической формы, позволяющей обойтись минимумом формальностей и налогов. Авторитета хозяина хватало, чтобы неорганизованные старатели держались от россыпи в стороне. Свое состояние Муса сколотил на торговле золотом и транспортировке грузов из Верхней Гвинеи. У него имелся парк из нескольких грузовиков, и, по мнению Евгения, он был не чужд контрабандных операций. Каким-то образом Муса Бубакар встретился с Виктором Викторовичем и они подписали контракт, согласно которому "Аура" за весьма значительную сумму производит разведку бубакаровской россыпи. Под эту работу Виктор Викторович вызвал из России группу специалистов, в основном своих давних знакомых, пообещав щедрую зарплату. Разведка действительно подтвердила существование промышленной россыпи, работы в настоящий момент были практически выполнены, оставалось написать отчет. Теперь, потеряв хозяина, коллектив обращается к оставшемуся начальству для подтверждения своего статуса и, главным образом, своей зарплаты. Подписанные Виктором Викторовичем оклады были начислены, но не выплачены, кроме авансов. Таким образом, дело прояснилось. Андрей доложил обо всем в столицу. Реакция Алиевича оказалась на удивление резкой: "Какой контракт? Какой Мусабакар? Все специалисты прибыли для разведки нашей россыпи! Где Виктор Викторович? Ты с этим делом разберись".
     Прямо назавтра на участок прибыл сам Муса Бубакар. Он был большой, толстый, бородатый, в просторном дорогом бубу и круглой шапочке вроде фески, добродушный, любезный и улыбающийся. Как первый богач здешнего округа, он прибыл на неплохом джипе с шофером и несколькими слугами, которые внесли за ним сумку с напитками и какой-то снедью, вроде орешков и восточного печенья. После пинг-понга приветствий Муса деликатно поинтересовался, где Виктор Викторович. Увы, Андрей этого и сам не знал. Из тюрьмы он освободился самостоятельно ("С моей помощью", - с достоинством подтвердил Муса), но ни в столицу, ни на участок больше не явился. Кулибали сообщал, что местные жители видели его едущим на автобусе в сторону границы с Верхней Гвинеей. "Да, - печально подтвердил Бубакар, - у меня тоже такие сведения".
     По просьбе Андрея гость с готовностью показал ему контракт, в котором содержались обязательства разведать месторождение с промышленными запасами не менее трех тонн, с одной стороны, и выплатить за эту работу сумму, эквивалентную шестистам тысячам долларов, с другой стороны. С российской стороны, однако, фигурировала вовсе не "Аура", а неведомая "Русско-Африканская геологоразведочная компания", зарегистрированная в Кайене, с Виктором Викторовичем в должности президента, чья подпись и находилась под контрактом. Более того, из предъявленных документов следовало, что тысяч пятьсот Бубакаром в общей сложности уже переведено.
     На вопрос Андрея, понимает ли Бубакар, что у него контракт вовсе не с "Аурой", куда он сейчас пришел в гости, Бубакар ответил, что да, понимает, и добавил, что Виктор Викторович его глубоко разочаровал. На вопрос, не знает ли он о судьбе денег в банке, Муса ответил, что в банке у него есть друзья, сообщившие ему, что деньги частично сняты наличными, а частично переведены в другую страну. Затем Муса поведал ему всю историю со своей стороны. Он познакомился с Виктором Викторовичем полгода назад и предложил ему посмотреть площадь, которую собирался приобрести. Тот посмотрел и сказал, что здесь по всей видимости лежит хорошая россыпь с запасами до пяти тонн, то есть до пятидесяти миллионов долларов, и что он мог бы ее разведать. Он добавил, что сам бы мог найти в России деньги, спроектировать и организовать добычу, и все это лишь за шестьдесят процентов, - тогда у Мусы останется сорок. Только, добавил Виктор Викторович, у него есть условие: он зарегистрирует свою собственную компанию, куда и нужно будет переводить деньги. С "Аурой" он расплатится сам. Как раз в это время на участок "Ауры" стало приходить оборудование - баснословное богатство по африканским понятиям, - что подтверждало серьезность предложения. Бубакар подумал-подумал и решил рискнуть.
     Теперь все стало просто и ясно. Андрей доложил ситуацию по радио. Через два дня на заброшенную взлетную полосу, оставшуюся возле Кундугу от канадской концессии, сел четырехместный самолетик с надписью на борту "Эйр Кайен", и из него вылез Алиевич. Он снова расспросил Андрея, встретился с Мусой Бубакаром, поговорил с геологами. Все подтвердилось. Андрей за это время познакомился с материалами честно выполненной разведки и убедился, что пятью тоннами здесь и не пахло. Было килограмм семьсот, и то надо было очень постараться, чтобы добыть их с прибылью.
     - Значит, так, - подвел итог Алиевич. - Знал Алексей или не знал - не важно. Теймураз его в Москве найдет, сам спросит. Расходы несла одна компания, доход получала другая. Отчет, ты говоришь, почти готов? Значит, надо закончить и передать заказчику. Не хватало нам еще иметь Бубакара врагом. Последние сто тысяч с него требовать нет смысла - он их все равно не отдаст, получив семьсот кило вместо пяти тонн. Расходы уже списаны, солярка сожжена, зарплата рабочим отдана. Об этом придется забыть. А вот зарплата специалистов еще не выплачена, и это вопрос. Больше ста тысяч долларов. Кстати, кто из них тебе здесь будет нужен? Забирай.
     - Для окончания отчета достаточно одного геолога. Он же будет и полигоном заниматься.
     Вечером созвали собрание специалистов. Речь держал Алиевич:
     - Ваш бывший начальник господин (прозвучала фамилия Виктора Викторовича) совершил служебное преступление. Он провел за счет компании подрядные работы, которые скрыл от руководства компании. С вами, исполнителями этих работ, он заключил контракты, не имея на это полномочий. Полученные деньги он похитил и с ними скрылся. Вам он не заплатил. Фактически он скрылся с вашей зарплатой. Если компании с вами расплачиваться, то непонятно, из каких средств, с учетом еще выплаты сонгайских налогов на вашу зарплату. Что будем делать?
     В отличие от молчаливых рабочих несколько дней назад, реакция технической интеллигенции была бурной, истеричной и многословной. Проклинали начальника, обвиняли друг друга в легкомыслии, поминутно отклоняясь от темы. Помалкивал только Евгений Петрович, уже получивший предложение остаться на участке и получивший подтверждение начисленной зарплаты. Постепенно в шуме и криках выработалась позиция, которую озвучил топограф, невысокий блондин с тихим голосом:
     - То, что совершил Виктор Викторович, это прискорбно, и мы всей душой желаем компании его найти и вернуть свои деньги. Но мы здесь совершенно ни при чем. Мы были вызваны на работу в компанию. Мы заключили контракты с компанией. Мы живем на базе компании. Мы выполняем работу, которую нам поручила компания. Кстати, всю разведку на полигоне сделали тоже мы. Откуда нам знать, что в руководстве компании кто-то что-то украл? Для нас Виктор Викторович был начальником, для вас - подчиненным. Вы и должны были его контролировать. Мы свою работу сделали, мы требуем свою зарплату. Пока не получим, с участка не уедем.
     - Теперь я сообщу вам позицию хозяина компании Теймураза Азбековича, - снова взял слово Алиевич. - Он понимает, что вы не виноваты. Также и он не виноват. Мы все оказались жертвой одного и того же жулика. Будет справедливо, если каждый возьмет на себя часть потерь. Формально ваши контракты недействительны. Их подписал человек, на то не уполномоченный. На них стоит печать не компании, а участка Кундугу, то есть это все - фикция. Но он по-человечески вас понимает. Он вам предлагает половину того, что было обещано. Не полторы тысячи в месяц, например, а семьсот пятьдесят. Для сегодняшней России это все равно хорошо, плюс питание и авиабилеты. Кто согласен, завтра едет в Сонгвиль, получает деньги и улетает домой. Кто не согласен - найдите вашего бывшего начальника и требуйте с него.
     После еще множества разговоров на повышенных тонах всем стало ясно, что это еще не самый плохой из возможных исходов. Собрание еще шумело, но уже выдыхалось, и было ясно, что предложение будет с проклятиями, но принято. Алиевич уехал, сказав Андрею, что работы на полигоне можно начинать и что Теймураз крепко на него надеется.
     Первые дни после вхождения во власть принесли Андрею множество разнообразных проблем и разнообразных посетителей, ссылавшихся на какие-то договоренности с прежним начальством. Явились, например, два умельца, заявившие, что они по поручению Виктора Викторовича уже четыре месяца ремонтируют бульдозер и нуждаются в оплате расходов на инструменты, не говоря уже о своей законной зарплате. Действительно, в саванне со времен канадской концессии валялся железный остов с которого было снято все, что возможно было унести. Николай заявил, что он эти обломки знает и восстанавливать там нечего. Умельцы, которых попросили показать результаты их работы, указали на несколько бессмысленных следов напильника на шестеренках. Они отправились восвояси, туманно угрожая полицией и трудовой инспекцией.
     
     ДОЖДИ И ДЕВУШКИ
     
     Работа промывальщиц создавала на участке праздничную обстановку. Каждое утро они прибегали в поселок, веселые, шумные, пестро одетые, держа калебасы на голове. Сейчас Андрей мог ближе посмотреть на местных женщин. В большинстве своем, они не были красивы: крепкие тела с преувеличенными выпуклостями, круглые, похожие друг на друга лица, с несколько свинячьим выражением приплюснутого носа и вывернутых губ. Их ступни были расплющены от хождения босиком и превратились в бесформенные лепешки, покрытые морщинистой кожей. Руки с крепкими бицепсами и большими ладонями были предназначены для тяжелой работы. От женщин крепко пахло потом и какой-то мускусной самодельной парфюмерией. Они двигались, чуть приседая, отставив ягодицы назад и держа талию почти горизонтально. Выше спина резко изгибалась вверх, и могучие груди были выставлены далеко вперед.
     От них исходила мощная первобытная эротическая сила. Андрей ощущал ее, но ощущал и другое чувство: биологический барьер, что-то вроде сигнала "не мой биологический вид". Двигались они тоже откровенно эротично, особенно если пританцовывали, а начать танцевать они могли под любой ритмический звук: обрывок мелодии из транзистора, собственное пение или отдаленные звуки тамтама из деревни. Они легко поднимали и ставили на голову двухпудовые калебасы с грунтом, шли с ними по изрытой каменистой земле к месту промывки, сохраняя равновесие на крутых скользких склонах, снимали и ставили на землю. Потом, наклонившись, энергично размешивали руками густую грязь, полную острых камней. При этом непрестанно болтали, хохотали, танцевали и кокетничали со всеми, кто к ним приближался. Когда грубая часть промывки заканчивалась, и в калебасе оставалось несколько горстей концентрата, движения промывальщиц приобретали изящество, отточенное тысячелетней практикой. Калебас, наклоняясь, крутился на поверхности лужи, так что его края описывали аккуратную восьмерку, излишки концентрата вылетали за борт при каждом обороте, и наконец, плавными и осторожными движениями они отделяли золото от шлиха на внутренней шершавой поверхности калебаса.
     Раньше в Сонгвиле Андрей видел девушек другого типа, высоких, анемичных и стройных до болезненности, с тонкими руками и ногами, тонкой шеей, с узкими бедрами и почти без груди, что же до талии, то там вообще ничего не было, один воздух. Они напоминали стеклянные елочные игрушки, гнутые из тонких трубок, какие Андрей когда-то видел в детстве. Кукла Барби рядом с ними была бы жирной толстухой. Возможно, такая фигура - идеал европейской топ-модели - получается просто от недоедания в сочетании с городской жизнью, без тяжелой работы. Здесь, в деревне, где было много грубой еды и тяжелой работы, таких женщин не было. Кроме, может быть, одной, таинственным образом сочетавшей стройность городской девушки с фигуристостью деревенской. Ее звали Ава, и, на взгляд Андрея, она резко отличалась от остальных. Лицом она напоминала древнюю египтянку. Естественно, древнюю египтянку в голливудском исполнении, других Андрей не видел. Сходство дополняла прическа, еще более древнеегипетская, чем лицо.
     Вообще-то женщины Африки не носят естественных причесок, собственные волосы они всегда коротко стригут. Дальше возможны варианты: либо на остриженную голову надевается парик, либо к собственной стрижке приплетается множество мелких искусственных косичек, из которых дальше формируется прическа. Производство волос и париков - одна из крупнейших индустриальных отраслей Африки, а парикмахерское искусство кормит миллионы женщин. В каждом дворе, особенно перед праздником, можно видеть, как две женщины заплетают косички на третьей. Если не лениться, то вдвоем можно управиться дня за два.
     Ава не носила косичек, она предпочитала менять парики. Их у нее было множество, частью из тех же косичек разной конфигурации, частью из искусственных волос, прямых или волнистых, длинных или коротких, черных или бронзово-рыжих. Частью это были даже не парики, а скорее шапки или шлемы, в которых украшений было больше, чем волос. Там были бисер, бусы, подвески, цепочки, только что не электрические лампочки. Как правило, древнеегипетский стиль выдерживался всегда: тяжелая шапка волос на затылке и с боков, низкая густая челка на лбу. В начале знакомства Андрей не узнавал ее в каждом новом облике, что ей страшно нравилось, но очень быстро он стал безошибочно узнавать ее уже издали, по фигуре и повадке.
     Как-то раз Андрей видел стадо коров, бегущее к водопою, в которое каким-то образом затесались две антилопы. На фоне неуклюжего топота коров, прыжки антилоп казались полетом. Они взмывали в воздух и застывали, как в замедленной съемке, над коровьими спинами. Ава казалась Андрею такой антилопой среди коров. Гибкость ее была неправдоподобна. Наклоняясь, чтобы промывать пески, она без видимых усилий складывалась пополам, как перочинный нож, так что ноги оставались прямыми, а грудь ложилась на колени, руки энергично разминали глину в калебасе, а голова вертелась во все стороны, не переставая болтать и разглядывать снизу вверх происходящее вокруг. Она ставила на голову тяжелый калебас с землей и шла с ним к воде по кочкам и скользким откосам так грациозно, что, казалось, ни она, ни калебас ничего не весят. У нее были красивые ступни. которые порхали с непостижимой элегантностью, как бы и не касаясь земли. По сравнению со слоновьими ногами остальных, они производили сильное впечатление. Ее блестящая гладкая кожа темно-шоколадного, почти черного оттенка была без пятнышка или изъяна. Коротко стриженые ногти на руках и ногах она красила ярко-синим металлическим лаком, что хорошо сочеталось с цветом кожи. Словом, это была экзотическая красавица из фильма жанра "фэнтэзи".
     Андрей теперь часто бывал на нижнем полигоне, просто чтобы поглядеть на Аву. Ава тоже стала его отличать. Иногда она просто смеялась и что-то болтала при его появлении, иногда применяла более специальные приемы.
     Африканские женщины на работе не носят платьев или юбок, а просто оборачивают вокруг тела пестрый прямоугольный кусок ткани. Его можно обмотать вокруг талии, оставляя грудь открытой, или затянуть выше, если присутствуют посторонние. Андрей не раз видел, выходя к реке, как стирающие белье женщины синхронными движениями поднимали свои одежды при его появлении. Ава, заметив его приближение, делала вид, что ее холстинка спадает и ее нужно подтянуть, для чего сбрасывала ее целиком, давая секундную возможность себя рассмотреть. Ее остро торчащие вперед груди тоже отличались от того, что Андрею приходилось видеть у девушек на реке. У тех либо свисали здоровенные тяжелые дыни, либо к животу спускались два длинных плоских языка. Заметив, что Андрей посматривает на ее ножки, Ава стала при его появлении вылезать из промывочной лужи, споласкивать ступни и становиться на удобный холмик, подтянув простынку повыше и как бы пританцовывая.
     Словом, между ними уже возникли отношения, но что делать дальше, Андрей решительно не знал. Он не знал ни слова по-сонгайски, она - ни слова по-французски. Ритуалы ухаживания африканской деревни были ему неизвестны. Единственное, что он себе позволял, это брать ее за руки, от чего она неизменно улыбалась и что-то говорила под поощрительный смех окружающих девушек. (Многие из них поначалу тоже старались привлечь его внимание, но быстро уступили первенство Аве.) Он пребывал в растерянности, не зная, что делать в присутствии десятков людей, и будучи, как-никак, ее начальником. Он уже был готов сдаться Кулибали и просить его о помощи, хотя жизненный опыт говорил, что в отношениях мужчин и женщин посредников не бывает. Он все же осмелился спросить, есть ли у Авы жених или любовник, и получил ответ, что раньше был, а теперь нет.
     Время шло, и сезон дождей был уже не за горами. После долгого перерыва на небе появились облака, и Андрей иногда специально выходил смотреть на них, как дома ходил бы в кино. Северные ветры из пустыни сменились южными, с океана. Дождь в этих краях не означает, как в Европе, что откуда-то приходят тучи и приносят влагу с собой. Все происходит прямо на месте. Однажды, ближе к вечеру, на безоблачном небе появляется маленькое облачко. Оно растет, громоздится все выше облачной горой, наливается снизу мрачным синим и черным, и превращается в то, что на африканских языках зовут "громовая буря". Под этой тучей бушует ураган, льет дождь и гремит гром, а вокруг все то же солнце и тишина. Такие тучи с бурями внутри них движутся над саванной, всегда в одном и том же направлении, как гигантские лейки, которыми хозяин поливает свою высохшую землю.
     За последние дни уже несколько таких туч прошло мимо участка, то справа, то слева, позволяя сбоку рассмотреть бурю в подробностях: вот впереди область пыли, за ней полоса дождя, за ней зона молний, и за ней снова тишина с недолгим мелким дождиком. Но сегодня, похоже, увернуться не удастся. В конце дня черно-синяя, уходящая в зенит, стена туч самого зловещего вида закрыла полгоризонта и в полной тишине уверенно надвигалась на участок. Быстро темнело, станцию электрик уже отключил. Андрей поднялся на смотровую площадку убедиться, что все уязвимые для бури предметы убраны. Надвигающаяся перед тучей стена пыли сильно напоминала фронт ударной волны из фильмов об испытаниях ядерных бомб. Он поспешно спустился и прошел к своему вагончику. Серо-желтая стена пыли достигла лагеря, и крайние постройки исчезли из виду. В последний момент Андрей увидел под навесом, окружающим вагончик, силуэт Авы, которая взялась неизвестно откуда. Он без рассуждений взял ее за руку, и она с готовностью скользнула внутрь. Дверь захлопнулась, и сразу снаружи завыло и засвистело, за окном взвилась пыль и в комнате наступила полная тьма. Они стояли прижавшись, трогая друг друга руками и осторожно целуясь. Первые капли ударили по железной крыше, и через секунду дождь загрохотал так, словно по крыше мчался товарный поезд. Разговаривать было совершенно невозможно, да и не нужно. Буйство стихий снаружи странным образом соответствовало тишине и нежности происходящего внутри, где возникли удивительный уют и согласие. Они долго, не торопясь, изучали друг друга. Они попали в волшебный мир, где все возможно, где все получается, где все подходят друг другу, где все понимают друг друга. Попозже они смогли что-то видеть, дождь слегка ослабел, и за окном сверкали молнии с частотой лазерного шоу на дискотеке, но разговаривать было все равно нельзя по причине непрерывного грома.
     Как два существа, не имеющие в культуре ничего общего, могут так идеально соответствовать друг другу? Он вспомнил вдруг заметку из раздела "в мире науки", что все человечество произошло от одной женщины, жившей пятьдесят тысяч лет назад...
     Буря стихла. Ава убежала под утро, чуть начало светать. Андрей не мог спать. Он гулял по поселку, вдыхая непривычно чистый после дождя воздух и старательно контролируя себя, чтобы не запрыгать, как первоклассник. В его африканской жизни появилась положительная эмоция. В конце рабочего дня Андрей сел за руль "тойоты" и поехал на нижний полигон. Все женщины с любопытством уставились на него, кроме Авы, которая старательно смотрела в другую сторону. Он подошел к ней, поцеловал, подождал, пока она закончит работу, смоет с себя глину, соберет свои многочисленные калебасы. Потом взял ее за руку, посадил в машину и отвез к себе в дом.
     В его узконаправленной жизни, всецело посвященной полигону, появились новые смешные заботы и хлопоты. Ненавидя всей душой аптечные резинки, он, однако, не мог преодолеть медицинских страхов. Выручил доктор, который сам эти страхи старательно культивировал среди российского персонала. По собственной инициативе он свозил Аву в Кайен, где прогнал через все анализы, и вернувшись, весело сказал:
     - Развлекайтесь. Ваша девушка чиста, как полевая лилия.
     Вначале он подсознательно боялся, что между ними возникнут гигиенические проблемы. Оказалось - ничего подобного. Ава много и тщательно заботилась о чистоте и с огромным удовольствием осваивала всякие пены и шампуни, которые стали ей теперь доступны. Ее кожа была всегда прохладной и чистой, дыхание свежим, и от нее никогда плохо не пахло. Даже в жаркие душные ночи, когда, занимаясь любовью, они буквально плавали в поту, ее пот был чистым, как морская вода. Андрей добился, чтобы Ава прекратила работу на полигоне, и она стала проводить большую часть дня в поселке, хотя каждый день навещала свою семью в деревне. Она не любила общепринятых веревочных тапочек, и бегала босиком. Ему нравилось трогать подошвы ее ног, сухие и гладкие, как будто выточенные из дерева и отполированные.
     По вечерам в его комнате начинались феерические праздники: сверкающие люстры, оркестры, фонтаны, цветомузыка, салюты, шампанское. Конечно, реальные декорации были более скромными, но, если бы все перечисленное существовало наяву, вряд ли его ощущения были бы сильнее. Все его пять чувств жили с максимальной возможной нагрузкой, и ему казалось, что пропускная способность его нервной системы исчерпана, и большего количества счастливых ощущений просто не может быть. Судя по беззаветной страстности Авы, ее счастливым судорогам и повизгиваниям, ее ощущения были сходными.
     Некий окрыляющий дух явился ему в это время. Андрей походя решил несколько давних технических и организационных проблем на полигоне, сумев увеличить добычу и сократить расходы, и даже заслужил похвалу Алиевича по рации. Он взял у Кулибали несколько уроков языка мандинго, безошибочно запоминая все с первого раза. Он освоил даже неевклидову сонгайскую арифметику, основанную на местной денежной системе: двадцать пять франков, два раза по двадцать пять франков, три раза по двадцать пять франков и так далее...
     Через короткое время у них с Авой появился собственный язык, в котором были смешаны сонгайские (то есть мандинго), французские, русские, а также только им двоим известные слова. Язык этот стремительно развивался и дошел уже до возможности выражать простые абстрактные мысли. Теперь они могли рассказывать друг другу о своей жизни, правда, не будучи стопроцентно уверены в адекватном понимании.
     Ава была любимой дочерью своего отца, пожилого зажиточного крестьянина, от его второй молодой жены. В детстве любовь отца избавила ее от ношения на голове воды из колодца и дров из леса, от таскания на спине младших братьев и сестер, и ее фигура осталась нерасплющенной. Отец давал ей мясо и рыбу со своего личного стола вместо грубой, жвачной деревенской пищи, отчего ее талия осталась тонкой, а ум - острым. Она не ходила в школу, поскольку таковой в деревне не было, а местный мулла обучал арабской грамоте только мальчиков. Она была обучена ведению домашнего хозяйства, и ее судьба была предопределена: замужество, материнство, кухонный очаг, старость в тридцать пять лет и так далее... Эта предопределенность угнетала ее, она хотела чего-то, чего не было в ее языке и что Андрей про себя называл романтикой. Она хотела петь, танцевать и наряжаться, и в шестнадцать лет упросила отца отпустить ее добывать золото. Отец пристроил ее в хорошую, удачливую бригаду, она жила в старательском лагере, таскала грунт из шурфа, промывала его в ручье. Она не должна была приносить деньги домой, в доме был достаток. Золото давало ей независимость, она могла сама покупать себе прически, украшения, распоряжаться своим телом в соответствии со своими симпатиями. Африканская мораль дает свободу молодым женщинам, а международная организация "Планирование семьи", проникшая в Сонгае повсюду, позволяет пользоваться этой свободой безопасно и практически бесплатно (в Россию эта организация не была допущена православными фундаменталистами). Ее довольно широкий кругозор был сформирован скитаниями со старательской бригадой и неизбежными при этом встречами и разговорами. Она подолгу рассматривала обрывки иллюстрированных журналов, попадавшие ей в руки в качестве оберточной бумаги. Телевизора она не видела никогда.
     Ава не была то, что называется "дитя природы". Ее мир был освоенной, культурной средой, такой же, как мир горожанина. Вот поле, где растет еда, вот река, где ловят рыбу и стирают белье. Вот дом, огород, дороги, тропинки, ручей, где добывают золото, лес, куда ходят за дровами и дикими фруктами. Остальная природа для нее не существовала.
     Неподалеку от участка поднимался грандиозный обрыв - граница скалистого плато, которое тянулось на сотни километров к западу. Поскольку ничего специально полезного на этом плато не было, Ава там не бывала. Как-то в выходной Андрей по российской привычке вывез ее на пикник в лес. Эта идея вызвала ее настороженность с самого начала, когда же она поняла, что Андрей собирается просидеть у костра часть ночи, то пришла в ужас и решительно потребовала отправляться домой. Андрей вспомнил тогда часто виденную им сцену сломанного автобуса на дороге. Водитель и пассажиры всегда спали прямо в дорожной пыли, так сказать, на окультуренном пространстве, и никогда - на придорожной траве.
     К собственному удивлению Андрея, происходящие бурные события не повлияли на его чувства к жене. Он по-прежнему периодически звонил домой, живо интересовался делами детей и искренне утешал тоскующую, впрочем, привычную к разлукам жену. Он до сих пор прекрасно помнил счастливые дни их медового месяца, а с годами их отношения стали только глубже. Нынешняя страсть Андрея к Аве не затронула его домашнего достояния, она подпитывалась из каких-то других, дополнительных источников, чем прошедшая через годы его любовь к жене, а он прислушивался к себе в этом отношении очень внимательно. Он был благодарен судьбе за то, что ему было позволено это увлекательное приключение и знал, что по приезде домой это чувство благодарности сумеет выразить себя. Он не улавливал в себе никакого намека на желание расстаться с женой и остаться с Авой даже без участия чувства долга. Это было бы так же нелепо, как бросить свой дом в России и поселиться в африканской деревне.
     Правда, здесь подстерегала мысль, что это не вполне честно по отношению к Аве. Дальше он не рисковал задумываться, возвращаясь к прекрасному сегодня.
     Ситуация имела еще одну занозу, побольше. Господствующая в России мораль, циркулирующая строго внутри мужского сообщества, позволяет и даже иногда одобряет любовные приключения, но запрещает приносить боль жене и детям. А Андрей еще и считал себя христианином. Воспитанный, как все, в нерассуждающем атеизме, Андрей годам к тридцати склонился к вере. Началось все с нескольких разбросанных по его жизни случаев. Профессия приводила его то под горный обвал, то на плот в бушующей реке, то на таежную дорогу в метель, и несколько раз по ходу обстоятельств он мог погибнуть, но не получил даже царапины. В какой-то день он вспомнил все эти случаи сразу и увидел в них внешнее вмешательство, постороннюю добрую волю, спасающую от гибели. Одно вмешательство было особенно явным. Он шел в горах поперек склона по ровной тропе, протоптанной снежными баранами, и вдруг ни с того ни с сего, что называется, на ровном месте, подвернул ногу и с размаху сел на тропу. Передохнув и помассировав сустав, он посмотрел вперед, и обнаружил, что следующим шагом он должен был наступить на узкий язык льда, пересекавший тропу, что-то вроде наледи от замерзшего ручейка. Гладкая ледяная дорожка, чуть припорошенная пылью и оттого невидимая, по которой он бы неминуемо соскользнул, круто спускалась по склону и десятью метрами ниже выбрасывала его со стометрового обрыва, на острые зубья скал. Так что Андрей имел основания считать свою жизнь уже несколько раз кем-то ему подаренной...
     Тогда он зашел в церковь поблагодарить. Церковь встретила его таким ощущением тепла и уюта, что он захотел прийти еще. По совету подошедшего священника он стал читать Евангелие - чтение, которое оставляло у него чувство подлинности. Он стал заходить в церковь, которая каждый раз встречала его ощутимо рассеянной в воздухе любовью, поощряя приходить еще. Правда, он остался скорее на пороге, чем вошел. Иногда посещал церковь, иногда молился, иногда читал Евангелие, иногда помогал кому-то. Впрочем, уже и это выделяло его из стройных рядов советских людей.
     В артели за то, что он уклонился от каких-то совместных похождений к девочкам, он на время получил кличку "Отец настоятель", а однажды на него пришло представление из КГБ, и парторг объединения "Тунгусзолото" выговаривал председателю артели:
     - У вас человек, который посещает церковь, находится на руководящей работе! Имеет доступ к золоту!
     Председатель Андрея любил и притворился идиотом, как он часто делал при контакте с идеологическими работниками:
     - Да на какой руководящей? Он из котлована не вылезает. Всегда в тайге, в грязи, по колено в воде. Да его ниже загнать просто некуда! - отвечал он.
     Тем дело и закончилось.
     С религиозной точки зрения он теперь недвусмысленно совершал смертный грех. Обойти запрет было никак нельзя. Никакие софизмы типа: "Всем хорошо и никому не плохо" и ссылки на географическую удаленность не могли поколебать категорического: "Если глаз твой соблазняет тебя, вырви его". Вдобавок ситуация неминуемо влекла за собой ложь. Любой намек на происходящее вызвал бы дома слезы, истерики, сердечные приступы и разбитую жизнь, причем жена, может, была бы и рада этого не делать, но не смогла бы. Поэтому все можно было только яростно отрицать до последнего дня, значит, находиться всегда в стране лжи, отец которой, как известно, есть диавол. Пока что Андрей, как множество мужчин до него, отделывался невнятной отговоркой, что инстинкт, в него вложенный, слишком силен, что Бог все знает, понимает и простит, а там как-нибудь... Андрей был верующим, только когда помнил об этом, а помнил он не всегда. Скажем, когда он оказывался перед сложной проблемой, он сначала пытался ее решить материальными средствами, и лишь исчерпав их, зайдя в тупик, вспоминал, что есть еще молитва.
     Для его новой подруги, наоборот, вера была естественной, как дыхание. Ава выросла в состоянии неукоснительной религиозности. Бог для нее был такой же реальностью, как дом и семья. Она помнила о Нем постоянно и обращалась к Нему за поддержкой в большинстве жизненных ситуаций. Ее моральный кодекс был прочен и прост: что Бог хочет - то хорошо. То, что Бог запрещает, - плохо. В отношениях с Андреем для нее не было сомнительных моральных моментов: она не имела мужа, а мужчине ислам позволяет иметь несколько женщин. Она спокойно говорила: "Я люблю твою жену, люблю твоих русских детей. Я им ничего плохого не желаю, я тебя у них отнять не хочу, я за них Богу молюсь. Когда-нибудь ты меня оставишь и к ним уедешь". Хотя они принадлежали разным религиям, никакого противоречия между ними не возникало.
     С другими окружающими его мусульманами у него тоже не возникало проблем. Они говорили: "Все люди молятся Богу на своем языке. Мы на арабском, другие на французском, ты на русском. Но все молятся одному и тому же Богу. На всех языках Бог учит, что хорошо, и что плохо".
     То, чего Бог велел не делать, Ава не делала категорически. Скажем, честность ее была непоколебимой. Если ей надо было купить какую-нибудь расческу, она всегда просила у Андрея сто франков, хотя рядом на полке могла валяться куча мелочи, оставшаяся от закупки продуктов на рынке. Она была уверена, что Бог смотрит на человеческие дела и вмешивается в них. Многие сонгайцы не только видели примеры такого вмешательства, но и полагались на него. Часто человек, кем-то обиженный, не задумывался о мести или поисках защиты, а произносил формулу: "Я его (обидчика) оставляю с Богом". Подразумевалось, что Бог сам вмешается и восстановит справедливость. Нередко так и случалось...
     Как можно прочитать на второй или третьей странице любой книги об Африке, большие религии, пришедшие сюда извне, были вынуждены ужиться с традиционными верами в духов природы и предков. В Сонгае, куда арабы принесли ислам через Сахару еще в тринадцатом веке, это соединение было устойчивым и едва ли не гармоничным. Ава исправно верила в духов земли, воды, огня, леса, предков, неведомо, сколько их там было, периодически что-то им принося в жертву. Кстати, и Андрея жители деревни вынудили перед началом добычи совершить жертвоприношение, то есть подарить им корову, которую после всяких церемоний они съели всей деревней. Церемонии, кстати, совершались муллой и включали чтение Корана, хотя корова предназначалась духам земли. Как уже говорилось, Ава ни за что не осталась бы ночью в лесу и никогда не вошла бы ночью в реку вовсе не из-за давно разогнанных крокодилов.
     В одном месте, удаленном от деревни, на острове между двумя рукавами реки с незапамятных времен находилась языческая священная роща, место обитания духов. В ней росли невероятной высоты деревья, с густыми кронами, с огромными толстыми стволами. Когда Андрей из любознательности собрался сходить в этот природный ботанический сад, Ава встретила его намерение с неподдельной тревогой и стала объяснять, что там живут духи, и ходить туда смертельно опасно. Андрей отнесся к этому легкомысленно. Тогда Ава в первый и единственный раз устроила ему что-то вроде скандала, крича, что "твоя жизнь - твое дело, но ты разозлишь духов, они выйдут и набросятся на деревню". Девушка проявила душевную тонкость, взятую из весьма высокого источника.
     Андрею никогда не было с ней скучно, и в разговорах он не ощущал интеллектуального неравенства, несмотря на разделявшую их культурную пропасть. Ава в жизни не прочла ни одной книги и не видела ни одного фильма. Правда, она знала имена певцов, звучащих по радио и на кассетах. Это был, так сказать, их общий культурный фундамент. Еще она знала довольно много названий стран, в основном по рассказам тех, кто в них бывал. Разглядывая картинки из журналов, она неизменно спрашивала Андрея: "А в какой это стране?" Она любила разглядывать фото его жены и детей, приговаривая: "Как бы я хотела их увидеть!"
     (Окончание следует.)
     
     ПРАЗДНИК ЗАКАНЧИВАЕТСЯ
     
     Однажды вечером Ава вдруг сказала:
     - Сегодняшний день у нас последний.
     - Почему? - только и спросил Андрей.
     - Отец выдает меня замуж в Верхнюю Гвинею. За уважаемого человека, коммерсанта. Он был у нас в гостях, он меня видел, он меня любит.
     - И ты согласна?
     - Нельзя нарушать волю отца. То, что говорит отец, того хочет Бог. То, чего хочет Бог, - хорошо и правильно. - Она говорила это уверенно и спокойно. Правда, ночью несколько раз плакала.
     Наутро Андрей ушел на работу, еще не веря в случившееся, а вечером нашел тщательно убранную комнату без ее платьев, париков, журналов, духов и украшений. Два дня он прожил на автопилоте, а в выходной сел в машину и поехал к Аве домой, понятия не имея, о чем он будет говорить, и даже не позаботившись о переводчике. Он знал, где находится дом, поскольку не раз подвозил туда Аву. Это был обычный крестьянский двор, на который выходили двери круглых хижин, окружающих его по периметру. Двор был, как обычно, идеально чист, тщательно подметен - ни клочка мусора, ни стебелька травы, ни даже листика от растущего здесь же дерева карите, чьи плоды по вкусу промежуточны между медом и сушеной дыней. Колодец с деревянной крышкой, очаг из нескольких камней с большим котлом, кустарно отлитым из алюминия, выдолбленная из дерева большая ступа с тяжелой двуручной толкушкой, несколько калебасов, массивные скамеечки.
     Отец, пожилой полный человек с добрым, постоянно улыбающимся лицом, был дома. В молодости он был старателем, и как-то раз его шурф наткнулся на богатое гнездо золота, отчего он хорошо заработал. На вырученные деньги, благодаря природной коммерческой сметке, он стал продавать и покупать что придется: арахис, золото, мелкие партии товаров из Гвинеи. Для их перевозки он приобрел лодку с мотором, которую сейчас водил по реке его старший зять. Заработанные деньги он, в основном, тратил на содержание своих двух жен и многочисленных детей и не стремился к расширению бизнеса. Андрея он встретил с некоторым удивлением, но приветливо, усадил в грубо сколоченное деревянное кресло, сам сел рядом. Из одной из хижин появилась Ава, одетая по-деревенски, вежливо поздоровалась и ушла обратно.
     Разговор не клеился. Во-первых, Андрею было нечего сказать, во-вторых, его сонгайский язык был примерно так же плох, как французский его собеседника. Наконец хозяин взял инициативу в свои руки. Он послал мальчика на древнем велосипеде, и через пять минут на том же велосипеде во двор въехал Кулибали, который тоже имел подругу в деревне и бывал у нее по выходным. Хозяин пригласил их в дом, подальше от любопытных глаз. Бывать внутри сельских домов Андрею не приходилось, приемы обычно происходили во дворе, и сейчас он невольно разглядывал обстановку.
     Андрей вырос в сибирском городе, где был большой и разнообразный, не по рангу города, краеведческий музей. Говорили, что его создал какой-то крупный советский историк, бывший вроде как в ссылке. Андрей провел в этом музее немалую часть своего детства и был многим ему обязан. Один из залов назывался "Быт хакасов до Великой Октябрьской социалистической революции" и в нем стояли две разрезанные пополам, как две половинки калебаса, юрты: юрта бедного хакаса и юрта богатого хакаса. Все сельские дома в Африке, которые Андрей до сих пор видел, такие же круглые и конические, как юрты, были, безусловно, жилищами бедного хакаса, теперь же он попал в жилище богатое. Вдоль стен стояли жестяные крашеные сундуки с имуществом, над ними - деревянные полки с посудой, вешалки с одеждой. Единственное окно без стекла закрывалось деревяной ставней. Керосиновая лампа, кровать за занавеской. На желтых, гладко обмазанных глиной стенах синей краской нарисован огонь, какие-то фантастические растения, животные и рыбы. Изображения сильно стилизованы, почти иероглифы. С утра в доме прохладно, солнце еще не пробилось сквозь толстую соломенную крышу и не прогрело саманные стены.
     Хозяин заговорил сам, любезно, но вполне определенно: Он уважает Андрея и ничего не имел против его отношений со своей дочерью. Но теперь положение изменилось. К Аве посватался коммерсант из Верхней Гвинеи, достойный, уважаемый человек. Его первая жена состарилась, и Ава будет его второй, последней, любимой женой. Ее будущее и будущее ее детей обеспечено, и он, отец, может быть теперь за нее спокоен. Ты хороший парень, но скажи: у тебя есть жена в твоей стране? Андрей не мог этого отрицать. И ты ведь не собирался жениться на Аве? И не собирался увезти ее в свою страну? И сам не планируешь остаться здесь на всю жизнь? Ты уедешь - и какое будущее ожидает мою дочь?
     Оставалось только соглашаться.
     Папаша не унимался: похоже, вопрос был продуман им основательно.
     Согласен, моей дочери с тобой хорошо, но сколько это может продолжаться? Сейчас ее будущему мужу даже лестно, что из всех девушек богатый русский патрон выбрал Аву. Потому что, если она уйдет от тебя к нему, значит, он не хуже тебя. А если она сейчас останется с тобой, а когда твоя работа кончится и ты уедешь, получится, что ты ее бросил. Значит, когда ей сделали предложение, она отказалась, а когда ее бросили, предлагает себя? Это оскорбительно и неприемлемо для мужчины. Извини, но я должен думать о судьбе моей дочери.
     Старикан был прав на все сто. Андрей не мог этого не признать.
     - К тому же, - продолжал неумолимый старик, - ты сам скоро уедешь. Ваша работа идет нехорошо.
     - Почему вы так думаете? - наконец нашел, что возразить, Андрей. Он был искренне удивлен. С точки зрения нищих африканцев, ведущих неравный бой с судьбой за чашку риса, его участок был оазисом достатка. Золото добывалось, техника ремонтировалась бесперебойно, зарплаты, немалые по здешним меркам, выплачивались день в день, что было почти неслыханно. Дисциплина и порядок на участке были безукоризненны. Что еще?
     - Почему? - переспросил дед. - Вы добываете золота вот столько, - он назвал цифру, близкую к реальной, к изумлению Андрея, который считал это своим секретом. - Вы продаете его вот по такой цене, - цифра опять была точной. - А вот столько вы тратите на горючее. Столько на зарплату. - И снова все было близко к истине. - А еда, переезды? А налоги, которые вы платите в Сонгвиле? А кто платит за ваши дорогие машины? Значит, вы зарабатываете меньше, чем тратите. Ни один хозяин такого долго не потерпит. Ваше предприятие скоро закроется.
     Андрей в очередной раз убедился, что сонгайцы, никудышные механики, технологи и администраторы, были способными коммерсантами.
     Как ни странно, от этого разговора он почувствовал успокоение. Он почти дружески распрощался с главой семейства, раскланялся во дворе с остальными (Ава вновь вышла и вежливо попрощалась с ним) и пошел вон со двора. Разговор помог ему вернуть душевное равновесие. Он тосковал, конечно, не уже не был как мешком пришибленный.
     И вовремя. В голосе Алиевича по радио он почувствовал, нарастающие тревожные нотки. Через пару дней тот его спросил:
     - Сколько у нас золота в сейфе?
     - Килограммов шесть.
     - А деньги в кассе есть?
     - Есть пока, на расходы хватит.
     - Значит, скоро я тебя вызову. Приезжай, золото привези, заодно поговорим.
     На следующую ночь в деревне стучали тамтамы. Приехали от жениха за Авой. Это не была свадьба, это был специальный ритуал прощания невесты с родительским домом, деревней, подругами и так далее. Под утро представители жениха под руки увели Аву к стоявшему на краю деревни автомобилю, она, как положено, плакала, кричала, выражала свое горе от расставания и отъезда в чужую страну. Вскоре и Андрей вместе с Евгением Петровичем выехал в столицу.
     В столичном офисе народу порядком поубавилось.
     - Значит, зачем я тебя вызвал, - начал Алиевич, когда они приступили к разговору. - Надо обсудить положение. Некоторое время компания находилась в приблизительном равновесии. Предприятие работало и было в состоянии поддерживать себя. Сейчас появились новые трудности. Если говорить упрощенно, вот какие: ты знаешь, что мы получили концессию в соответствии с сонгайским Горным кодексом. По этому кодексу мы должны каждый год, пока не начнем официальную добычу, вкладывать в изучение концессии не менее миллиона долларов. В первый год мы отчитались всем завезенным сюда оборудованием и отчетом Виктора Викторовича. На второй год, как ты помнишь, от нас был принят проект валового опробования и технологических исследований. Сейчас пришло время сдавать отчет. Мы его сдали. - Андрей знал это очень хорошо, поскольку сам составлял его по вечерам, в соответстви со своим же проектом. - Теперь его от нас отказываются принимать. Не то что прямо отказываются, но и не подписывают приемку. В мягкой такой форме говорят, что это не опробование и не исследования, а самая настоящая добыча. И что как представители государства, обязанные соблюдать закон, и наблюдать за частным бизнесом, не допуская коррупции, и прочая, и прочая, они принять этот отчет не могут. Отсюда вытекают два следствия. Первое - мы не выполняем обязательств по затратам средств на концессию. За это концессию надлежит у нас отнять. Второе - мы ведем незаконную добычу. За это надо конфисковать незаконно добытое и еще оштрафовать на столько же. Дальше - все наше оборудование ввезено сюда беспошлинно на основе концессии. Поэтому, если концессию у нас отнимают, то оборудование надо либо вывозить из страны, либо платить пошлины по прейскурантной стоимости, которая во много раз больше, чем цена, за которую это железо можно здесь продать. Ну, и так далее... все накручивается, как снежный ком. Избежать всего этого можно одной, даже не очень высокопоставленной подписью в министерстве о принятии отчета, что раньше проходило за приемлемую взятку. Сейчас разговор происходит на самом верху, и предлагаемый размер взятки превосходит все мыслимые пределы. Мамаду Трейта разводит руками, и вообще он от нас уже почти ушел к канадцам. У Теймураза трудности в России, что-то свое, нас не касается. Он сказал: вы там выкручивайтесь, как хотите, но я вас больше финансировать не могу. А когда мы плохо держимся на главном направлении, сразу активизируются все остальные. Таможня, с которой было все решено, опять шевелится. Всякие кредиты, раньше готовые ждать, теперь ждать не могут. Даже давно уволенные служащие начинают чего-то требовать. Сразу со всех сторон война. Вот почему я попросил тебя приехать. Возможно, нам надо кое-что продать с выплатой пошлины от реальной продажной цены. Подготовь список, что можно продать, а что обязательно надо оставить для работы.
     Это сделать было легко, у Андрея такой список был с собой, поскольку он всегда полагал, что на участке много лишнего. Остаток дня он провел, наблюдая, как кустарь-плавильщик превращает привезенный им золотой песок в слиток с помощью древесного угля и ручной воздуходувки, а торговец золотом взвешивает слиток в воде и в воздухе, определяя содержание чистого золота по формулам, придуманным еще Архимедом в ванне...
     Как-то раз Алиевич попросил его посмотреть несколько папок с материалами по соседней Республике Слоновых Гор. Это были карты и геологические разрезы, сделанные явно русскими геологами. Если все в них соответствовало действительности, то здесь могла оказаться вполне приличная золотая россыпь, экономически рентабельная для отработки. Он так и доложил.
     - Значит, пригодная к отработке россыпь? - задумался Алиевич. - Хорошо. Здесь в Сонгае сейчас находится член государственного совета Республики Слоновых Гор. Поезжай к нему на переговоры. Наша позиция проста: мы можем перебросить отсюда нашу технику и специалистов и организовать добычу золота. Встреча назначена, но я ехать не могу, жду звонка из канцелярии премьер-министра. Бери переводчика и поезжай. Для солидности назовись директором компании.
     Дом, где находился член государственного совета, мало соответствовал представлениям Андрея о том, как должно выглядеть дипломатическое представительство. Внутри он напоминал ночной клуб "Парадиз", только более роскошный. Сходство усиливал большой бар из красного дерева со множеством бутылок на полках, за стойкой которого стояла очень красивая негритянка. Еще несколько как бы официанток бродили по комнате. Они напоминали девиц из "Парадиза", но в целом были моложе и красивее. Секретарь ввел их в комнату, представил Андрея, потом торжественно объявил: "Его Превосходительство Член Государственного Совета, Ответственный за Экономику, Промышленность и Иностранные Дела Господин Нгаме Кива". Его превосходительство был худощавым интеллигентного вида мужчиной лет пятидесяти в хорошем костюме, очках и галстуке. Он сидел на роскошном кожаном диване за низким столиком, уставленным напитками. Рядом с ним сидел охранник, здоровенный мордатый парень со знаками отличия младшего офицера. Андрею приходилось во множестве видеть таких лейтенантов и капитанов на разных контрольных постах на дорогах. Андрей пожал руку поднявшемуся члену государственного совета, кивнул в ответ охраннику, поскольку тот ему приветственно улыбнулся, и уселся в кресло.
     Произошло некоторое замешательство. Выяснилось, что мордастый охранник и есть ответственный член государственного совета, а мужчина в костюме - его советник. Впрочем, его превосходительство оказался парнем необидчивым и вскоре разговор перешел к делам. Андрей изложил свою позицию, согласно инструкции Алиевича: Наша компания имеет в Сонгае излишки техники и специалистов, которые мы могли бы легко перебросить в вашу страну. Мы знаем, что в вашей стране есть участки, пригодные для добычи золота. Мы хотели бы получить концессию, провести исследования и начать добычу в ваших и наших интересах.
     Его превосходительство внимательно выслушал, вполголоса посовещался с советником, потом внушительно заговорил на чудовищно искаженном английском:
     - Все вопросы, которые вас интересуют, находятся в моем личном распоряжении. Все, что вы хотите, могу разрешить вам лично я. Поэтому сегодня или завтра принесите сюда (он похлопал ладонью по столу) двести (он слегка задумался), в крайнем случае, сто тысяч долларов наличными. После этого вы получите все, что вас интересует. Любые участки и разрешения. Я все это могу.
     На этом, собственно, переговоры были исчерпаны. После нескольких незначащих фраз они двинулись к выходу. Оглядываясь в закрывающуюся дверь, Андрей увидел, как его превосходительство двумя руками подзывает к себе девиц. Андрей был бы не прочь съездить в экзотическую приморскую страну, но Алиевич отнесся к результатам переговоров без интереса. Он сказал:
     - Ста тысяч долларов у нас нет. А если бы и были, мы бы сегодня истратили их на другие цели.
     Потом всезнающий Леонтий объяснил ему ситуацию, рассказав заодно историю страны. Республика Слоновых Гор, первоначально колония ее величества, возникла благодаря религиозному подъему в Англии в начале девятнадцатого века. Движимые евангельскими идеалами, англичане старались воплотить Слово Божие в жизнь, во всех областях, от улучшения жизни фабричных рабочих, до посылки миссионеров к диким язычникам. Они обратили внимание на существовавшую триста лет работорговлю, когда торговцы в жутких условиях везли африканцев в Америку, чтобы продать для работы на плантациях. Началась крупнейшая в мировой истории правозащитная операция. Сначала Англия запретила рабство в своих владениях. Потом договорилась о запрете с другими странами и взяла на себя контроль за исполнением. Английские эскадры арестовывали корабли, перевозившие невольников, громили тайные базы торговцев на африканских берегах. Потом речь зашла о тех, кто был уже вывезен в Европу и Америку, об их освобождении и возвращении тех, кто хочет, домой. Многие из них на специальных кораблях действительно вернулись назад, в Африку. Именно в Африку вообще, а не в родную деревню или племя, поскольку они понятия не имели, где таковую искать. Так на африканском берегу появился город Либерти, ставший со временем центром английской колонии.
     Негры, вернувшиеся на родину, были уже, конечно, совсем не такими, как их родители и деды, когда-то проданные в рабство. Они в подавляющем большинстве были христианами, многие имели школьное образование, были знакомы с современным бизнесом и ремеслами. Они имели мало общего с дикими племенами, населявшими берега, где они высадились, и для них белые христианские братья были гораздо ближе. Весь девятнадцатый век колония активно поддерживалась Англией. Из колонистов вербовались миссионеры, учителя, администраторы и военные для новых английских колоний на континенте. Сам город Либерти сказочно разбогател на продаже в Европу пальмового масла, которое до изобретения нефтяных смазочных масел было смазкой (в прямом смысле слова) европейской промышленной революции.
     Однако в начале двадцатого века англичане почему-то отказались от особых отношений с колонистами и отвергли их претензии играть в Африке роль "черных белых". Правительство ее величества постановило, что только настоящие белые могут быть администраторами, высшими чиновниками и военными. Экспортно-импортные компании вытеснили колонистов из большого бизнеса. Только в последние годы перед уходом из страны англичане вновь стали назначать местных жителей на административные посты. К моменту получения независимости в стране жило два этноса. Меньшинство - из потомков колонистов, лишенное реальной силы и власти, но уверенное в своем превосходстве, имеющее свою культуру, язык, историю и амбиции. И большинство из местных племен, естественно, не признающее превосходства меньшинства и при всеобщем избирательном праве всегда имеющее голосовательное преимущество. Напряженность между двумя этносами тянулась через все годы независимости, выражаясь в государственных переворотах и локальных гражданских войнах. Несколько лет назад чувство политической нестабильности, подсознательное ожидание очередного переворота привело к случайному, но закономерному событию.
     Молодой лейтенант Аксим Бонго, из местных, служил в пограничном районе, в войсках, охраняющих алмазоносный район страны от постоянной угрозы бандитов, проникавших из соседней, еще более нестабильной, Нижней Гвинеи. Он был нормальным боевым офицером, привыкшим к опасности и уважаемым солдатами и сослуживцами за храбрость и прямоту. Боевые будни армии омрачались, однако, хроническими задержками (отсутствием, можно сказать) зарплаты. Возможности пожертвований со стороны охраняемых алмазных приисков были исчерпаны, и служивые сильно бедствовали. Возможно, решили офицеры, правительство забыло о своей воюющей в джунглях армии. Пусть лейтенант Бонго поедет в столицу с ходатайством к президенту и возьмет с собой свою роту, чтобы было легче обратить на себя внимание.
     Пока лейтенант со своей ротой не спеша приближался к столице, слухи опередили его, придав ему вид вождя восставшей армии, идущей на столицу, чтобы свергнуть непопулярный режим. Президент страны (из колонистов, так уж получилось) любил пополнять из государственных доходов свои личные счета в европейских банках, позволяя себе оставлять без зарплаты даже столичную полицию и гарнизон. Всеобщее недовольство материализовалось по случайному поводу, и само правительство поверило слухам. Приблизившись к президентскому дворцу мирным ходатаем, лейтенант Бонго обнаружил ворота открытыми, президента и министра обороны сбежавшими, а себя самого встречаемого министрами поменьше (из местных) как героя и спасителя.
     Боевой опыт развивает решительность. Под приветствия народа лейтенант объявил себя президентом. Он вызвал своих боевых друзей, таких же капралов и лейтенантов, из приграничных джунглей и создал из них государственный совет. Среди них был и наш знакомый Нгаме Квима, чьим личным советником стал один из чиновников прежнего правительства. Друзья организовали себе красивую жизнь, в соответствии со своими гарнизонными представлениями, и стали править государством.
     Потом начались проблемы. Первый приказ нового президента о выплате долгов армии оказался неисполненным из-за отсутствия денег в казне. Не было даже денег, чтобы оплатить печатание новых денег в Европе, а когда их, наконец, напечатали, их цена упала, и денег опять не стало. Окружающие молодых друзей чиновники безмерно льстили, но регулировать финансовые потоки предпочитали в свою сторону. Необходимость собрать налоги привела к тому, что первоначальная популярность снова сменилась глухим ропотом. Трудно было и с непонятными международными делами. Свергнутый президент сидел в Верхней Гвинее и всячески подрывал устойчивость новой власти. Появились призывы к его возвращению. Не все верили в устойчивость власти молодых офицеров. В пограничных районах снова оживились бандиты. Теперь они объединились и назвали себя Армией народного освобождения. Они грабили прииски, брали дань с деревень, приходили и уходили в соседние страны, появляясь даже поблизости от границ Сонгая, и злодействовали, иногда довольно чувствительно. В обстановке неуверенности крупные бизнес-проекты в стране свернулись, охотничий туризм сильно сократился. Естественно, молодые правители стремятся обеспечить себя на тот случай, если их власть неожиданно прервется, но по той же причине никто их финансировать не спешит, - закончил Леонтий.
     Вечером, когда Алиевич ушел на очередные переговоры, Андрей с Леонтием плотно уселись с ящиком пива. То, о чем кратко говорилось днем, Леонтий комментировал более открыто.
     - Что у нас происходит? Сегодня на мировом рынке существует прогноз роста цен на золото. Такой прогноз дает рост цен сам по себе, кстати. Тогда разные компании, фонды, финансовые группы - все оживляются. Всем нужны концессии в перспективных районах, и наш район как раз один из таких. Есть серьезные компании, которые действительно хотят добывать золото, но девять десятых просто хотят получить концессию, сочинить красивый отчет, пройти какую-нибудь экспертизу и выбросить акции на продажу на Рудной бирже в Торонто. В Америке в моде вкладывать сбережения в акции, и американцы покупают все подряд. Одна удачная операция может вернуть расходы на концессию многократно. Сейчас канадцы, австралийцы, европейцы прилетают каждый день. Настоящий бум. Посмотри, что в "Отдыхе друзей" творится. Сесть негде.
     "Отдых друзей", ресторан с подчеркнуто американским стилем обслуживания, был неофициальным клубом сонгайских белых, причастных к горнорудному бизнесу. Американцы, канадцы, австралийцы в джинсах, ковбойских шляпах и сапогах, только что без "кольтов" на поясах, шумные, дружелюбные, хорошо пьющие, многие с черными подругами, заполняли это место по вечерам.
     - А заведомо золотоносные площади ограничены, - продолжал Леонтий. - Наша концессия в их числе. И чиновники министерства рудников чувствуют себя как советский завмаг на дефиците. Сейчас их звездный час. Предложения взяток резко повысились, причем без всяких околичностей. "Найди повод, отбери концессию у этих русских, раздели между нами, а мы в долгу не останемся. Вот ручка, вот чековая книжка!" Что может сделать бедный чиновник при таком искушении? Если он человек "порядочный", он предложит нам самим заплатить и остаться хозяевами. Не заплатим - что же делать? Над ним еще начальники, и все денег требуют. В общем положение безнадежно.
     - Но ведь проект был принят, и отчет строго ему соответствует. Как можно так безосновательно менять решения?
     - Здесь Африка. Здесь можно все. В существо вопроса никто никогда не вникал и не вникнет. Единственная реальность - конкурс взяток. Оспорить решение чиновника негде, вообще нет такой инстанции. Ты знаешь, как здесь проходили выборы президента? Народ честно явился на выборы, но бюллетени никто не считал. Комиссии писали цифры, которые нравились их председателям. Здесь вообще нет представления об объективной реальности. Магическое сознание. Наши западные друзья будут только рады, если этих русских, которые все как один бывшие коммунисты и кагэбисты, пнут отсюда ногой под зад.
     - А наше посольство?
     - Ну, ты совсем ребенок. Российская дипломатия в основном осталась советской. Ей на частные компании и их мелкие делишки плевать, она занята государственными делами. Но, допустим даже, посол хочет помочь. Он обратится в сонгайский МИД. Тот - в сонгайский совмин. Тот - в министерство рудников. Те ответят: "Российская компания нарушила закон, что в нашей глубоко правовой стране недопустимо". Потому что ни у посла, ни у России в целом никаких рычагов влияния в этой стране нет. Ты пойми, вот, скажем, Америка. У нее здесь куча всяких программ помощи, один Агрономический институт чего стоит (Агрономический институт был научным учреждением, где американские биологи готовили для Сонгая Зеленую революцию, естественно, на американские деньги). И все программы с продолжением. Захотят - остановят или задержат. Посол всегда на страже интересов американских компаний и граждан. А задержка программ помощи - для чиновников прямой убыток, они же эти деньги воруют, и с них живут. Поэтому они очень подумают, прежде чем американцев обижать. А с Россией никаких реальных отношений нет. И у посольства - никаких реальных обязанностей. Раз в год поздравить с Днем независимости... Ты в посольстве не бывал, а я бываю. Посол командует, шофер возит, бухгалтер считает, остальные подсиживают друг друга. Чистый закон Паркинсона, никаких внешних функций. Ну, перешлют письмо: не желаете ли вернуть миллиард кредита, полученного от Советского Союза? Ответ: очень желаем, но денег нет. И, кстати, не можете ли бесплатно отремонтировать истребители нашей армии? Ответ: бесплатно не можем. Раньше, в СССР, посольства действительно работали. Прикрывали деятельность КГБ и военных, контролировали массу советских специалистов. И дипломатическая борьба с Западом велась. И все это подкреплялось потоком ресурсов. А сейчас? Ноль отношений и, соответственно, ноль влияния.
     Потом Андрей рассказывал о делах на участке. Леонтий слушал очень внимательно, не перебивая. Потом сказал:
     - Я многое знал, конечно, но важно все знать из первых рук. Пожалуй, я бы смог придумать, как выбраться из ситуации.
     - И как же?
     - Нас тянет ко дну концессия. Необходимость постоянных вложений. Огромная отчетность. Офис, машины, бесконечные взятки, и все это невозможно остановить. Надо избавиться от статуса иностранного инвестора. Организуйте на вашем нижнем полигоне народное предприятие. Передайте ему нужную технику и работайте без офиса и взяток в Сонгвиле. На эту площадь, к нашему счастью, никто не претендует. Она слишком близка к большой реке и границе.
     С идеей "народного предприятия" еще на участке Кулибали прожужжал Андрею все уши. Такую форму сонгайское правительство ввело, пытаясь как-то упорядочить старательскую добычу, от которой в казну вообще ничего не поступало. Именно так, кстати, была оформлена россыпь Мусы Бубакара.
     - Но ведь владельцем такой концессии может быть только сонгаец?
     - Ну и пусть будет. Я подберу вам подходящего сонгайца.
     - Ну уж нет, - отрезал Андрей, - это исключено.
     Даже с его небольшим опытом Андрей был наслышан об историях с русскими компаниями в разных африканских странах. Когда они сталкивались с неразрешимыми налоговыми или таможенными трудностями, им дружески советовали перейти в статус национальной компании, для чего принять на должность первого лица местного уроженца, номинально, разумеется: "Он ни во что вмешиваться не будет!" Трудности, действительно, разрешались, но вскоре местные уроженцы показывали зубки. Один заложил имущество компании, чтобы получить свой личный кредит. Другой продал технику, опять же в свой карман. Третий попросту явился в офис в сопровождении крепких парней и сообщил, что он тут хозяин, и теперь будет командовать.
     - Вот и Алиевич думает так же, - подтвердил Леонтий. - А путь между тем есть. Оформляешь народное предприятие с местным президентом-директором, и одновременно он внутри компании отказывается от своих прав в пользу, скажем, тебя. Это выглядит смешно, но мне лично здешний нотариус говорил, что это возможно, законно и надежно. Получить малую концессию, передать оборудование. "Ауру" вместе с большой концессией и офисом закрыть. И все. Мне брать это дело на себя не хочется. Мне англичане предложили должность в одной финансовой группе. Кроме Сонгая, у них интересы в Танзании, Сенегале, Цейлоне и на Соломоновых островах. Собственно, я на них уже понемногу работаю, пока без контракта.
     Было уже поздно, и они порядком расслабились, когда в их компанию влился вернувшийся из города Евгений Петрович. Они встретили его шумно и весело, но тот был донельзя расстроен. Выпив, он поведал, что, оказывается, из девяти геологов, уехавших с участка получать свою половинную зарплату, в Москву улетели только трое. Остальные остались в Сонгвиле.
     - Понимаете, - рассказывал Евгений, - в день расчета они с утра зашли в какой-то уличный бар. Случайно встретились с сонгайцем, который учился в России. Симпатичный парень, отлично говорит по-русски. Слово за слово, рассказали ему свою историю. Он отвечает: "Как? Ваше дело правое, я вам помогу". Тут же привел их к какому-то адвокату. Адвокат их убедил, что по закону они получат всю сумму, что суд будет на их стороне, что он готов их защиту взять на себя. Новый друг опять: "Мы вам найдем где жить, найдем питание, добрые люди должны помогать друг другу". В общем, трое получили свои деньги и улетели, а шестеро потребовали всю сумму. Теймураз разозлился, отвечает: "Раз так, я их больше не знаю, пусть побегают по судам, узнают, что это такое".
     И начались у бедняг мытарства. Каждый подписал кучу бумаг, все на французском. Судебное заседание собирается, один адвокат говорит, другой адвокат говорит, судья устанавливает: отложить решение до выяснения таких-то обстоятельств. Потом новые выяснения, и так без конца. Адвокат говорит: "Суд на вашей стороне, надо немного подождать, потерпите". Поселили их в одной комнате в бедном квартале, света нет, вода за деньги, туалет во дворе, раз в день какая-то девочка варит им котел риса. Деньги кончились, дошло до того, что ходили мыться на реку.
     Андрей поежился. Столица Сонгая не имела канализации, кроме зловонных канав, по которым нечистоты стекали в реку. Несмотря на это, тысячи людей постоянно мылись и стирали белье на ее грязных берегах, одновременно используя реку в качестве уборной.
     Евгений продолжал:
     - Само собой, все заболели. Малярия, брюшной тиф, кожные болезни. Нервы у всех. А процесс тянется и тянется. Может, эти адвокаты договорились тянуть, чтобы больше заработать? В общем, поняли, что влипли. Пришли к Алиевичу сдаваться, а Теймураз говорит: назад хода нет. Бросились в российское посольство, а их даже внутрь не пускают. С отчаяния устроили демонстрацию перед посольством. Привлекли внимание: шутка ли, белые бастуют! Посол звонит: разберитесь с ними, нам скандал не нужен. Теймураз смягчился, говорит, ладно, отзывайте ваш иск, заплачу, как обещал. Адвокат в истерике: "Как, вы отзываете иск в практически выигранном деле? Вы разрушаете мою профессиональную репутацию, вы наносите мне личное оскорбление. Я искренне взялся вам помочь, а вы отвечаете мне черной неблагодарностью. Все, теперь наши отношения чисто официальные. Заплатите мне за мою работу, мои расходы, мой гонорар, ваш долг за дом, за еду, и забирайте ваш иск." И предъявляет сумму, от которой глаза на лоб лезут. Мужики просто плачут и проклинают себя. Им даже улететь не на что. И непонятно, что делать...
     Через пару дней Андрей вернулся на участок, готовиться к закрытию. Надо было домыть оставшиеся пески, постепенно уволить рабочих, навести порядок и по возможности все законсервировать.
     Улетать из Сонгвиля Андрею пришлось "Сабеной", чей аэробус казался огромным рядом с маленьким зданием аэропорта. "Аэрофлот" в Африку больше не летал. Пассажиры, черные и белые, сильно отличались друг от друга. Среди белых преобладала растрепанная хипповидная молодежь в майках, сандалиях и рваных джинсах, с рюкзаками за спиной, с тамтамами или сделанными из калебасов африканскими мандолинами в руках. Девушки выглядели подчеркнуто равнодушными к своей внешности. Спокойные белые мужчины постарше, летевшие, очевидно, по делам, тоже были в джинсах и кроссовках. Черные выглядели совсем по-другому: мужчины в костюмах с галстуками, в начищенных ботинках и с "дипломатами" в руках, женщины в тяжелых дорогих бубу богатых ярких цветов с вышивкой, в золотых или серебристых туфлях, сложных прическах и с массой золотых украшений. Светлые ладони и ступни многих женщин были расписаны черными узорами. Было несколько типичных пар: скромная, невидная белая туристка с ярко одетым хохочущим красавцем-негром, как курочка с фазаном.
     После нескольких очередей, где черные каким-то образом неизменно оказывались впереди, а белые позади, он оказался в самолете, возбужденный видом цивилизации и роскошью европейского сервиса, обедом, шампанским, десятью музыкальными программами в наушниках, телевизором над креслом. Внизу в свете заходящего солнца простиралась Сахара, бесконечная, абсолютно безжизненная, как поверхность Луны. Моря песчаных барханов сменялись скальным массивами с отчетливо видимой геологической структурой. Потом пошли вечерние огни на севере Африки, тьма над Средиземным морем, а потом сверкающая праздничная Европа с освещенными дорогами, вся, как один большой город. Пересадка в Брюсселе стала для него упоительным праздником. На минутку он попал из третьего мира в первый, где законы либеральны, но исполняемы, где не дают взяток, но платят налоги, где можно прожить на зарплату, где товары в чистых витринах не только красивы, но и пригодны к употреблению и на них стоит их настоящая цена, где земля покрыта либо асфальтом, либо травой, и нет вытоптанных пространств, покрытых отбросами. Перелетев Средиземное море, он перенесся во времени на много столетий вперед. Он с завистью смотрел на людей, болтающих милую чепуху по мобильникам, не думая о минутах и расценках, заказывающих в баре чашечку кофе за пять долларов, и с интересом думал, какой ему покажется Москва.
     Москва, к его удовлетворению, оказалась больше похожей на Европу. Все-таки разговоры о России - стране третьего мира велись людьми, этого третьего мира не видевшими. Что не походило ни на Европу, ни на Африку, это ощущение агрессии, разлитой повсюду в аэропорту. Невидимая опасность исходила от таможенника, от носильщика, от таксиста, от якобы случайных попутчиков в такси, от других машин на дороге. Впрочем, в самой Москве это ощущение ослабло. Все выглядело более благодушным и благополучным, чем когда он уезжал. Он вернулся домой.
     
     ВТОРАЯ ПОПЫТКА
     
     Авиалайнер "Эр Франс", вылетавший по маршруту Париж - Сонгвиль, медленно выруливал на взлетную дорожку аэропорта "Шарль де Голль", когда сзади в салоне послышался шум. Андрей повернулся и увидел, что несколько чернокожих парней вскочили со своих мест, откатили массивную входную дверь и выпрыгивали на бетон с высоты двухэтажного дома, стремительно разбегаясь по взлетному полю. Через секунду к двери подскочили стюарды, крепкие молодые люди с хорошей выправкой, и у дверей завязалась рукопашная. Андрей еще при посадке удивился: почему вместо обычных милых стюардесс пассажиров рассаживают милитаристского вида молодые люди. Профессионально работая в тесном проходе, стюарды оттеснили беглецов и заблокировали дверь. Самолет развернулся и направился обратно к терминалу. Еще через минуту возле него резко затормозили несколько автомобилей, и вскоре спереди, из салона первого класса по проходам двумя цепочками побежали охранники. Они были одинаковые, как роботы, с одинаковыми механическим движениями, одинаково сосредоточенными выражениями на лицах, в касках, с дубинками в руках и пистолетами в кобурах. Позади каждой цепочки бежал доктор, державший наготове шприц. Шум и крики сзади резко усилились, затем быстро затихли. Обмякших нарушителей вносили в салон и усаживали в свободные кресла, надев наручники.
     - Что это значит? - спросил Андрей соседа по креслу.
     - Депортация, высылка домой нелегальных иммигрантов, - спокойно ответил сосед.
     Охрана уже собралась покидать самолет, и радио объявило о продолжении рейса, как вдруг шум в салоне поднялся снова. Кричали опять черные пассажиры, белые сидели спокойно, и на их лицах было написано что-то вроде "начальству виднее". Негры, наоборот, шумели все больше. Несколько из них, чиновного вида, в костюмах и галстуках, вскочили с кресел и кричали, размахивая руками.
     - О чем они кричат? - снова спросил Андрей.
     - Они хотят, чтобы этих парней высадили из самолета. Одни боятся, что полет с ними будет опасным, а другие говорят, что их не имеют права депортировать.
     С этой проблемой Андрей был знаком. Большинство африканцев полагали, что колониальное прошлое дает им право жить в Европе и пользоваться ее благами. По всей франкоязычной Африке звучала популярная песня "Я не уеду назад из Парижа". В Сонгае получить визу во Францию стало жизненной целью сотен тысяч молодых людей. Результаты этого были отчетливо видны уже в парижском аэропорту: убирали мусор и таскали багаж черные, за рулем многочисленных механизмов сидели арабы, а для белых оставались места за стойками офисов.
     Тем временем последовала дискуссия между начальством и пассажирами, где французы держались мягко и уговаривающе, а негры - решительно и агрессивно. Наконец французы сдались и депортируемых поволокли к выходу. Африканская часть пассажиров зааплодировала, и самолет пошел на взлет. Андрей смотрел в окно, на клетчатые, как шахматная доска, виноградники Франции, потом Испании, и вспоминал свое пребывание дома.
     После саванны, после полигона, в России все радовало, все было неиссякаемым источником удовольствия. Дождь, снег, мороз, водка, асфальт, женщины на улицах, книги на полках. Дом, семья давали вообще запредельное счастье. Особенно здорово было в первый месяц, когда не надо было еще думать о будущем, а можно было просто тратить привезенные деньги, встречаться с друзьями и узнавать новости. Он пробовал смотреть и телевизор, и с удовольствием понял, что в этом отношении от пребывания в Африке он ничего не потерял. Телевизор был тупой по-другому, чем при советской власти, но такой же тупой. По-видимому, что-то такое находилось в самой природе телевизионного вещания. Самоощущение старых знакомых представляло странную смесь успехов и недовольства. "Трудно жить", - говорили все. "В чем твои трудности?" - спрашивал Андрей. "Мои-то ни в чем, я отлично живу, но вот народ жалко".
     Вскоре после приезда Андрея вызвал Теймураз Азбекович и подробно расспросил обо всем. С Андреем честно расплатились, понимая, что он сделал для предприятия все, что мог. Прошло несколько месяцев, и когда Андрей стал уже всерьез думать о поисках работы, Теймураз позвонил снова и сказал: "С тобой хотят поговорить люди о твоем участке. Я тебя попрошу, будь с ними как со мной, ничего не скрывай, говори, что думаешь".
     Так Андрей попал в подмосковный офис крупного добывающего предприятия, в прошлом старательской артели "Весна", в привычную ему обстановку производственного совещания. Вокруг были такие же, как он, горняки, геологи, механики, экономисты, с которыми он мог говорить на одном языке. Вопросы, которые они задавали, были те же, что обязательно задал бы он сам на их месте. Они внимательно разглядывали планы, разрезы, фотографии, списки оборудования. Потом слово взял президент компании.
     - Я Теймуразу кое-чем обязан. У него сейчас трудности. Он меня просит: заплати мне триста тысяч здесь и забирай участок там. Я готов это сделать из уважения к нему, если буду уверен, что смогу эти деньги там вернуть. Намного больше не обязательно, но эти - непременнно.
     - Пожалуй, их можно вернуть, но чтобы начать, тоже нужны деньги. На разрешение, оформление, на горючее, на подготовительные работы, на компенсации за посевы.
     - Это понятно. А как это все юридически оформить?
     Андрей изложил идею Леонтия о народном предприятии. Выяснилось, что Леонтий, находившийся по-прежнему в Сонгае, был в курсе нового проекта и уже дал согласие в нем участвовать.
     - А ты бы сам за это снова взялся?
     - Взялся бы.
     - Хорошо. Тогда подготовь со специалистами технико-экономические расчеты, согласуй со всеми, кто здесь есть, и представь мне.
     Так и получилось, что по прошествии нескольких месяцев Андрей вновь летел в Сонгай с планом организации народного предприятия на нижнем полигоне. Офиса "Ауры", как и Алиевича, в Сонгвиле уже не было, но Леонтий встречал его, как раньше. Он выглядел усталым, но был по-прежнему весел и оживлен.
     Сонгвиль встретил Андрея удушливым дымом горящих свалок. Вывоз мусора из городского двора стоил доллар в месяц, и жители, которые не могли себе этого позволить сжигали его прямо во дворах. Те, кто работали на вывозе, поступали не лучше. Они направляли своих осликов на ближайший пустырь, высыпали мусор из тележек и там зажигали. Над городом стоял смешанный с пылью запах горящего пластика и бумаги, и Андрей порадовался, что ему предстоит быть здесь недолго.
     Внешне Сонгвиль, по сравнению с прошлым разом, заметно изменился. Появились новые дома невероятной, как из фантастических фильмов, архитектуры, где классические ордерные колонны поддерживали китайскую загнутую крышу, а еще выше громоздились причудливые балконы, башенки, беседки и шпили. Голливудский сказочный стиль уверенно воплощался в жизнь. На улицах к традиционному ржавому металлолому и ооновским джипам прибавились крепкие, хоть и не новые, "мерседесы" богатых сонгайцев, уверенно прокладывающие дорогу в толпе. Кое-что, впрочем, не изменилось, например, дороги. Стотысячные автомобили, как и раньше, подползали к миллионным особнякам, стукаясь брюхом о колеи прифронтового типа. Чувствовалось, что освоение международной помощи по-прежнему идет преимущественно частным образом, без отвлечения на общественные фонды. Впрочем, одна внушительная программа общественного строительства неуклонно выполнялась. Новый президент страны был историком, получившим образование в Европе, и сейчас заполнял столицу свежим историческим наследием. На каждом заметном перекрестке либо уже стояли, либо строились памятники. Раньше в Сонгвиле был только один памятник, поставленный благодарными французами в честь "сенегальских стрелков", то есть африканцев, сражавшихся на фронтах первой мировой войны за свободу милой Франции. Теперь к нему прибавился памятник первому президенту незвисимого Сонгая (свергнутому в результате переворота) и памятники общеафриканским антиколониальным героям Кваме Нкруме и Патрису Лумумбе (свергнутым). Второму президенту Сонгая (свергнутому) памятника не было, поскольку он как раз сидел в тюрьме и вел с правительством сложные переговоры по принципу "время - деньги", где годы заключения обменивались на суммы, лежащие на счетах узника в европейских банках. От него остался памятник жертвам, расстрелянным во время голодной демонстрации. Нынешнему президенту, надо признать, свержение не грозило. Он хорошо усвоил университетские лекции, и даже Клинтон назвал недавно Сонгай "образцом демократии в Африке".
     Был, конечно, памятник независимости с золоченым куполом-луковицей, в котором угадывались мотивы Покрова на Нерли, и Андрей не удивился, узнав, что конкурс на этот памятник выиграл русский архитектор. Были памятники дружбе племен, населяющих Сонгай, и Центрально-Африканскому Союзу, и дружбе исламских государств, и единству стран Африки, и дружбе народов вообще. Еще на перекрестках было много бетонных раскрашенных слонов, жирафов, бегемотов и крокодилов, и все эти монументы действительно приятно оживляли город. Живые слоны и жирафы в Сонгае были, увы, уже ликвидированы, и Андрей в душе пожелал, чтобы следующий президент имел биологическое образование.
     Они оформили у нотариуса документы предприятия, включая отказ хозяина от своих прав в пользу Андрея, и отправились в Кайен и Кундугу получать землю. Путешествие по железной дороге (автодороги в Кайен все еще не существовала) имело некоторые особенности. Пару месяцев назад южноафриканская компания перевозила мощный кран с одного своего рудника на другой. Кран имел нестандартные размеры и в габариты железной дороги не вписывался, о чем соответствующий железнодорожный инженер, сонгаец, прекрасно знал. Директор компании, белый, тоже об этом знал и поручил своему инженеру, сонгайцу, кран разобрать, для чего и выделил соответствующие средства. Однако два достойных сына сонгайского народа сумели договориться. Кран отправили, не разбирая, а сэкономленную сумму инженеры поделили между собой. В результате, кран на полном ходу поезда врезался в однопролетный мост, сооруженный в 1904 году третьим инженером, Густавом Эйфелем (тем самым) и занесенный в списки памятников мирового инженерного искусства. От страшного удара мост сдвинулся, как единое целое, один его конец сорвался с высокой каменной опоры в реку, на него рухнул несчастный кран, а дальше уже все остальные вагоны. Железнодорожное сообщение Сонгая с океанскими портами оказалось надолго прерванным.
     Андрей вместе с остальными пассажирами высадился из поезда на ближайшей к мосту станции и совершил пеший переход до ближайшей за мостом станции, где их ждал такой же поезд. К счастью, им не пришлось тащить на себе вещи, поскольку все местное население со своими велосипедами, тележками и лодками зарабатывало деньги переноской пассажирского багажа, благославляя свалившуюся на них удачу. Баррикада из вагонов была уже разобрана, только виноватый кран, да сам мост, глубоко ушедший в илистое дно, еще оставались на дне реки.
     - Это происшествие, - злобно думал Андрей, бредя по раскаленным шпалам (пыльная тропа была еще хуже), - имеет чисто африканскую природу. Африканец, даже имеющий высшее образование, обладает, в сущности, магическим сознанием. Он не отличает законов природы от законов человеческих. Он знает, что взятка может изменить позицию полицейского, таможенника, судьи или министра, следовательно, она может изменить и габариты моста. Он просто не понимает, что габариты существуют не только в инструкциях.
     Он вспомнил историю, случившуюся несколько лет назад в Конго. Грузовой самолет, управляемый российским пилотом, не сумел оторваться от земли в конце взлетной полосы, пропахал заполненный толпой рынок и взорвался, убив едва не тысячу человек. Местные грузоотправители заложили в свои контейнеры вдвое больший вес, чем написали в документах, а плохо знакомые с африканскими условиями русские пилоты поверили документам без личного взвешивания.
     Приближаясь к участку и глядя на знакомые пейзажи, Андрей подумал, как по разному он их воспринимал в разное время. Сначала это была для него обыкновенная пыльная саванна. Потом, в дни, когда Ава была с ним, он, возвращаясь из поездки, видел все перед собой ярким, цветным и вдохновляющим. Сегодня он вспоминал даже не Аву, а тогдашние свои ощущения. Теперь огни погасли, он снова ехал по тусклой равнине.
     На участке их с невероятным энтузиазмом встретил Николай. Он неплохо освоил сонгайский, и они с Кулибали говорили теперь на одинаковой причудливой сонгайско-русско-украинской смеси. За Николаем ухаживала округлых форм и неопределенного возраста негритянка, которую он называл "моя хозяйка". Теперь ей предстояло заботиться о быте Андрея тоже. Едва посмотрев письма и посылки, Николай усадил их за стол и принялся рассказывать горести прожитого года.
     Однако застолье сразу же пришлось прервать. Услышав о приезде Андрея, на участок повалил народ. Этот приход можно было описать почти библейским словами: рыбаки побросали сети, пахари оставили быков в поле и тому подобное. Вскоре в поселке собралась толпа, не уступающая той, которую когда-то Андрей видел у дома Мамаду Трейта. Каждый хотел пожать ему руку, обменяться ритуальными приветствиями и расспросить о планах: собирается ли Андрей возобновлять работу, и если да, собирается ли он взять на работу собеседника. Андрей был искренне рад встрече со многими из этих людей, но все же был осторожен, не выходя за рамки приветственного пинг-понга.
     - Хороший тут у вас народ, - похвалил Леонтий, когда они, отмыв руки после рукопожатий, снова уселись за стол.
     - Это для вас хороший. Для меня здесь все злыдни и аспиды, - горько ответствовал Николай. Он уже хватил привезенной из Москвы водки и с видимым удовольствием говорил по-русски, хотя и запинаясь. Слова из разных языков подскакивали к нему на язык, и он задумывался, какое из них выбрать. - Мне сказали: что купят, то продавай, - продолжил он свою повесть, - дали список с ценами. Приезжают эти коммерсанты-кровопийцы. Предлагают одну десятую цены. И не уезжают. Сидят, сидят, набавляют по франку, целый день душу тянут. Мне деньги тоже нужны, и Сонгвиль деньги просит, я на какую-то цену соглашаюсь. Он говорит: так я забираю товар? Я говорю: а деньги? Он отвечает: ну как же, я покупаю в кредит. Заберу товар, продам, верну деньги. Я говорю: мы о кредите не упоминали, продаем товар, получаем деньги. Он опять: ты не понимаешь, вся торговля делается в кредит. Я сначала бесился, потом привык.
     Андрей хорошо понимал Николая. Действительно, задание он получил такое, что не позавидуешь. Алиевич и Теймураз тоже понимали, каково Николаю здесь приходится, и когда он однажды позвонил и сказал, что хочет, чтобы его жена приехала, они охотно согласились. К сожалению, его веселая, темпераментная, боевая жена плохо представляла, куда летит. Уже переход от самолета к зданию аэропорта в Сонгвиле потряс ее, и она встретила ожидавшего ее Николая словами: "Да у вас тут геенна огненная!" Кульминация наступила на железной дороге, в момент перехода через разрушенный мост в жаркое время дня. Женщина смертельно побледнела и без слов рухнула. Николай, к счастью, был знаком с признаками теплового удара и знал, что делать. Он перенес жену в тень (в Сонгае, чтобы попасть в тень, нужно, чтобы сначала кто-то из нее вышел), приобрел несколько ведер воды и вылил на нее, отчего она пришла в сознание. Тем же поездом они вернулись назад, заняв с помощью взятки проводникам купе в единственном вагоне с лежачими местами. Оставшееся до ближайшего самолета время супруга была молчалива, старалась не покидать зону действия кондиционера, жалела Николая, уговаривала его бросить это место, где "ад и черти", и горько плакала, улетая.
     Получение площади для народного предприятия проходило как-то бодро и весело, благодаря неизбалованности местных чиновников, лишь недавно получивших права на выдачу разрешений, и с удовольствием ими пользующихся. Взятки в Кайене были на порядок ниже, чем в столице, в Кундугу еще во столько же раз ниже, в деревне еще во столько же. Очень помогало отсутствие канцелярий, предназначенных для потери документов. Здесь на одного начальника был всего один секретарь и Леонтий готовил документы прямо на месте, присев на стул с ноутбуком. На бумажку тут же ставили печать в обмен на бакшиш. В столице на каждую из этих процедур ушли бы месяцы без гарантий успеха.
     К сожалению, одну из последних подписей следовало взять в министерстве рудников, и это заранее портило настроение. Концессионный бум превратил министерских чиновников в толстых разъевшихся котов. Кроме лени и алчности, они были еще на редкость неграмотны, поскольку на верхних постах специалистов не держали. Министр, политический соратник победившего президента, на доходные посты назначал друзей и родственников, а специалисты на низовых должностях не имели ни желания, ни полномочий наводить порядок. В этой ситуации им помог то ли случай, то ли вмешательство свыше...
     КАК РОЖДАЮТСЯ НАЦИИ
     
     В эти дни в Египте проходил кубок Африки по футболу, где сонгайская команда достигла успеха, неожиданного для нее самой. Команда выиграла четвертьфинал и теперь должна была играть в полуфинале с неплохими шансами. В городе и стране бушевал невероятный ажиотаж. Во время матчей сонгайской команды город замирал, предприятия и учреждения прекращали работу, на рынке останавливалась торговля. Во дворах и на улицах вокруг вынесенных из домов телевизоров сидели толпы людей. Всякое движение исчезло - ни автомобилей, ни пешеходов, ничего. Чтобы следить за матчем, не нужно было даже смотреть телевизор, достаточно было не затыкать ушей. В напряженные моменты город затихал в полной тишине, а в случае гола, забитого сонгайской командой, можно было услышать одновременный вопль миллиона человек. Сразу после победы в четвертьфинале город наполнился демонстрациями, молодежь с флагами, барабанами, криками и песнями валила по улицам, всюду слышалось скандирование "Сон-гай! Сон-гай!", на площади Независимости бушевал митинг, куда прибыл даже премьер-министр. На митинге и потом, по телевизору, президенты богатейших компаний и официальные лица наперебой объявляли о наградах, которые они назначают за выход в финал футболистам, ставшими национальными героями. В день, когда происходил матч, город кипел уже с утра. Подростки держали во рту свистки и оглушительно свистели, гоняя на велосипедах. Школьники ходили с флагами. Все жило ожиданием матча.
     В это самое утро Андрей с номинальным владельцем отправились на назначенную встречу в министерство. Чиновник вежливо выслушал их и равнодушно положил их папку в огромную кучу других документов. Взятка уже была передана через доверенное лицо, хотя было неясно, сколько это лицо передало, а сколько оставило себе. Теперь следовало ждать и платить взятки секретарям, чтобы бумаги не потерялись. Уже уходя, Андрей без всякой задней мысли пожелал чиновнику выигрыша сонгайской команды в сегодняшнем матче. Чиновник внимательно посмотрел на него, потом молча взял его папку, подписал, поставил дату и сказал: "Отдайте секретарю". Вероятно, таким образом и он внес свой вклад в национальную победу.
     Выйдя в коридор, еще не веря своему счастью, Андрей встретил Мамаду Трейта. Они сердечно приветствовали друг друга и после обмена ритуальными фразами и обсуждения шансов команды Сонгая на победу довольно долго болтали о делах друг друга. Мамаду работал теперь на южноафриканцев. Эти белые парни, под которыми сильно дымилась земля в их собственной стране (издержки всеобщей и полной демократии в первобытном обществе), усиленно вывозили капитал в страны, где имелись относительно стабильная власть и более-менее разумный экономический курс. Сонгай попал в их число. Сейчас они готовили к открытию сразу три крупных рудника для добычи золота. Мамаду горячо жаловался Андрею на издержки глобализации, попутно раскрывая причины экономического благоразумия сонгайского правительства.
     - Мы, сонгайцы, теперь сами не управляем своей страной. Наши правители - Всемирный банк и Международный валютный фонд. Они нам диктуют все: законы, налоги, бюджет, пошлины, права иностранных компаний. Мы говорим: "Это неправильно, мы несогласны". Они отвечают: "Тогда не дадим денег". А где же наша бедная страна еще возьмет деньги? Приходится соглашаться.
     Действительно, новое здание Центрально-Африканского отделения Мирового банка возвышалось над городом наглядным символом величия. Оно парило в небесах в полном одиночестве, раза в три выше, чем предыдущий высотный лидер, гостиница "Интернациональ".
     Вечером, в начале матча, крики над городом превосходили всякое воображение. К сожалению, матч был проигран. "Сонгай - бедная страна, - объясняли Андрею знакомые. - Наших лучших футболистов перекупают. У нас нет условий для тренировки". Это было правдой, но массовость народного футбола потрясала. Каждая деревня, каждый городской квартал имел команду. Все дети и масса взрослых играли постоянно, где попало и чем попало, не жалея себя.
     Возвращаясь с победой на участок, Андрей почему-то думал не о предстоящей работе, а о стране, по которой ехал.Чтобы нация стала нацией, она должна иметь какую-то историю. Сонгай, как и большинство стран Черной Африки, в этом смысле нацией не был. Страна появилась в 1959 году на месте одной из французских колоний. Ее границы провели французские картографы, исходя из удобств колониального управления и с учетом договоров с другими европейскими державами. Границы новых государств рассекали области расселения племен. Например, главный народ Сонгая, мандинго, оказался разделенным между четырьмя соседними странами, а внутрь границ Сонгая попало множество других, в том числе сахарские туареги, непрерывно восстававшие с целью объединения с соплеменниками в других страна