Наше время характеризуется ужасающим несоответствием между мизерностью целей и сокрушительной мощью средств. Если бы дети в детских садах обладали силой взрослых, большая часть из них погибла бы в ежедневных схватках по ничтожным поводам ("Петя в сарае нашел пулемет - больше в деревне никто не живет..."). А если бы у них в руках оказались бомбы и самолеты... Это не шутка, а реальная модель состояния современного мира.
    Ничего ненормального или злокачественного нет ни в исламе, ни даже в исламизме. Обычная "детская болезнь" всех цивилизаций, и можно было бы позволить им сколько угодно резвиться, повторяя зады европейского развития (Столетняя война, Тридцатилетняя война, Мировая война), если только отобрать чрезмерно для них дорогую игрушку - современные европейские изобретения - взрывчатые и отравляющие вещества. А есть еще и бактериология... И все это им нужно исключительно для престижа и самоуважения, если не считать грабежа соседей...
    Когда европейцы с энтузиазмом играли в эти игры, у них едва лишь появились аркебузы. Поэтому они не сумели полностью перебить друг друга. Хотя старались, как могли. Первая мировая война уже была осознана всей Европой как грандиозная ошибка. Когда Гитлер пришел к власти, повзрослевшее человечество долго не могло поверить в серьезность его намерений, и только лишь этим объяснялись его феноменальные успехи. "Гитлер лелеял в своем воображении героический мир: сильные, жестокие люди всегда возглавляли и направляли массы. Они делали историю... Он восхищался Чингиз-ханом: "Кровь не засчитывается тем, кто создает Империи". - Если это не детский склад личности, то что?
    "Дети - это будущее человечества", но взрослые никак не могут отнестись к этой формуле всерьез. Даже средний биологический возраст жителей большинства мусульманских стран вдвое меньше возраста европейцев, а об их историческом возрасте не приходится говорить. Вот, что писал еще в 30-х годах даже о европейских народах серьезный культуролог: "Вступление полуграмотной массы в духовное общение, девальвация моральных ценностей и слишком большая "проводимость", которую техника и организация придали современному обществу, приводит к тому, что состояние духа незрелого юнца, не связанное воспитанием, формой и традицией, тщится в каждом деле получить перевес и слишком хорошо в этом преуспевает. Целые области формирования общественного мнения управляются темпераментом подрастающих юнцов и мудростью молодежных клубов" (Йохан Хейзинга, "Человек Играющий").
    В еще большей степени все это относится к странам, где техника и организация (благодаря содействию европейцев) уже придали обществу "слишком большую проводимость", но уровень общего образования не позволил бы назвать массу их населения даже "полуграмотной". Увещевания взрослых превращаются в скучную либеральную болтовню, которую подростки на всех континентах привыкли стряхивать с ушей.
    В расколдованном мире конечны все пути человека, куда ни кинешься. Память наша ограничена - запомнить все, что нужно для разумной жизни, невозможно. Возможности понимания в любую сторону встречают предел - что-то ты всегда упускаешь. Ознакомиться со всем, что происходит, ты не успеваешь. Даже проявить внимание ко всем, кто этого внимания заслуживает, ты не в силах. Поневоле выбор оказывается случайным - внимание направляется на то, что ближе. При таком ограниченном кругозоре трудно ожидать от людей памяти о том, что произошло в прошлых поколениях и что могло бы, пожалуй, их научить, предостеречь... Им приходится помнить так много, что на прошлое памяти не остается.
    Поневоле мышление недоросля приобретает черно-белый характер. Суть не в том, что манихейское видение событий в наше время получило более широкое распространение. Суть дела в том, что оно стало эмпирически гораздо убедительнее. До тех пор, пока можно было с основанием говорить о конфликте богатства и бедности, о вражде невежества к просвещению, даже о ненависти одной расы к другой, монистическое мировоззрение могло оставаться непоколебленным. Но в наше время все эти противопоставления становятся только предлогами для вражды, а само наличие вражды все чаще обнаруживает свой онтологический, неустранимый характер.