Нина Воронель

Сценарий для ТV

1. Пролог

 

Музыкальный зал во дворце царя Николая I. Вечер. Музыканты настраивают инструменты, пока нарядные кавалеры и дамы занимают места в зале. Среди гостей – генерал Липранди.

 

Дирижер (распорядителю, нервно). Пора начинать! Как быть?

Распорядитель. Подождем немного. Его величество никогда не опаздывают на концерты.

 

В дальнем конце длинного коридора появляется высокая фигура царя в походной шинели и высоких ботфортах. Царь направляется в сторону зала. Вслед за ним семенит карлик – министр иностранных дел граф Нессельроде.

 

Распорядитель (делает знак дирижеру). Его величество приближаются.

 

Дирижер взмахивает палочкой, музыканты берут первые аккорды, когда царь входит в зал. В руке у него кнут, которым он со свистом рассекает воздух. Музыка испуганно обрывается. Кавалеры и дамы в ужасе глядят на искаженное гневом лицо царя.

 

Царь (выждав несколько секунд). Господа офицеры, седлайте коней! В Европе революция!

 

Никто не решается прервать гробовое молчание. Нессельроде, запыхавшись, вбегает в зал. Все взгляды вопросительно обращаются к нему.

 

Нессельроде. Увы, революция распространяется по всей Европе, как пожар. Мятежи повсюду – в Париже, в Праге, в Дрездене.

Царь (щелкая кнутом). Не беспокойтесь – у нас этого не будет! Мы задушим эту гидру в колыбели!

 

Царь в сопровождении Липранди и Нессельроде выходит из зала.

 

2. Кабинет царя во дворце. Вечер

 

Царь и Липранди входят, за ними вбегает Нессельроде. Царь швыряет шинель на походную раскладушку, расстеленную в углу кабинета, и начинает раздраженно шагать из угла в угол. Липранди вышагивает в ногу с царем, записывая в блокнот его приказания.

 

Царь. Каждый взбунтовавшийся крепостной будет подвергнут телесному наказанию, всякий, кто выживет, будет забрит в солдаты. Каждый взбунтовавшийся солдат будет расстрелян. Каждый взбунтовавшийся студент будет сослан в Сибирь!

Нессельроде. Наш посол в Австрии докладывает, что во главе мятежа в Праге стоит русский офицер Андрей Ставрогин.

Царь (внезапно останавливаясь). Андрей Ставрогин? Разве я не приказал немедленно вернуть его в Россию?

Липранди (почти налетев на царя). Вы приказали, ваше величество, но он сбежал из нашего консульства в Берне.

Нессельроде. А теперь он в Праге, строит баррикады.

Царь (в гневе). Мне нужны имена всех его друзей в Петербурге.

Липранди (вынимая из папки лист бумаги). Он принадлежал к группе поэтов и философов, о которых я недавно докладывал вашему величеству.

Царь. Ах, эти? Всех арестовать!

Липранди. Но, ваше величество, они всего лишь безобидные болтуны!

Царь. Во время революции нет безобидных! Всех арестовать сегодня же ночью! (Проглядывает список.) Федор Достоевский? Уж не тот ли писака, книга которого наделала столько шума?

Липранди. Он самый, ваше величество. Его тоже?

Царь. Я сказал – всех, значит всех!

Липранди. По какой статье, ваше величество?

Царь. По какой? За преступный заговор против самодержавной власти!

Липранди. Но, ваше величество, за это полагается смертная казнь.

Царь. Что ж, раз полагается, придется приговорить их к смертной казни.

 

Титры появляются на фоне петербургских улиц, по которым едет полицейская карета в сопровождении двух конных жандармов.

 

3. Комната Феди. Ночь

 

Федя спит на кушетке. Его будит громкий стук в дверь. Через секунду комнату заполняют жандармы, которые открывают все ящики и выбрасывают на пол их содержимое.

 

Федя (в ужасе). В чем дело? Что происходит?

Офицер. Вставайте и одевайтесь, Достоевский. Вы арестованы секретной службой его величества.

Федя. Арестован? За что?

Офицер. За преступный заговор против самодержавной власти.

Федя. Уверяю вас, это ошибка.

Офицер. Поторопитесь, арестант Достоевский! Или вы хотите, чтобы мы увезли вас в тюрьму без штанов?

 

Федя поспешно одевается, путаясь в рукавах.

 

4. Ворота Петропавловской крепости. Ночь

 

Полицейская карета под конвоем конных жандармов пересекает мост через глубокий ров по пути в крепость.

 

5. Тюремный коридор. Ночь

 

Тюремщик ведет Федю по длинному тюремному коридору. Подойдя к одной из дверей, тюремщик отпирает ее и вводит Федю в камеру.

 

6. Тюремная камера. Ночь

 

Федя в тюремной одежде лежит на койке в камере, его мучает бессонница.

 

Федя (прижимая ладони к лицу). За что? За что? Так хорошо все начиналось!

 

7. Комната Феди. Весенний рассвет – видение

 

Федя спит на кушетке в своей комнате. Его будит громкий стук в дверь – сквозь полуприкрытые веки он следит, как в комнату входят Некрасов и Ставрогин, непоседливый молодой гигант необычайной красоты.

 

Ставрогин (трубным голосом). Просыпайтесь, Достоевский, к вам пришел сам Некрасов!

Федя (не веря своим глазам). Тот самый Некрасов?

Ставрогин. Тот самый! Он пришел, чтобы сказать вам, что он думает о вашей книге!

Некрасов. Тише, Андрей, тише, не пугайте юного автора.

Ставрогин. Я привел его, чтобы он сказал вам, что вы – гений! Мне бы вы не поверили!

 

8. Элегантная петербургская улица. Весеннее утро – видение

 

Извозчичья коляска с Некрасовым, Ставрогиным и Федей подъезжает к дому Авдотьи Панаевой.

 

Федя. Куда вы меня привезли?

Некрасов. К Авдотье Панаевой. Вы, конечно, слышали о ее салоне?

Ставрогин. Каждую среду она угощает завтраком всех знаменитых литераторов Петербурга.

Федя. А при чем тут я?

Ставрогин (подталкивая Федю к подъезду). Вы выпьете кофе у Авдотьи и станете одним из них.

Федя (пятясь). Нет, нет, мне туда нельзя. Что я им скажу?

Некрасов. А вы молчите. Мы покажем ваш роман Белинскому, и вам ничего не надо будет говорить.

Федя. Самому Белинскому?

Ставрогин. Конечно, самому Белинскому, кому же еще? Если ему понравится ваш роман, Авдотья будет каждую среду приглашать вас на завтрак.

 

9. Столовая в доме Авдотьи. Утро – видение

 

Некрасов и Ставрогин вводят Федю в комнату, где накрыт стол для завтрака. Муж Авдотьи, Иван Панаев, сидит во главе стола. Слуги подают завтрак молодым литераторам, среди них Белинский, Тургенев, Майков.

 

Некрасов. А где наша очаровательная хозяйка?

Панаев. На кухне. Печет торт по новому рецепту.

Некрасов. Не дожидаясь ее, я хочу представить вам нашего нового гения – Федора Достоевского. (Показывает толстую тетрадь, исписанную мелким почерком.) Его роман – просто чудо!

Белинский (не переставая жевать). Опять новый гений? Что-то последнее время они растут, как грибы.

Ставрогин. Но на этот раз мы привели настоящего гения, поверь мне. Мы с Некрасовым не могли оторваться от его романа, я читал его вслух всю ночь...

 

Входит Авдотья, красивая молодая женщина, в сопровождении горничной, которая несет блюдо с тортом.

 

Некрасов. ...А когда он совершенно охрип, мы поменялись ролями, и так, пока не дочитали до конца.

Ставрогин. А чуть забрезжил рассвет, мы помчались за автором, чтобы привезти его сюда.

Белинский (берет рукопись). Ладно, уговорили. Покажите мне это чудо.

 

Белинский погружается в чтение. Тургенев, которого раздражают громкие похвалы неизвестному юнцу, замечает стоящую в дверях Авдотью.

 

Тургенев. А вот и долгожданный торт!

 

Горничная ставит на стол блюдо с тортом, Авдотья нарезает его под гром аплодисментов. Все восторженно жуют, и только Белинский неотрывно читает Федину рукопись. Авдотья протягивает Феде руку, он склоняется над ней, очарованный, хочет поцеловать, и падает в обморок к ее ногам.

 

10. Камера Феди. Ночь

 

Федя в тюремной одежде лежит на койке, глаза его открыты, но он не видит стен камеры.

 

11. Столовая в доме Авдотьи. Сумерки – видение

 

Стол накрыт к обеду, горничная зажигает свечи в канделябрах. Кое-кто из утренних гостей ушел, зато пришли другие. Тургенев, Некрасов, Панаев и Ставрогин оживленно беседуют у окна. Белинский читает Федину рукопись. Авдотья пытается уговорить Федю остаться к обеду.

 

Федя. Нет, нет, я и так злоупотребил вашим гостеприимством...

Белинский (вскакивает и подбегает к Феде). Кто вы? Откуда вы взялись? Как вы сумели в двадцать лет проникнуть в страшную правду человеческой души?

Федя (потеряв голос от смущения и счастья). Мне уже двадцать четыре...

Белинский. Долгие годы мы, философы и критики, пытаемся выразить в бесчисленных трудах то, что вы выразили на двухстах страницах!

Ставрогин (торжествуя): Я же говорил!

Тургенев (недовольно). Потрудитесь объяснить, Белинский, что такое этот юноша сумел сказать, чего мы, несчастные, не сумели?

Белинский. Он постиг универсальную истину!

 

12. Семеновский плац. Зимний рассвет

 

Идет подготовка к церемонии смертной казни. Порывы ветра метут снег через площадь, смутно освещенную дрожащим пламенем многочисленных факелов. Одни солдаты возводят большой помост в центре площади, шеренги других выстраиваются по ее краям под громкие команды офицеров.

 

13. Ворота Петропавловской крепости. Зимний рассвет

 

Поток полицейских карет под конвоем конных жандармов пересекает мост через глубокий ров по пути в крепость.

 

14. Камера Феди. Зимний рассвет

 

Федя спит на койке. Услыхав громкий стук в дверь, он стонет во сне, но не просыпается. При повторном стуке он на миг приподнимает голову и снова засыпает. Тюремщики входят в камеру. Федя вскакивает с койки, протирая глаза. Тюремщик швыряет ему сверток с его гражданской одеждой.

 

Тюремщик. Заключенный Достоевский! Одеваться, быстро!

 

Федя поспешно натягивает одежду, в которой он был в ночь ареста.

 

15. Элегантная петербургская улица. Зимний рассвет

 

Поток полицейских карет проносится по спящим улицам. Стекла карет затянуты узором инея. Федина рука протирает дырочку в инее, он прижимается к ней лицом и смотрит на темные окна квартиры Авдотьи Панаевой.

 

16. Семеновский плац. Зимний рассвет

 

Порывы ветра метут снег через площадь, смутно освещенную дрожащим пламенем многочисленных факелов. В центре плаца возвышается большой помост, затянутый черной тканью, его окружают шеренги солдат, конных и пеших. Поток полицейских карет въезжает на плац, солдаты начинают выводить заключенных, в их числе – Федя. Заключенные поднимаются по ступеням на помост, где их выстраивают в шеренги по трое. Три толстых дубовых столба врыты в землю перед помостом, за столбами пристроилась большая телега с гробами, едва прикрытыми соломой. Несколько солдат проходят по помосту и заставляют заключенных надеть белые саваны с капюшонами и длинными, до земли, рукавами. Троих из первого ряда сводят с помоста вниз и привязывают к столбам рукавами их саванов.

 

17. Кабинет царя во дворце. Рассвет

 

Царь в ночной сорочке лежит на раскладушке задом вверх. Пока придворный врач выдавливает гнойные прыщи, усыпавшие его ягодицы, Липранди читает ему заключение суда.

 

Липранди. "...признаны виновными в преступных замыслах против самодержавной власти".

Царь. Не так! "... в преступном заговоре против самодержавной власти". Это звучит лучше.

Липранди (записывает). "...признаны виновными в преступном заговоре против самодержавной власти... и в посещении заседаний преступного сообщества..."

Царь. Хватит! Теперь читай приговор.

Липранди. "Суд приговаривает всех членов сообщества подвергнуть смертной казни расстрелянием". Зачитать имена?

Царь. Не надо. (Хлопает в ладоши.) Дальше!

 

Четким шагом входит адъютант, он держит в руке белый запечатанный конверт, который вручает главному прокурору.

 

Адъютант (торжественно). От его императорского величества!

 

Липранди медленно срывает с конверта печать, вынимает оттуда документ и начинает читать.

 

Липранди. "Его величество царь Николай по милосердию своему..."

Царь. Нет, слишком быстро. (Берет у Липранди документ и показывает, как надо делать.) Распечатывать надо осторожно, потом вынуть документ и сделать паузу. И только после паузы читать: "Его величество царь Николай по милосердию своему..." Ясно?

 

Протягивает документ адъютанту, тот кладет его обратно в конверт и выходит. Царь хлопает в ладоши. Четким шагом входит адъютант, держа в руке белый конверт, который вручает Липранди.

 

Адъютант (торжественно). От его императорского величества!

Царь (нетерпеливо). Что за спешка? Когда ты въедешь на плац, там наступит мертвая тишина. Выжди пару секунд и только потом вручи конверт. (Хлопает в ладоши.) Выйди и начнем все сначала.

 

Адъютант кладет документ обратно в конверт, запечатывает его и выходит.

 

Липранди (возобновляет чтение приговора). "...признаны виновными в преступном заговоре против самодержавной власти..."

 

18. Семеновский плац. Зимний рассвет

 

Липранди (стоя на помосте перед одетыми в саваны заключенными, читает). "...признаны виновными в преступном заговоре против самодержавной власти... Суд приговаривает всех членов сообщества к расстрелу..." (Ветер и снег уносят обрывки слов.) "...Федор Достоевский, двадцати восьми лет от роду..."

 

Бледное лицо Феди крупным планом. Рядом с ним стоят Первый, Второй и Третий заключенные.

 

Липранди. "...виновными в преступном заговоре... заговоре... заговоре... Суд приговаривает... к смертной казни расстрелянием... расстрелянием... Федор Достоевский... Достоевский... евский... ский..." (Ветер разносит эхо.) "...расстрелянием... расстрелянием... расстрел... расстрел..."

 

Все громче и громче бьют барабаны. Офицеры, среди них Антон, проходят по рядам заключенных, ломая над их головами шпаги. Священник с большим крестом в руке следует за офицерами, некоторые из заключенных целуют крест, некоторые гневно отворачиваются. Один солдат подходит к заключенным, привязанным к столбам, и опускает капюшоны, закрывая их лица. Барабанный бой все громче. Взвод солдат с ружьями выходит вперед. Священник предлагает первому крест для целования, тот отворачивает лицо.

Эхо: "...приговорен... Федор Достоевский... Достоевский... евский... ский... подвергнуть смертной казни... казни... расстрелянием... расстрел... расстрел..."

Священник приближается к Феде, полные ужаса глаза которого заполняют весь экран.

Эхо: "...казни... казни... казни... расстрелянием... казни... казни... казни... расстрелянием... расстрел... расстрел..."

Дрожащий свет факелов выхватывает из сумрака привязанные к столбам фигуры в белых саванах с закрывающими их лица капюшонами, белые ряды приговоренных, темные ряды солдат. По краям плаца кавалеристы на лошадях. Офицер выходит на площадку перед взводом с ружьями.

 

Офицер. Ру-жья на-из-го-тов-ку!

 

Антон замечает в толпе любопытных заплаканное лицо своего юного кузена барона Врангеля и поспешно направляет коня в его сторону.

 

Антон (гневно). Ты зачем здесь! Живо убирайся прочь!

Врангель. Это бесчеловечно! Это жестоко! Они не сделали ничего плохого!

Антон. А заговор против государя – по-твоему, хорошо? (Пытается вытолкнуть Врангеля из толпы, напирая на него конской грудью.) Пошел прочь! Прочь! Если тебя тут увидят, всей нашей семье не сдобровать!

 

На площади еще темно, но первые лучи солнца освещают шпиль соседней церкви. На помосте – белые ряды приговоренных к смерти.

 

Офицер. Руж-жья на-а при-цел!

 

Солдаты поднимают ружья к плечу. Одна из белых фигур на помосте теряет сознание и с грохотом падает. Федя обнимается с Первым, Вторым и Третьим заключенными, их юные лица мокры от слез. Цокот копыт врывается в барабанную дробь. Адъютант на коне въезжает на плац и вручает Липранди конверт, запечатанный императорской печатью. Генерал медленно взламывает печать и неторопливо достает из конверта лист бумаги. Не спеша развернув его, он читает написанное. Барабанный бой стихает. Над плацем воцаряется мертвая тишина.

 

Липранди. Его величество царь Николай по милосердию своему... милосердию... сердию... казнь отменяется... няется... помилование... милование... лование... е-е-е!

 

Солдаты опускают ружья. Троих, привязанных к столбам, отвязывают.

 

Липранди (его слова разносятся эхом). Федор Достоевский... Достоевский... к четырем годам каторжных работ... разжалован в солдаты... в Сибирь... десять лет... Сибирь...

 

Рассветные лучи озаряют небо. Врангель проталкивается к помосту и видит, как кузнецы заковывают руки и ноги заключенных в тяжелые кандалы, соединенные цепями. Антон замечает Врангеля и скачет к нему.

 

Антон (наступая ). Ты еще здесь? Разве я не велел тебе убраться прочь?

 

Врангель пятится от наступающего коня и роняет из-за пазухи книгу. Крупный план книги – "Бедные люди" с портретом Феди.

 

Антон (не веря своим глазам). Ты что, совсем спятил?

 

Антон направляет коня так, чтобы копытами затоптать книгу в снег. Врангель ныряет под копыта, пытаясь спасти книгу. Антон в ярости поднимает коня на дыбы над головой стоящего на коленях Врангеля.

 

Антон. Ну погоди, брат! Вечером я поговорю с твоим отцом!

 

И скачет прочь – к помосту. Врангель поднимается с колен, зажимая в руке несколько смятых листков, и расправляет обложку с портретом Феди.

 

19. Прихожая в доме Авдотьи. Вечер – видение

 

Крупный план книги "Бедные люди" с портетом Феди. Авдотья стоит на пороге и с улыбкой смотрит на Федю, сжимающего в руке книгу.

 

Авдотья. Заходите, Достоевский. Вы в самый раз к обеду.

Федя. Вот она – лучшая книга в мире! Я мечтал, что вы первая увидите ее.

Авдотья (целует его в щеку). Ах, какая красивая! Пойдемте, покажем ее всем. (Шутливо.) Вы уверены, что это лучшая книга в мире?

Федя (очень серьезно). Уверен. Ведь я написал ее.

Авдотья. А как же Тургенев? Говорят, что лучший писатель в мире – он.

Федя (серьезно). Тургенев пишет слишком красиво и разумно, чтобы открыть истину. Писатель, ищущий истину, должен быть безумцем.

Авдотья (шутливо). А вы, Достоевский, достаточно безумны?

Федя (страстно). Достаточно безумен, чтобы потерять голову из-за вас! Ваша красота пронзила мое сердце.

Авдотья. Вовсе ни к чему терять голову из-за меня. Нам лучше оставаться друзьями.

Она гибко выскальзывает из неловких объятий Феди и уходит в столовую. В прихожую выходит Ставрогин, которому она по пути показывает Федину книгу. К двери в столовую подходят Панаев и Тургенев. Тургенев берет книгу у Авдотьи и начинает ее листать.

Ставрогин (не замечая, что дверь открыта). Поздравляю, Достоевский! Красивая книга! А вы не боитесь ревности Тургенева?

Федя (так же). С чего ему ревновать? Он прекрасно понимает, что я пишу несравненно лучше.

Ставрогин. Заткнитесь, ради Бога! Зачем вам его раздражать?

Федя (серьезно). Я только хотел подчеркнуть, что тот, кто пользуется синтетическим методом, никогда не достигнет тех вершин, которые дает метод аналитический.

Тургенев (намеренно громко). Правду говорят, что ничто не растет быстрее, чем прыщ вечной истины!

 

Федя поднимает глаза и видит глядящих на него Панаева, Тургенева и Авдотью. Переводя взгляд с одного лица на другое, он чувствует внезапное головокружение, ему видится, что он мечется между всеми присутствующими, которые бросают друг другу его книгу, как мяч над его головой, а он никак не может ее схватить. Напрягши все силы, он стремительным движением выхватывает свою книгу из рук Тургенева и убегает.

 

20. Петербургская улица. Дождливый вечер

 

Огорченный Федя бредет по мокрому тротуару. В подворотне, поджидая клиентов, маячит молоденькая проститутка Минна. Федя подходит к ней, и после короткого разговора они уходят вместе.

 

21. Убогая комната Минны. Ночь

 

Федя одевается, Минна в сорочке сидит на разворошенной постели.

 

Федя. Сколько тебе лет?

Минна. Восемнадцать. А что?

Федя. И ты не боишься продаваться первому встречному?

Минна. А чего мне бояться? Я делаю своих клиентов счастливыми. Разве тебе не было со мной хорошо?

Федя (враждебно). Что ты о себе воображаешь? Я влюблен в другую. Пока я был с тобой, я думал о ней! А ты – никто, ноль без палочки! Вот, возьми свои деньги!

Минна (пересчитывая деньги). Бедный вы, бедный! Здорово, видно, она заставила вас страдать, ежели вы так щедро платите мне за то, что я ее заменила.

Федя. Ты не сердишься? Ты меня жалеешь? Откуда у тебя столько мудрости и сострадания?

Минна. Я сама очень страдала, чуть не умерла от горя...

Федя. Бедное дитя! Ты простишь меня?

Минна. А чего прощать-то? Заплатили вы мне хорошо...

Федя. Что деньги? Пачка грязных бумажек. Я подарю тебе свою книгу. Ты будешь первая, кому я ее дарю!

 

Федя вынимает из кармана книгу и отдает Минне. Та берет ее осторожно.

 

Минна. Что я должна с ней делать?

Федя. Прочти ее – она написана для тебя!

Минна. Нет, нет, я не могу взять такой ценный подарок!

Федя (погружен в себя). Ты знаешь, я ужасный человек – самонадеянный и тщеславный. При мысли, что я могу кого-то разочаровать, я прихожу в отчаяние. Я так жду, что ты скажешь о моей книге, так жду... Прощай! (Убегает.)

Минна (разглядывает портрет). И вправду он. Жалко, что я не умею читать!

 

22. Ворота Петропавловской крепости. Рождественский вечер

 

Михаил, брат Феди, стоит возле солдат, охраняющих вереницу открытых саней, поджидающих у ворот. Четверо заключенных – Федя, Первый, Второй и Третий – выходят под конвоем жандармов. Когда Федю подводят к саням, Михаил прорывает кордон, бросается к Феде и целует его, украдкой пряча ему под тулуп пакет.

 

Михаил. Бери скорей! Это книги, которые ты просил.

Федя. Почему ты плачешь? Я ведь еще жив.

Михаил. Неужели я никогда больше тебя не увижу?

Солдат (пытаясь оттащить Михаила). Сейчас же уходите. Вам не позволено.

Федя. Уходи, уходи! Я уверен, что мы еще встретимся.

Михаил (рыдая). Нет, нет, я не позволю им увезти тебя!

Федя. Люди со стороны могут подумать, что это тебя ссылают на каторгу.

Михаил (рыдая). Лучше бы меня, лучше бы меня!

Солдат (пытаясь оттащить Михаила от Феди). Ради Бога, уходите, а то меня побьют плетьми из-за вас!

Федя (отталкивая брата). Уходи, брат, и жди меня – я еще вернусь!

 

Солдат оттаскивает Михаила и толкает Федю в сани. Сани мчатся по снегу через мост. Перед крепостью остается одинокая фигура Михаила.

 

23. Элегантная петербургская улица. Рождественский вечер

 

Сани с заключенными под конвоем жандармов проезжают по городским улицам, украшенным в честь рождества. Из окон многих домов доносятся обрывки праздничной музыки. Сани проезжают мимо весело освещенного дома Авдотьи, в окне видна рождественская елка.

 

24. Столовая в доме Авдотьи. Вечер – видение

 

В центре столовой стоит рождественская елка. Тургенев, Некрасов, Панаев, Ставрогин и Белинский играют в карты. Нарядные дамы и господа окружают Авдотью. Печальный Федя бродит среди веселых гостей, щелкая костяшками пальцев. Он останавливается за спиной Тургенева.

 

Тургенев (не оборачиваясь). Перестаньте щелкать пальцами, Достоевский, у меня от этого мурашки по спине бегают.

Федя. А от карт у вас мурашки по спине не бегают?

Некрасов. Напротив, карты – лучший отдых.

Федя. Лучше бы я почитал вам свой новый рассказ.

Некрасов. Вот это сюрприз! Вы написали новый рассказ?

Федя. Да, я подгадал его специально к рождеству!

Тургенев (Белинскому). Ваш ход. (Феде.) Это подарок нам всем?

Федя. Я две недели писал его – не сомкнул глаз.

Панаев. У меня стрит.

Федя (Белинскому). Скажите им, Белинский. Ведь вы читали мой рассказ.

 

Белинский, поглощенный игрой, не отвечает.

 

Тургенев. Ставлю пятьдесят копеек.

 

Авдотья вносит в комнату большую корзину, полную масок. Гости берут бокалы с подноса. Один из гостей обходит присутствующих с бутылкой.

 

Авдотья (хлопая в ладоши). Внимание! Внимание!

 

Кто-то начинает играть на фортепиано, пока Авдотья раздает маски. Белинский получает совиную голову и рассеянно надевает ее, Федя получает большой желтый нос с красным прыщом и послушно надевает его.

 

Федя (умоляюще). Белинский, неужто хоть на секунду нельзя оторваться от этих дурацких карт?

Тургенев (недобро). А если предположить, что ему не понравился ваш рассказ и он просто не хочет портить вам рождество?

Белинский (торжествуя, швыряет карты на стол). Четыре туза!

 

Некрасов выкладывает на стол свои карты, Белинский сгребает их со стола со счастливым смехом.

 

Федя (в отчаянии). Ну что же вы, Белинский!

 

Группа гостей в масках, среди них Тургенев, образует хоровод вокруг Феди, с пьяным хохотом распевая веселый куплет:

 

Достоевский, Достоевский,

Сердцем прост и духом нищ,

На носу литературы

Вырос он, как алый прыщ!

 

Федя, неуклюжий в своей дурацкой маске, мечется в центре круга, пытаясь заглянуть под маски поющих, но не может никого узнать. Он разрывает круг, бросается к карточному столу и сгребает карты на пол.

 

Федя (задыхаясь от ярости). Вы, вы, вы! Воображаете себя поэтами? Какие из вас поэты? Вы мельче самых жалких чиновников!

 

Во внезапно наступившей тишине Белинский смотрит на Федю сквозь узкие прорези маски, словно видит его впервые.

 

Авдотья (стараясь обратить все в шутку). Смейтесь вместе с нами, Достоевский. Ведь это такая веселая песенка. (Взмахивает рукой.)

Хор (поет).   В Достоевском нет угрозы,

            Хоть упрям и духом нищ,

            На лице у русской прозы

            Вырос он, как алый прыщ!

 

Задыхаясь, Федя пытается сорвать с себя маску, но пальцы его не слушаются. Он нетвердым шагом направляется к двери.

 

Федя. Будьте вы все прокляты! (Выскакивает за дверь.)

 

Ставрогин в маске ястреба бежит за ним в прихожую.

 

25. Прихожая в доме Авдотьи. Вечер – видение

 

Прихожая освещена лишь светом, проникающим сквозь стеклянную дверь столовой. Феде, наконец, удается сорвать маску. Перед ним зеркало, отражающее бледное лицо, но это не лицо Феди, а мертвое лицо его отца, покрытое синяками и пятнами запекшейся крови. Из комнаты выходит Ставрогин.

 

Ставрогин (обнимая Федю за плечи). Вы что? Они ведь просто забавляются.

Федя. Я не должен был их проклинать. После смерти отца я поклялся никогда никого не проклинать.

Ставрогин. При чем тут смерть вашего отца?

Федя. Я проклял своего отца, и его убили.

Ставрогин (потрясен). Вашего отца убили?

Федя. Да, убили его собственные крестьяне. И по заслугам.

Авдотья (выглядывая в прихожую). Выпить не хотите? Без вас никто не хочет поднимать бокалы.

Федя (берет ее руки в свои). Вы способны меня простить – мое тщеславие, мою гордыню, мой несносный характер, мой глупый язык?

Авдотья. Вы слишком серьезны для рождественского праздника.

Федя (снимает с вешалки пальто). Я просто опечален, что буду вынужден жить, никогда больше не видя вас. (Распахивает входную дверь и выбегает.)

Ставрогин (хватает с с вешалки свое пальто). Стойте, Достоевский! Я с вами.

Авдотья (удерживая его). Куда вы, Андрей? У нас ведь праздник!

Ставрогин. Разве вы не видите, что его нельзя оставлять одного?

Авдотья (кокетливо). А меня можно оставлять?

Некрасов (выходя в прихожую). Сколько можно ждать, хозяюшка? Скоро пробьет полночь.

Ставрогин. Надеюсь, Некрасов вас утешит! (Убегает.)

 

26. Роскошный банный зал – видение

 

Большой овальный бассейн в центре зала многократно отражается в настенных зеркалах. Голый Федя лежит на полке парной, терпеливо снося жестокие шлепки березового веника, которым хлещет его Ставрогин. Спина его полыхает багровыми полосами, губы закушены, пальцы вцепились в полок.

 

Ставрогин (продолжая хлестать). Ну как? Все в порядке?

Федя. Лучше быть не может.

Ставрогин (проводит пальцем по багровой Фединой спине, Федя вздрагивает). А ведь здорово болит, правда? Я уж было подумал, что вы наслаждаетесь болью.

Федя. Вы что, нарочно?

Ставрогин. Уж конечно не нечаянно. Мне любопытно было проверить, как долго вы можете выдержать.

Федя (на четвереньках). Мне тоже было любопытно – насколько вас хватит.

Ставрогин. Насчет Тургенева вам тоже было любопытно? Хотелось проверить, как сильно он может ужалить?

Федя. Честно говоря, я и сейчас сожалею, что не сдержался тогда у Авдотьи. Ведь я без них жить не могу.

Ставрогин. Не стоит скучать по этим жалким писакам. Нам обоим пора о них забыть.

Федя. А вам-то что? Ходите туда на здоровье! Авдотья вас обожает, Белинский прислушивается к вашему мнению.

Ставрогин. И что мне в том? Если бы вы знали, как я в них разочаровался! Что они умеют? Слова нанизывать, и всё, – одни слова! Пошли со мной – я познакомлю вас с настоящими людьми: мыслителями, философами, революционерами.

 

27. Бедная комната, полная табачного дыма. Вечер – видение

 

Вдоль стен – ряды книжных полок. Маленькие оконца затянуты инеем. Дюжина молодых людей, среди них Первый, Второй и Третий, сидят вокруг большого стола и пьют чай. Отворяется дверь, входит Ставрогин с Федей.

 

Ставрогин. Господа, я счастлив представить вам лучшего писателя России – Федора Достоевского.

 

28. Та же комната через полгода. Вечер – видение

 

Все, как в предыдущем кадре, только в открытые окна заглядывают ветви деревьев. Те же молодые люди сидят вокруг стола, пьют чай и слушают Федю.

 

Федя (страстно). Россия не нуждается в проповедях, она нуждается в пробуждении народного достоинства, много лет тонущего в грязи. Самый важный вопрос сегодня – отмена рабства и применение существующих законов.

 

Федина речь прерывается аплодисментами. Особенно громко аплодируют Первый, Второй и Третий.

 

29. Заснеженная ухабистая дорога. День-ночь, день-ночь

 

Сани, запряженные лошадками, тащатся по бесконечным российским просторам под конвоем двух жандармов. В санях узники, скованные по двое цепями – Федя и Первый, Второй и Третий. Надвигается снежная буря. Федя лежит, скорчившись под меховой полостью. Вой ветра сливается в его ушах с развязной мелодией тургеневских куплетов:

 

Достоевский, Достоевский,

Сердцем прост и духом нищ,

На носу литературы

Вырос он, как алый прыщ!

 

Снежные вихри вспыхивают мириадами разноцветных искр в свете заходящего солнца, и перед глазами Феди возникает веселый хоровод карнавальных масок под предводительством Тургенева в маске льва. В центре снежного месива появляется круглое зеркало. Федино лицо в сдвинутой набок маске носа с прыщом прижимается к зеркалу, вокруг которого кружит веселый хоровод других масок. Каждая маска, преследуя Федю, набегает на зеркало и исчезает в нем – в конце концов Федя остается один. Он срывает свой желтый нос и вглядывается в мутное лицо, глядящее на него из глубины стекла, – это не его лицо, а мертвое лицо его отца с открытыми мертвыми глазами, покрытое синяками и пятнами запекшейся крови. Не-ожиданно зеркало раскалывается пополам, его рассекает большая черная трещина.

 

30. Скала на границе Европы и Азии. Сумерки

 

Сани под конвоем жандармов остановились на обочине узкой заснеженной дороги. Четверо узников, скованных по двое цепями, – Федя и Первый, Второй и Третий стоят перед скалой, глаза их полны слез.

 

31. Темный подвал в Тобольской тюрьме

 

Подвал освещен крошечной свечой, горящей в углу перед иконой. В ее свете полдюжины одетых в лохмотья истощенных людей скорчились на грязном полу – каждый прикован к стене длинной цепью Медленно отворяется тяжелая дверь, пропуская Федю и Первого, Второго и Третьего в сопровождении тюремщика с масляной лампой в руке. Каждый узник несет набитый соломой мешок. Бросив мешки на пол, узники испуганно озираются.

 

Третий. Господи, ну и вонь!

Второй. Неужто мы должны спать в этой дыре?

Тюремщик. Меньше болтайте. Лучше устраивайтесь, пока я тут с лампой. Я не собираюсь стоять тут всю ночь.

Первый (расстилая мешок). Почему эти люди прикованы к стене?

Тюремщик. Они все – разбойники, душегубы, вот почему. У каждого на счету десятки жизней. (Уходит, унося лампу.)

 

Федя ложится на свой мешок, невидящие глаза его смотрят во тьму.

 

32. Петербургская улица – видение

 

Федя и Ставрогин идут по улице.

 

Ставрогин (страстно жестикулирует). Я восхищаюсь вашим талантом, Достоевский, но то, к чему вы призываете, – чушь! Ваш страдающий маленький человек просто смешон. Он насквозь фальшив, он ни на что не способен. Единственный революционер в этой стране, способный что-то изменить, – это разбойник, душегуб. Он выражает отчаяние погрязшего в рабстве народа.

Федя. Боюсь, такая романтическая фигура существует только в вашем воображении.

Ставрогин. Вы еще встретите его, если когда-нибудь решитесь покинуть бонбоньерку своего сладкого существования. Да, он безжалостен и жесток, он борется в одиночку, пока народ спит! Но он еще разбудит народ, и они пойдут все вместе громить этот мир направо и налево!

Федя. И к чему это приведет? К крушению жизни?

Ставрогин. Да, к благословенному крушению! Старый мир обречен и должен погибнуть!

Федя. И мы вместе с ним?

Ставрогин. Туда нам и дорога!

Федя. И культура, и музыка, и книги?

Ставрогин. Да кому нужен этот мертвый хлам?

Федя. Нет, я не хочу писать о разбойнике, разрушающем мир. Я лучше напишу о Христе, о его вечной борьбе с дьяволом в наших душах.

Ставрогин. Ладно, пишите о Христе, если вам так хочется. Но прошу вас: сделайте его неудачником, слабым, нелепым, беспомощным!

 

33. Заснеженная ухабистая дорога. День-ночь, день-ночь

 

Сани с узниками продолжают свой путь по российскому бездорожью.

 

34. Заснеженная площадь перед Зимним дворцом

 

Роскошные сани, запряженные тройкой коней в нарядных попонах, скользят по снегу. В санях царь со своей любовницей Варварой, одетые в меховые шубы. Подъезжая к высокому сугробу, наметенному в центре площади, кучер поворачивается к своим седокам.

 

Кучер. Готовсь!

 

Он резко натягивает вожжи, сани наклоняются, и царь с Варварой вылетают в сугроб и с хохотом барахтаются в снегу. Потом опять забираются в сани и уносятся прочь, чтобы снова вернуться к сугробу.

 

Кучер. Готовсь!

 

Снова натягивает вожжи, царь с Варварой вылетают в сугроб и барахтаются в снегу. Нессельроде, утопая в снегу, приближается к сугробу.

 

Нессельроде (склоняясь над царем). Простите, ваше величество, но мне хотелось обрадовать вас как можно скорей. (Вынимает из кармана письмо и читает.) "Руководитель пражского мятежа, русский офицер Андрей Ставрогин арестован в Австрии и приговорен к смертной казни".

Царь (поднимаясь и отряхивая снег). Немедленно напишите австрийскому императору и от моего имени потребуйте выдачи офицера Ставрогина.

Нессельроде (удивлен). Ваше величество желают его помиловать?

Царь. Что за чушь! Мое величество желает его наказать. Но русского дворянина может наказывать только русский самодержец!

 

35. Мрачный подвал в австрийской тюрьме

 

Ставрогин лежит на полу, прикованный к стене длинной цепью, скованной с металлическим ошейником на его шее. Входит австрийский офицер.

 

Офицер. Ставрогин, встать! Выслушать приговор императорского суда.

 

Ставрогин с трудом поднимается с пола, звеня цепью.

 

Офицер (читает). "Бывший русский офицер Андрей Ставрогин признан виновным в организации мятежа против его величества императора Австрии, за что императорский военный суд приговаривает его к смертной казни через усекновение головы".

 

Крупный план лица Ставрогина – он потрясен, но силится сохранить на лице подобие улыбки.

 

Офицер (продолжает). "Однако, идя навстречу пожеланиям его величества царя Всея Руси, император Австрии милостиво соглашается вернуть вышеназванного Ставрогина его родной стране".

 

Крупный план лица Ставрогина – он теперь неспособен даже на подобие улыбки, его лицо выражает только ужас.

 

36. Мост на русско-австийской границе. Закатный час

 

Aвстрийские жандармы пересекают мост, ведя с собой Ставрогина в кандалах. Их встречают два русских жандарма, которым австрийцы вручают узника. Прямо на мосту ему меняют австрийские кандалы на более тяжелые русские. Ставрогин пересекает границу, волоча за собой тяжелую цепь.

 

37. Высокие стены Омского острога. Закатный час

 

Волоча за собой тяжелую цепь, Федя с усилием вылезает из саней, и в сопровождении жандарма идет к воротам. Стены острога окружены глубоким рвом. Федя проходит мимо двух вооруженных охранников и входит в узкую щель между медленно раздвигающимися створками ворот. Его поджидает комендант Кривцов, щелкая в воздухе кнутом. Ворота затворяются, скрывая крошечную фигурку Феди на фоне бесконечной белизны.

 

38. Кабинет Кривцова. Ранний вечер

 

Раздетый до белья Федя стоит перд Кривцовым, сидящим, развалясь, в кресле у стола. Надзиратель вытряхивает на пол содержимое Фединого мешка и роется в нем. Кривцов поднимает несколько книг, принесенных Михаилом.

 

Кривцов (сердито). Ты должен вбить в свою тупую башку, что книги у нас не дозволены. (Замечает блокнот и карандаш.) А это еще что? Или ты собираешься писать здесь свои дурацкие книги?

Федя. Нет, нет, это только для писем!

Кривцов. Для писем? Ты что, свой приговор не читал? Там написано черным по белому: без права переписки! И не надейся увильнуть от тяжелых работ, ясно? Запомни, за попытку увильнуть от работы у нас положены телесные наказания!

 

Кривцов бросает книги, блокнот и карандаш в полосатый мешок и выходит. Надзиратель берет мешок и выходит вслед за ним. Федя ползает по полу, собирая свои пожитки. Оставшись один, он украдкой хватает со стола карандашный огрызок и зажимает в кулаке.

 

39. Острожная парикмахерская. Вечер

 

В железной печке пылает огонь. Парикмахер бреет Феде бороду и половину головы. Другой заключенный сидит на стуле, не отводя глаз от раскаленного жезла, лежащего на конфорке над пламенем. Надзиратель привязывает его к спинке стула.

 

Парикмахер (надзирателю). Держи его крепче.

 

Тот хватает заключенного за плечи и прижимает его к спинке стула. Парикмахер хватает раскаленный жезл и прижимает его к правой щеке заключенного. Тот взвывает от боли. Парикмахер убирает жезл, на щеке заключенного видно полыхающее клеймо "Кат". Федя вскакивает в панике.

 

Парикмахер. Не пугайтесь, господин. Дворян не клеймим.

 

Крупный план лица парикмахера – на правой его щеке выжжено клеймо "Кат".

 

40. Ветхий барак. Сумерки

 

В двухцветной тюремной куртке с желтым червовым тузом на спине Федя входит в барак. Пара дюжин наполовину выбритых голов поворачиваются посмотреть на новичка, у каждого на правой щеке выжжено клеймо "Кат". Обозрев Федино лицо, единственное в бараке без клейма, Газин, рослый заключенный, поднимается с нар и отдает Феде салют, громко перднув.

 

Газин. Приветствуйте благородного гостя, братцы! Мы поможем ему стать одним из нас!

 

Федя, беспомощно сжимая свой мешок, стоит перед недружелюбной толпой. Газин щедро плюет ему в лицо. Пока испуганный Федя утирается рукавом, пара весельчаков вскакивает с нар, оглушая его громкой канонадой пердежа. Остальные радостно хохочут.

 

41. Берег реки. Ранняя весна. Полдень

 

По обе стороны полузамерзшей реки стелется степь. Федя, Кузьма, Зайцев и молодой крестьянский парень Алеха разбирают полузатонувшую баржу. Охранники сидят на берегу. Газин лениво бродит по берегу, надзирая за работой остальных и отхлебывая из водочной бутылки, которую держит в кармане ватника.

 

Газин (громко). Пойду поссать.

 

Он подходит к борту баржи и, остановившись возле Феди, пытающегося оторвать толстую доску, писает в реку. Федя сторонится и неловко ударяет Кузьму доской.

Кузьма (замахиваясь). Ты что, одурел? Гляди, куда ступаешь!

 

Федя пятится и налетает на Газина, намеренно загородившего дорогу.

 

Газин (отталкивая Федю). Вечно ты путаешься под ногами, мудак!

 

Федя падает и ударяется лицом о деревянные обломки. Все, кроме Алехи, надрываются от хохота. Федя неловко поднимается, вытирая кровь со щеки.

 

Федя (показывая окровавленную ладонь). Что, моя кровь так отличается от вашей? Она другого цвета?

Кузьма. Не все ли равно, какого цвета у тебя кровь, твое благородие, если ты не знаешь, как себя вести с людьми?

Федя. Что я сделал не так?

Кузьма. Нет в тебе никакого к нам уважения.

Федя. Кто сказал, что нет?

Газин. Хочешь оказать нам уважение, твое благородие? Сигай в реку – чтоб мы все видели! (Раздражается.) Чего стоишь? Сигай в реку, раз тебе говорят!

Федя. С чего вдруг я стану прыгать в реку?

Газин. Ты ведь должен работать, как все, правда? Вот и лезь в воду, и отрывай те доски, что снизу.

 

Федя входит в воду, которая доходит до верха его сапог. Вокруг плавают льдинки. Полуоторванные доски торчат из борта, как неровные зубы. Федя пытается оторвать ближайшую доску.

 

Алеха. Зачем работать голыми руками? Возьми топор, так будет сподручней.

 

Федя берет топор и замахивается, чтобы ударить по доске, которую он держит другой рукой.

 

Алеха. Стой! Ты отрубишь себе пальцы!

 

Федя испуганно опускает топор.

 

Алеха. Ты что, никогда не работал с инструментом?

Федя. Только пером.

Алеха. Ну и ну! Что можно делать пером?

Федя. Писать книги.

Алеха. Не пизди. Книги пишут писатели.

Федя. Я и есть писатель. Ты мне не веришь?

Алеха. Что-то не похож ты на писателя!

 

42. Берег реки. Ранняя весна. Поздний полдень

 

Федя все еще в воде. Оторванные им доски кучей лежат на палубе. Внезапная судорога искажает Федино лицо, он качается и вот-вот упадет в воду. Ему слышится отдаленный шепот: "Федя-а-а! Федя-а-а!", и он видит, как над ним склоняется Авдотья. Ее рука хватает Федю за плечо и тянет на палубу. Круги перед глазами Феди расходятся – это Алеха вытащил его из реки.

 

43. Грязная тропка в степи.Сумерки

 

Заключенные парами идут по тропке. Федя идет последним в паре с Алехой. Газин, пьяный в стельку, спотыкаясь бредет позади колонны, пытаясь наступить Феде на пятки.

 

Газин. Опять ты путаешься у меня под ногами, твое благородие.

 

Федя молча отступает в сторону, Газин почти падает вперед и опускается на четвереньки. Подбегает солдат и толкает Федю прикладом.

 

Солдат. Сейчас же в строй!

Алеха (тянет Федю назад). Он в порядке, начальник, просто споткнулся.

 

Газин идет перед ними на четвереньках, распевая похабную песню.

 

Алеха (буднично). Хочешь, я ночью перережу ему горло?

Федя. Ты что? Зачем?

Алеха. Я знаю этого гада, он ни за что не оставит нас в покое.

Федя. Но ты рискуешь жизнью!

Алеха. Мне нечем рисковать – у меня пожизненное.

Федя. За что?

Алеха. Барина своего я убил.

Федя (недоверчиво). Прямо так – убил?

Алеха. А очень просто. Барин наш неплохой был человек, пока его жена не померла. А как померла она, он прямо сбесился, девок портить стал. Позволил он мне жениться, а как ехали мы с Анной после венчания, выскочили откуда-то его слуги, скрутили меня и уволокли мою Анну в барский дом. Меня же отвезли в мою избу и привязали к скамейке. Не помню, как я провел эту ночь, а наутро Анна вернулась, отвязала меня, но глаз на меня не поднимает и слова не молвит. Только плачет и плачет и головой об стол бьется. Дом наш стал, как могила: ни света, ни тепла, ни еды. Ну, я и решил – наточил свою косу и пошел в барский сад. Дожидался, пока барин гулять выйдет, и по имени его окликнул. А как обернулся он, голову ему косой вчистую снес.

Федя. И совесть тебя не мучит?

Алеха. С чего бы? Меня б совесть мучила, если б я голову ему не снес!

 

44. Высокие стены острога. Предзакатный час

 

Заключенные приближаются к воротам. Их поджидает стая бродячих собак. Большинство заключенных не обращают на собак внимания, некоторые отпихивают особо настойчивых ногами. Красивая дворняжка, черная в белых пятнах, притирается к Феде. Он гладит собаку по голове, та лижет ему руку.

 

45. Ворота Петропавловской крепости. Весенние сумерки

 

Возок, везущий Ставрогина, пересекает мост и направляется к воротам.

 

46. Мрачная тюремная камера

 

Ставрогин обследует камеру: потолок слишком низок, чтобы он мог вы-прямиться, единственное окошко забито снаружи досками. Железный стол врыт в пол. Ставрогин берет со стола ложку и выцарапывает на стене: "А.СТАВРОГИН, 1850".

 

47. Ветхий барак. Ночь

 

Федя пишет огрызком карандаша на бумажном обрывке, не замечая, что за ним следит весь барак. Слежку начал Кузьма, который позвал Газина, к ним присоединились остальные. Наконец Газин выхватывает у Феди листок.

 

Газин. Ты что задумал, твое благородие?

Кузьма. Жалобу на нас пишет, чего ж еще?

Газин. Кто может эту дрянь прочесть?

Алеха (протискивается вперед). Дай-ка мне, я попробую.

Газин. Нешто ты читать умеешь?

Алеха. Ну да, умею, Покойная барыня нас сызмальства читать учила.

Кузьма (неприличный жест). Чему еще она вас научила?

Алеха (вглядывается в листок). Ну да, это начало его новой книги.

Кузьма. Какой еще книги, амбарной, что ли?

Алеха. Нет, такой книги, какие писатели пишут.

Газин. Ну, попер! Что, наше благородие – писатель, что ли?

Кузьма (хочет вырвать листок у Алехи). Жалоб он писатель, вот он кто!

Алеха (поднимает листок над головой Кузьмы, которого он намного выше). А мы его сейчас проверим. Пусть он нам расскажет романы, какие в книгах пишут. Если сумеет, значит, он писатель, не сумеет, значит – нет.

Кузьма (пытаясь вырвать листок). Вели ему, Газин, листок этот отдать!

Газин (с интересом). Ты что, и впрямь можешь романы из книжек рассказывать?

Федя. Могу, конечно, только отдай мне мой листок.

Газин (забирает листок у Алехи). Вот тебе твой листок, твое благородие, и готовься! Сейчас мы будем тебя проверять! Если не справишься – не жить тебе, так и знай! (Зычно.) А ну, мудилы! Все – по койкам!

 

Заключенные расходятся по койкам. Алеха стоит рядом с Федей.

 

Федя (шепотом). Спасибо, Алеха. Что ж ты не сказал мне, что умеешь читать?

Алеха. А я и не умею.

 

48. Барак. Ночь

 

В бараке царит мертвая тишина. Никто не спит. Все слушают, затаив дыхание.

 

Федя. Этого морского офицера звали Эдмон Дантес. Он никак не мог поверить, что никогда не выйдет из тюрьмы и не будет водить корабли по морям. И никогда, никогда не увидит больше свою невесту, прекрасную Мерседес.

 

49. Высокие стены острога. Летние сумерки

 

Колонна заключенных подходит к воротам. Их поджидает стая бродячих собак. Знакомая дворняжка, черная в белых пятнах, прыгает Феде на грудь и лижет его лицо. Он гладит ее по голове.

 

50. Барак. Ночь

 

Федя (рассказывает). Королева немедленно узнала почерк. Сердце ее задрожало. Она положила письмо на тумбочку у кровати и глубоко задумалась...(В тишине слышно только жужжание насекомых.) На сегодня все!

 

Взрыв огорченных голосов: "Кто же написал письмо?", "Ну еще немножко расскажи", "Да не томи ты, мудак, скажи, кто ей написал".

 

Надзиратель (стучит в дверь). А ну, тише! Чего разорались? Хотите, чтоб я начальству доложил?

 

Барак стихает.

 

Федя. Пора спать! Завтра я вам расскажу, чем кончилось.

 

51. Тюремная баня, полная пара

 

Баня полна заключенных. Шум голосов перекрывается звяканьем тяжелых цепей о каменный пол. Голый Федя неуклюже роняет свою шайку и ошпаривает голого Газина. Тот замахивается на Федю шайкой, но ему на спину тут же прыгают Кузьма и Зайцев.

 

Зайцев. Уймись, Газин, а то мы не узнаем, кто написал ей это письмо!

Газин (неохотно опуская шайку). Ладно, твое благородие, скажи им спасибо – проживешь еще день.

 

52. Грязная тропка в степи. Сумерки

 

Заключенные парами идут по тропке. Федя идет последним в паре с Алехой. Пьяный Газин, спотыкаясь, бредет позади колонны.

 

Алеха. Я бы хотел умереть поскорей: может, я встречусь со своей Анной в загробном мире!

Федя. Ты все еще ее любишь?

Газин (втискиваясь между Федей и Алехой). Кого любить-то? Все бабы – суки! Только татарки – другое дело, у татарок все поперек, что у других баб вдоль, то у них поперек.

Федя (игнорирует Газина). Жизнь так жестока: стоит двум сердцам прикипеть друг к другу, их тут же разносит прочь.

Газин. А кому нужны сердца? Мне главное, чтобы титьки на месте были!

Алеха. А ты? Ты тоже любил какую-нибудь одну в той твоей жизни?

Федя. Любить-то любил, да она меня даже не замечала. Вокруг нее были другие – красивые, сильные, нарядные.

Газин. Я и говорю, все бабы – суки! Разве что татарки. Что у других баб вдоль, то у татарок поперек.

 

53. Появляются стены острога. Сумерки

 

Заключенные приближаются к воротам. Их поджидает стая бродячих собак. Красивая дворняжка, черная в белых пятнах, ластится к Феде. Он вынимает из кармана огрызок сахара и дает собаке, та лижет ему руку.

 

54. Тюремная камера

 

Ставрогин стоит на полусогнутых ногах, упираясь руками в койку: потолок слишком низок, чтобы он мог выпрямиться, единственное окошко забито досками. На стене колонка надписей, процарапанных ложкой: "А.СТАВРОГИН, 1850", "А.СТАВРОГИН, 1851". Ставрогин берет со стола ложку и выцарапывает на стене: "А.СТАВРОГИН, 1852".

 

55. Ветхий барак. Ночь

 

Все лежат на нарах. Полная тишина.

 

Федя (рассказывает). Тогда граф де ла Фер взял ножницы и разрезал ее ночную сорочку – на плече у нее было каторжное клеймо. И тут...

Газин (прерывая рассказ). Волки! Кто мою бутылку спер?

Барак внезапно взрывается воплями, топотом ног, падением тел с верхних нар. Кто-то зажигает свечу в подвесном фонаре над дверью. Газин, страшный в гневе, отдает команды.

Газин. Построиться, живо!

 

Заключенные выстраиваются в неровную шеренгу. Тюремщик приот-крывает дверь и заглядывает в щель. Быстрым движением Газин выталкивет его и захлопывает дверь.

 

Газин (дрожащей шеренге). Последний раз спрашиваю: кто спер водку? Лучше сознавайтесь. Даю одну минуту.

 

Федя, так и оставшийся сидеть на нарах, видит, как испуганы его сотоварищи. Газин снимает свой веревочный пояс и делает на его конце петлю. Потом он снимает фонарь и ставит его на стол.

 

Газин (тихим голосом). Прикусили языки? Ничего, сейчас высунете.

 

Он хватает огромной лапой маленького Зайцева за шиворот, надевает петлю ему на шею и вешает на крюк от фонаря. Остальные в ужасе уставились на висящего Зайцева, лицо которого начинает синеть и язык вылезает изо рта.

 

Газин. Думайте быстрей, пока я вам всем языки не развязал!

 

Дверь распахивается, и в барак врывается Кривцов в сопровождении надзирателей. Видит висящего на крюке Зайцева.

 

Кривцов (Газину, в ярости). Ты что о себе вообразил, говнюк? (Надзирателям.) Снять этого засранца!

 

Тюремщики снимают Зайцева, освобождают от петли. Тот постепенно приходит в себя.

 

Кривцов (Газину). Хозяином себя здесь вообразил? Сейчас я покажу тебе, кто здесь хозяин! (Надзирателям.) Вяжите его и – в погреб. А завтра он получит двести розог.

 

Надзиратели уводят Газина, связав ему руки. Взгляд Кривцова падает на бледное лицо Феди, скорчившегося на нарах.

 

Кривцов. А ты почему не в строю, как другие, господин писатель? Или, может, ты сообщник этого говнюка? Если так, тебя следует наказать вместе с ним. Или лучше дать тебе розги в руки, чтобы и твоя доля в том была, а?

 

56. Двор острога. Дождливое осеннее утро

 

Солдаты построены во дворе в два ряда. Кривцов лично надзирает за подготовкой к порке. Он с удовольствием погружает пучок березовых веток в бочонок с водой. Макает палец в воду, облизывает.

 

Кривцов. Недостаточно солона. (Командует.) Добавить соли!

 

Солдат добавляет соли в бочонок. Два солдата выводят из барака бледного Федю и ставят его в один из солдатских рядов.

 

Кривцов. Сейчас мы посмотрим, так ли ты ловко орудуешь розгами, как пером!

 

Пока солдаты разбирают розги, во двор выводят Газина и раздевают догола. Руки его привязывают к ружейным прикладам. Его ведут между солдатскими рядами так медленно, чтобы каждый солдат успел хлестнуть его розгой по голой спине. Очень скоро он начинает визгливо вскрикивать при каждом ударе. Федя стоит в солдатском ряду с розгой в руке. Когда наступает его черед, он хлещет розгой воздух, не касаясь спины Газина.

 

Кривцов. А ну, без фокусов, Достоевский! Хлестни его как следует, если сам не хочешь отведать розги!.. Ну, ударишь ты или нет?

 

Крупный план Фединого лица. В голове у него звучит ангельское пение, солдаты кажутся ему поющими ангелами. Под их пение перед Федей маячит лицо обнаженного Газина, на губах у него издевательская улыбка. Федя издает нечеловеческий крик и падает на землю в эпилептическом припадке. На губах его выступает белая пена.

 

Кривцов (с отвращением тычет Федю носком сапога в лицо). Дешево отделаться надеешься, господин писатель?

 

57. Острожная больница. Вечер

 

Федя лежит на койке. Он со стоном открывает глаза и видит Газина, распростертого на животе. Спина его – сплошное кровавое месиво.

 

Газин. Что, оклемался, мудак?

Федя (говорит, не слушая). Вчера я видел осенний лист, весь желтый, только по краям еще зеленый. Я закрыл глаза и представил его зеленым-зеленым со светло-зелеными прожилками.

Газин (говорит, не слушая). Или ты ждешь, что я тебе спасибо скажу, раз ты не смог розгой меня ошпарить? А может, ты этим гордишься? Так я тебе скажу: гордиться тут нечем!

Федя (так же). Разумеется, я дитя своего века, века неверия и сомнений, и жажда верить причиняет мне ужасные муки. Но жажда эта растет в моей душе, хотя мой ум не хочет это принять.

Газин (так же). Не воображай, что ты сделал это ради меня, – ты сделал это ради себя. Думаешь, мне не все равно, сколько розог я получил – двести или сто девяносто девять?

Федя (так же). Но бывают моменты, когда я воссоздаю в своей душе священный символ веры. В такие моменты я способен любить и быть любимым.

Газин (так же). Если ты воображаешь, мудак, что я полюблю тебя за это, так ты просто последний дурак. Я, может, захочу тебя завтра убить, я ничего тебе не должен!

Федя (так же). А бывают моменты, когда я всех ненавижу, невинных и виноватых одинаково. Они все кажутся мне подонками, укравшими мою жизнь.

Газин (так же). Кишка у тебя тонка, мудак. На тебя плюнуть и растереть, так ты спасибо скажешь. Я на твоем месте, знаешь, что б сделал? Я б так тебя хлестнул, чтоб твое гнилое мясо до костей слезло! С волками жить – по-волчьи выть!

Федя (неожиданно врубаясь в реальность). Да лучше сто раз сдохнуть, чем один раз с тобой по-волчьи завыть!

 

58. Стены острога. Зима. Сумерки

 

Заключенные приближаются к воротам. Их поджидает стая собак. Некоторые заключенные бросают собакам огрызки хлеба, те начинают драться между собой за хлеб. Красивая дворняжка, черная в белых пятнах, ластится к Феде. Он вынимает из кармана огрызок сахара и дает ей, она прыгает ему на грудь и лижет его лицо. Он гладит собаку по голове. Кривцов стоит у ворот, наблюдая эту сцену. Когда Федя проходит мимо, Кривцов хлещет воздух кнутом.

 

Кривцов. Я вижу, ты наконец нашел себе дружка, недоумок!

 

59. Тюремная камера Петропавловской крепости

 

Ставрогин стоит на полусогнутых ногах, упираясь руками в койку. На стене колонка надписей, процарапанных ложкой: "А.СТАВРОГИН, 1850",
"А.СТАВРОГИН, 1851", "А.СТАВРОГИН, 1852". Он берет со стола ложку и выцарапывает на стене: "А.СТАВРОГИН, 1853".

 

60. Мастерская острожного сапожника. День

 

Сапожник, сидя на низком стульчике, растягивает на раме красивую черно-белую шкуру. Рядом с ним, пощелкивая кнутом, стоит Кривцов.

 

Кривцов. Ну как, хорош товар?

Сапожник. Товар-то первый класс, да маловато его. Как хотите, ваше благородие, а высокие сапожки из него никак не стачать.

Кривцов (щелкая кнутом). Что значит "никак", раз я приказал?

Сапожник (опасливо поглядывая на кнут). Тут хоть приказывай, хоть не приказывай, а по ширине не проходит. Для высоких сапожек надо было выбирать собачку покрупней.

Кривцов. А ты шкуру еще растяни, может и выйдет.

Сапожник. Да я уж и так растягивал, и эдак, а все по ширине не проходит.

Кривцов. Надо же! Не мог этот мудак собачку себе покрупней выбрать!

Сапожник. Да вы не огорчайтесь, ваше благородие, я из этой шкуры такие знатные сапожки вашей супруге стачаю – загляденье! На каблучке, как положено, и застежка сбоку из белой кожи.

Кривцов (направляясь к выходу). Ладно, уговорил. Но помни: если сапожки ей не понравятся, я c тебя самого шкуру спущу! Себе на сапоги!

Сапожник угодливо кланяется вслед спине Кривцова.

 

61. Стены острога. Предзакатный час

 

Заключенные приближаются к воротам. Их поджидает стая собак, но красивой дворняжки среди них нет. Федя выходит из строя и начинает бегать вдоль стены в поисках дружка, пока остальные не входят в крепость. Надзиратели загоняют Федю внутрь. Кривцов стоит у ворот, наблюдая эту сцену и щелкая своим неразлучным кнутом. Глаза узника и коменданта встречаются. Ворота затворяются, скрывая крошечную фигурку Феди на фоне бесконечной белизны.

 

62. Барак. Ночь

 

Все лежат на нарах в полной тишине. Федя рассказывает.

 

Федя. Крестьяне из соседних деревень стали убегать в леса, чтобы присоединиться к отряду графа Андрея Ставрогина, который объявил себя незаконным сыном царя. Он был отмечен не-обыкновенно высоким ростом и красотой. Голос его был подобен раскатам грома...

 

Внезапно дверь распахивается и в барак врывается Кривцов в сопровождении надзирателей с фонарями.

 

Надзиратель. Всем построиться! Обыск!

 

63. Барак. Часом позже

 

Заключенные построены в шеренгу перед расстеленным на полу одеялом, на котором свалены в кучу конфискованные вещи: водочные бутылки, самодельные ножи, пакеты с чаем, белье и т.д.

 

Кривцов (трясет перед Федей пачкой исписанных листков). Ты никак романы здесь пишешь, господин писатель? Ты что, забыл свой приговор?

Федя. Это не романы, а так... записки, обрывки, поговорки...

Кривцов. Сейчас мы эти поговорки зачитаем! (Читает.) "На бесптичье и жопа соловей". (Взрыв хохота. Смеются и надзиратели, и заключенные.) Прекратить смех, волки! Дальше: "Лучшая линия поведения здесь – показывать свое настоящее лицо, ведь все равно никто мне не поверит". (Надзиратели и заключенные смеются опять, падая от смеха.) Прекратить смех, волки! Может, кто-нибудь объяснит мне, что здесь смешного? (Хочет порвать листки, но видит на уголке женскую головку, напоминающую Авдотью.) Ты что, еще и художник, Достоевский?

Федя. Не то чтобы настоящий... Меня немного учили в Инженерной академии.

Кривцов. А я как раз ищу художника, чтобы расписал мне новый дом. Супруга мне все кишки проела с этой росписью. Возьмешься расписать?

Федя. Ну, не знаю...

Кривцов. Возьмешься – я листки твои тебе верну. Договорились?

Федя. А что рисовать-то надо?

Кривцов. Что-нибудь красивое – ангелов, зверей, цветы.

Федя. Но это не простая работа. Сколько времени у меня есть?

Кривцов. А до апреля, пока супружница не возвратится. Но чтоб ей понравилось! Если ей не понравится, получишь тысячу розог. Ну как, по рукам?

Федя. Ладно, но только чтобы два раза в день горячая пища, и помощник – краски растирать.

Кривцов. А кого бы ты хотел в помощники?

Федя. А вот его, Алеху. Его барыня сызмальства живописи учила.

Кривцов (с подозрением). Ты и вправду краски растирать умеешь? (Алеха удивлен, но молча кивает.) Ладно, бери его под свою ответственность. Но и он тысячу розог получит, если вы мой новый дом поуродуете.

 

64. Барак. Ночь

 

Все спят. Алеха осторожно сползает с верхних нар, подходит к спящему Феде и трясет его за плечо. Федя открывает глаза.

 

Алеха. Послушай, мне боязно. Я без понятия, как краски растирать.

Федя. Ну и что? Я тоже понятия не имею.

Алеха. Может, лучше отказаться, пока не поздно?

Федя. Ты что, спятил? Мы два месяца будем жить как короли, а ты трусишь! Да мы всю эту премудрость по дороге выучим, увидишь!

 

65. Дом Кривцова. Зимний день

 

Федя и Алеха собирают инструменты. Работа завершена – стены расписаны сценами из греческих мифов. Входит Кривцов с супругой, пышной блондинкой в красивых сапожках из черно-белого меха.

 

Кривцов (супруге). Вот они, наши художники! Скажи, они нарисовали то, что ты хотела? Если тебе не понравится, они будут наказаны. (Феде и Алехе.) Готовьтесь – прибыл ваш ревизор!

 

Супруга молча ходит по комнатам, оглядывая разрисованные стены. Кривцов угодливо семенит за ней. Федя глядит на ее меховые сапожки.

 

Алеха (испуганно). Будь я проклят, если эти сапожки не из меха твоей собачки!

 

Федя вздрагивает. В глазах его вспыхиывает безумный огонь, он хватает большую кисть и окунает ее в ведро с черной краской. Алеха ловит его руку на взлете, в момент, когда он готов замазать черной краской ближайшую роспись. Федя сопротивляется. В это время возвращаются Кривцов с супругой, очень довольные. Федя и Алеха замирают, Федя с поднятой кистью, с которой на пол капает черная краска.

 

Супруга. Это даже лучше, чем я себе представляла. Давайте выпьем за то, чтобы мы счастливо жили в этом доме.

 

Из саквояжа, оставленного в углу, она достает бутылку водки и две рюмки. Федя стоит, не замечая, что со щетки на пол капает краска. Кривцов достает из кармана конфисковнные им при обыске листки и протягивает их Феде.

 

Кривцов. Вот твои записки, Достоевский.

 

Федя берет листки дрожащей рукой, не зная, куда девать грязную кисть. Кривцов неожиданно падает перед ним на колени.

 

Кривцов. Умоляю тебя – прости меня! Ты простишь меня, простишь?

 

Федя, держа кисть в одной руке и записки в другой, ошеломленно смотрит на слезы, текущие по щекам коленопреклоненного Кривцова.

 

Кривцов (в трансе). Ты должен простить меня – за все то зло, что я тебе причинил! Я такой мерзавец, такой негодяй, но ты будь милосерден, Достоевский! Ты прости меня! Я вел себя с тобой, как последний негодяй! Но я же не знал, что ты такой великий художник. Ты простишь меня, простишь?

 

Федя опускает кисть в ведро. Супруга Кривцова наливает водку в рюмки.

 

Федя. Не из шкуры ли моей собачки стачаны эти нарядные сапожки?

 

Лицо Алехи искажается страхом.

 

Кривцов (орет, в ужасе глядя на сапожки). Сейчас же сними эти проклятые сапожки! Сними их ради всего святого!

 

Растерянная супруга с рюмками в руках, не знает, как ей быть.

 

Супруга (в недоумении). Но почему? Такие хорошенькие сапожки!

Кривцов. Немедленно сними их, пока я не разрезал их прямо на тебе!

Федя. Оставьте в покое сапожки, я все равно уже простил вас.

 

Резко поворачивается и убегает. Алеха с видимым облегчением берет у супруги Кривцова рюмку с водкой, выпивает залпом и бежит вслед за Федей. Кривцов, не поднимаясь с колен, хватает вторую рюмку и осушает ее до дна.

 

66. Тюремная камера

 

Ставрогин стоит на коленях, упираясь руками в койку: потолок слишком низок, чтобы он мог выпрямиться. На стене колонка надписей, процарапанных ложкой: "А.СТАВРОГИН, 1850", "А.СТАВРОГИН, 1851", "А.СТАВРОГИН, 1852", "А.СТАВРОГИН, 1853". Он берет со стола ложку и царапает на стене: "А.СТАВРОГИН, 1854".

 

67. Стены острога. Зима. Утро

 

Сани стоят у ворот. Надзиратели выводят из ворот Федю, за ними выходит кузнец с клеймом "Кат" на щеке. Кузнец сбивает кандалы с ног Феди. Федя наклоняется и поднимает кандалы со снега.

 

Кузнец. Что, жалко расставаться с железными дружками?

Федя. Я так привык к ним за четыре года, что без них смогу, наверно, взлететь! (Бросает кандалы и направляется к саням легкой походкой, готовый взлететь.) Свобода – воскресение из мертвых! Со мной Бог!

 

68. Маленький губернский город в степи. Зимний день

 

Ветер метет снег по ухабистым улочкам Семипалатинска. Большая военная крепость громоздится на высоком берегу полноводной реки. Вокруг сгрудились деревянные домишки. Федя подъезжает в санях к воротам крепости и входит внутрь. Над дверью здания надпись "Седьмой линейный батальон". Федя входит в дверь и выходит в солдатской форме.

 

69. Учебный плац в степи. Зимний день

 

Заснеженное поле. Молодой офицер муштрует рекрутов, среди них Федя.

 

Офицер. В позицию встать! Построиться по двое! Строем – бегом!

 

Рекруты дружно выполняют команды. Только Федя, который выглядит старше своих лет, спотыкаясь и падая, никак не может угнаться за молодыми сотоварищами.

 

Офицер. Рядовой Достоевский!

 

Федя с трудом поднимается и отдает честь. Лицо его покрыто потом.

 

Федя. Слушаю, ваше благородие!

Офицер. Ты позоришь наш батальон! А ну, повтори все сначала!

 

Федя хромая плетется обратно, оскальзываясь на влажном снегу.

 

Офицер (гневно). Что ты ноги волочишь! Бегом, Достоевский, бегом!

 

Федя пытается бежать, но через несколько шагов спотыкается и падает. К плацу приближается конный прапорщик, он отдает честь офицеру и вручает записку. Тот читает ее и приказывает Феде:

 

Офицер. Рядовой Достоевский! Марш в город! Тебя вызывает новый прокурор. И поторопись – я жду тебя обратно через два часа!

 

70. Город в степи. Зимний день

 

Федя, хромая, ковыляет по улице. Ветер швыряет ему в лицо хлопья снега. Вокруг ни души, только стая бродячих собак преследует его.

 

Федя (шепчет). О Господи, делай со мной, что хочешь, только не отправляй обратно в тюрьму!

 

Лихорадочно утирая пот со лба, он старается ускорить шаг, но поврежденная нога не дается. Внезапно из переулка появляется изящная женщина, она идет сквозь снежные вихри, словно мираж: так не соответствует ее облик этой жалкой улице, полной бродячих собак.

Лицо Феди – в глазах у него все кружится. Ему кажется, что эта женщина – Авдотья. Она улыбается ему сквозь снежное облако.

 

Авдотья. Куда вы исчезли, Достоевский? Нам так вас не хватает!

Федя. Я исчез, чтобы не отягощать вашу светлую жизнь. Ведь несчастье заразительно.

Авдотья. Разве вы были несчастливы с нами?

Федя. Нет, я был несчастлив без вас.

 

Авдотья приближается. Федя простирает к ней руки. Незнакомая белокурая женщина, напоминающая темноглазую Авдотью только изящной фигурой, с удивлением смотрит на хромающего солдата. Это – Мария.

 

71. Приемная губернского прокурора

 

Секретарь, сидя за столом, равнодушно поднимает глаза на хромого солдата, который, войдя в приемную, прислонился к стене, чтобы не упасть.

 

Федя (докладывает). Рядовой Достоевский явился по приказу господина прокурора!

Секретарь. Почему так поздно? Его превосходительство уже спрашивали о вас дважды! (Выходит.)

 

Федя близок к обмороку, крупные капли пота , выступают у него на лбу. Топот сапог секретаря звучит в его ушах барабанной дробью.

 

72. Семеновский плац. Зимний рассвет – видение

 

Идет подготовка к церемонии смертной казни. Порывы ветра метут снег через площадь, смутно освещенную пламенем факелов. Солдаты привязывают к столбу Федю, одетого в белый саван.

 

Торжественный голос, подхваченный эхом. Федор Достоевский признан виновным в преступном заговоре... Суд приговаривает его к смертной казни расстрелянием... расстрелянием... расстрел... стрел...

 

73. Приемная губернского прокурора

 

Из кабинета слышатся торопливые шаги, звук которых усиливает барабанную дробь в Фединой голове. Он цепляется дрожащими пальцами за стену, чтобы не соскользнуть на пол. Барон Врангель, теперь уже молодой человек чуть старше двадцати, появляется на пороге.

 

Врангель (потрясенный измученным видом Феди). Достоевский! Наконец-то!

Федя. Прошу простить меня, что я заставил ваше превосходительство ждать. Я бежал всю дорогу, но моя нога...

Врангель (бросается к Феде с протянутой для пожатия рукой). Простите меня, что я заставил вас бежать! Я сам должен был приехать к вам, но я же не знал, что ваша нога...

 

Федя шарахается от протянутой руки Врангеля, теряет равновесие и падает на колени. Входит секретарь и замирает на пороге, наблюдая, как господин прокурор падает на колени рядом с пожилым солдатом с грязным измученным лицом.

 

Врангель. О, простите! Я не знал... Я думал, здесь, в кабинете, будет лучше.

 

Не понимая происходящего, Федя с трудом поднимается на ноги и становится во фрунт перед коленнопреклоненным Врангелем.

 

Федя (непослушными губами). Рядовой Достоевский явился по приказу господина прокурора!

Врангель (на коленях). Как вы? Выглядите вы ужасно – бледный, худой...

Федя (в отчаянии). Пожалуйста, сударь, проведите меня к господину прокурору. Меня ведь накажут за опоздание.

Врангель (на коленях). Никто вас не накажет. Я и есть прокурор.

Федя (не веря своим глазам). Вы – господин прокурор?

Врангель (все еще на коленях). Да, со вчерашнего дня я вошел в должность губернского прокурора.

Федя (в приступе безудержного хохота). Рад приветствовать вас в нашей цветущей пустыне, ваше превосходительство!

 

74. Парная прокурорской бани

 

Голый Федя лежит на полке, пока голый Врангель хлещет его по спине березовым веником.

 

Врангель. Я стоял в толпе так далеко, что не мог разглядеть ваше лицо. Вы стояли на помосте, а я плакал. Это все было так жестоко!

Федя. Как вы туда попали?

Врангель (возбужденно). Мой дядя был тогда комендантом Петропавловской крепости. Я надеюсь, вас это не отвратит от меня... Я его ненавижу. Я так ему и сказал, когда он в семье стал рассказывать об этой позорной казни. От него я узнал. И всю ночь ждал, когда ваши коляски проедут мимо нашего дома. Тогда я выскочил и побежал им вслед. Там уже была толпа. Но мой кузен Антон, гвардейский офицер, меня заметил и стал прогонять...

Федя. Что вам было за дело?

Врангель. Я столько раз плакал над вашей книгой, что выучил ее наизусть!

 

75. Заснеженная площадка перед баней. Ночь

 

Врангель и Федя выбегают из бани нагишом и с хохотом валятся в снег.

 

76. Раздевалка бани

 

Федя сидит на лавке в чистой рубахе. Врангель с помощью своего пожилого одноглазого денщика Адама наряжается в прокурорский мундир. Адам опускается на колени, чтобы натянуть на Врангеля форменные сапоги.

 

Врангель (с детской радостью). Я думаю, ваш офицер будет счастлив, узнавши, что вас задержал сам прокурор.

Федя. Почему именно вас назначили прокурором в эту забытую Богом дыру?

Врангель. Я сам попросился... хотел служить Отечеству... Конечно, я не стану отрицать свои семейные связи, ведь все Врангели – мои деды, дядьки, кузены, – всегда служили и служат. (Адаму.) Можешь идти, Адам, я сам справлюсь.

 

Адам выходит, захватив с собой поднос с остатками ужина.

 

Федя. Вы должны быть счастливы, выполняя свой долг.

Врангель. Я должен быть счастлив, но у меня не выходит. Я и представить себе не мог, как это далеко. Мне понадобился целый месяц, чтобы сюда добраться. Это ужасное, ужасное место. (Захлебывается слезами.) От этого песка можно сойти с ума, и от снега тоже! И от бродячих собак! Можно подумать, здесь вообще нет людей, одни собаки! И ни одного друга, не с кем даже словом перемолвиться! Я так одинок! Я так скучаю по папе и маме!

Федя. Хватит плакать, хватит! Я тоже одинок – будем одиноки вдвоем!

 

77. Солдатский барак. Вечер

 

Барак тускло освещен парой подвесных керосиновых ламп, отбрасывающих фантастические тени. Солдатский барак неотличим от тюремного – те же двухэтажные нары, разделенные узким проходом. Федя, уставший от тяжелой муштры, лежит на нарах. На небольшой площадке, свободной от нар, Ваня, Егор, Миша и Серега играют в грубую народную игру: один из них становится спиной ко всем, просунув левую руку под правую подмышку. Кто-то больно ударяет его по ладони, он быстро оборачивается, пытаясь угадать – кто именно. В случае удачной догадки ударивший занимает его место.

 

Ваня (замечая Федю). Эй, Достоевский, иди, поиграй с нами.

Федя. Отстань, я не умею играть в эту игру.

Ваня. Не беда, мы тебя живо научим!

 

Федя покорно поднимается и подходит. Его ставят спиной к играющим. Его неумелая попытка просунуть левую руку под левую подмышку вызывает всеобщий смех.

 

Егор. Ты что, не знаешь, что у человека две руки и две подмышки?

Серега. Ладно, пусть делает, как может. Начинаем!

 

Игроки выстраиваются у Феди за спиной. Ваня ударяет Федю по ладони, и тут же возвращается в строй. Федя застыл, не оборачиваясь, словно не желая видеть всех с поднятыми кверху большими пальцами.

 

Егор (не выдерживает). Ты собираешься угадывать, кто тебя ударил, или нет?

 

Федя наконец оборачивается – все лица кажутся ему похожими, он наугад указывает на Серегу. Общий смех.

 

Миша. Не угадал! Не угадал!

Ваня. Раз не угадал – опять поворачивайся спиной!

 

Федя опять принимает позу жертвы. На этот раз двое – Егор и Миша – больно бьют его по ладони. Федя оборачивается так быстро, что успевает заметить, как Егор прыгает на свое место. Федя торжествующе указывает на него, но Миша возражает.

 

Миша. Опять ошибся. Это был я!

Федя. Но я видел, как он прыгнул назад.

Миша. Может, он и прыгнул, но стукнул тебя я!

 

Дверь отворяется, входит Адам с пакетом.

 

Адам. Посылка для рядового Достоевского.

Ваня (выхватывая пакет). Ух, тяжелая! Небось, там полно вкусной жратвы!

 

Адам забирает пакет у Вани, вручает его Феде и дожидается, пока Федя его развяжет, – там несколько книг.

 

Федя. Пять лет я не держал в руках книгу!

Егор. А где жратва? Какой идиот мог послать сюда книги?

Адам (уходя). Попридержи язык! Этот идиот – сам господин прокурор!

 

Все почтительно смолкают. Федя открывает одну из книг.

 

Федя. Бог с ней, со жратвой. У меня есть для вас что-то получше! (Читает.)

 

"Редеет облаков летучая гряда,

Звезда печальная, вечерняя звезда

Твой луч осеребрил печальные равнины..."

 

Замолкает, потрясенный взрывом мощного хохота. Ошеломленно смотрит на своих юных друзей, потом вскакивает и выбегает из барака с книгой в руке.

 

Ваня (давясь от хохота). Ой, уморил! Липучая грида... что за грида такая?

 

78. Плац при казарме. Ночь

 

Плац покрыт пятнами не растаявшего еще снега. Возле ворот одинокая собака воет на луну. Федя подходит к собаке и гладит ее по голове.

 

Федя. Красиво ты воешь, дружок. Давай я тебе почитаю! (Открывает книгу.)

 

"Тучки небесные, вечные странники,

Степью лазурною, цепью жемчужною,

Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники

С милого севера в сторону южную..."

 

Собака перестает выть и лижет Федино лицо.

 

79. Столовая в доме Врангеля. Ранний вечер

 

Врангель наблюдает, как Адам накрывает стол для праздничного обеда. Федя в солдатской форме, стоя у окна, читает французскую газету.

 

Врангель (пробует квашеную капусту). Капуста удалась на славу, Адам.

Адам. Вы лучше попробуйте печеночный паштет.

Врангель (зачерпнув ложку паштета). Советую попробовать печеночный паштет, Достоевский. Это произведение искусства!

 

Федя поднимает глаза от газеты и видит через окно, как к дому подъезжают первые гости – высокий плечистый мужчина и изящная женщина, которую он когда-то принял за Авдотью.

 

Федя (словно в трансе). Кто это?

Врангель. Это Исаевы, Алекс и Мария, я говорил вам о них. Такой мезальянс: она – первая местная красавица, а он – первый местный пьяница.

 

Исаевы входят. Федя не в силах оторвать взгляд от лица Марии. Адам помогает гостям снять шубы. Мария прихорашивается у зеркала.

 

Врангель. Дорогие друзья, я хочу представить вам своего друга, Федора Достоевского. Хоть он и в солдатской форме...

Мария. Вы – писатель Достоевский, тот, что был приговорен к смертной казни?

Врангель. Вам об этом известно?

Алекс. У моей жены есть таинственные источники информации.

Мария. Никаких источников, просто я интересуюсь литературой! (Протягивает Феде руку для поцелуя.) Как вам не стыдно, Врангель! Владеть таким сокровищем и прятать его, и это в нашем скучном городишке!

Федя (поднося ее руку к губам). А ведь мы встречались. Вы прошли мимо по снежному облаку, как принцесса, даже не заметив меня.

Мария. О чем вы? Не понимаю...

Алекс. Какой сюрприз! Они, оказывается, встречались!

Федя. А я не догадался, что наша встреча была провидческой.

Алекс (наливая себе водки). О Боже, кажется, к батальону воздыхателей моей жены добавился еще один!

 

Появляется еще одна пара, Беликовы, с юной дочерью Ольгой.

 

Врангель (Феде, спеша им навстречу). Это – наш новый губернатор, будьте с ним любезны.

Мадам Беликова. Где же ваш грандиозный сюрприз, дорогой барон?

Врангель (подталкивая Федю вперед). Вот он, мадам!

 

80. Столовая в доме Врангеля. Через два часа

 

Столовая празднично освещена множеством керосиновых ламп. Обед подходит к концу. Федя сидит между Марией и мадам Беликовой. Врангель разливает вино по бокалам.

 

Ольга (кокетничает). Наверно, трудно было завести друзей на каторге?

Федя. Напротив, у меня там был задушевный друг. Он был приговорен к пожизненному заключению за убийство.

Мадам Беликова. Ужас! Как можно было дружить с таким чудовищем?

Федя. Но он вовсе не чудовище! Он – человек нежнейшей души.

Мадам Беликова. Как можно? Сказать про убийцу "нежнейшей души человек"!

Федя. Он пожертвовал своей свободой для спасения души. Он убил своего барина за то, что тот изнасиловал его невесту в день свадьбы.

 

Мадам Беликова и Ольга шокированы словами Феди.

 

Мария. Объясните мне, Достоевский, как один человек может убить другого?

Алекс наполняет водкой бокал для вина и выпивает залпом.

Алекс. Разве нельзя убить просто для удовольствия?

Мария. Я спрашиваю не тебя, а господина писателя.

Алекс. Конечно, не меня! Кому интересно мое мнение? Я ведь не писатель!

Федя. Что вы, что вы? Мне как раз интересно ваше мнение.

Алекс. Вы ведь знаете, что великая Клеопатра обожала втыкать булавки в соски своих рабынь, чтобы наслаждаться их криками?

Мадам Беликова. Что за ужасы вы рассказываете! Хватит на сегодня, я и так не смогу сомкнуть глаз.

Алекс. Если вы пригласите меня, я помогу вам скрасить бессонную ночь некоторыми радостями, завещанными великой Клеопатрой.

 

Воцаряется неловкая пауза. Мария поднимается из-за стола и берет французскую газету, оставленную Федей на подоконнике.

 

Мария. Барон, вы не сказали мне, что получили свежую французскую газету.

Федя (впечатлен). О, вы читаете по-французски?

Мария (просматривая газету). Французский – мой второй язык. Ведь мой папа – французский дворянин. Он бежал из Франции во время этой ужасной революции и навеки застрял в России, женившись на моей матушке. Иногда я представляю себе, как бы сложилась моя жизнь, если бы они уехали в Париж!

 

Она углубляется в чтение газеты, пока Алекс подливает и подливает водку в свой бокал. Не отрывая глаз от газеты, Мария пытается забрать у него бокал, но он отталкивает ее.

 

Мадам Беликова (шепчет Феде на ухо). Надеюсь, вы не поверили ее сказке про благородного французского отца?

Федя. Почему бы не поверить?

Ольга. Потому что он был вовсе не дворянин.

Мадам Беликова. А просто пленный наполеоновский солдат.

Мария (Феде на хорошем французском). Что эта тварь вам шепчет? Небось гадости про моего дорогого папу?

Федя (смущенно, на плохом французском). Нет, нет, мы совсем не о том...

Алекс (по-русски). Моя баба говорит по-французски, как парижская модистка, видал?

 

Делая вид, что он гладит Марию по плечу, Алекс начинает больно щипать ее голую руку. Мария закусывает губу, чтобы не вскрикнуть, и, словно ничего не случилось, продолжает флиртовать с Федей, который ничего не замечает.

 

Мария (по-французски). Не вступайтесь за этих стерв. Меня вы не обманете, я вижу их насквозь. Они терпеть меня не могут.

Федя (так же). Ради Бога, не говорите так!

Мария (так же). Не бойтесь, они ни слова не понимают по-французски! Господи, как я ненавижу свою убогую жизнь! Мне суждено погибнуть в этом гнусном городишке, по уши засыпанном песком!

Федя (умоляюще). Не надо так думать – вы так молоды, умны и прекрасны!

Алекс (по-русски, очень громко). Да, вы правы – она, умная и прекрасная, оказалась женой негодяя и пьяницы. Разве это не ужасно?

 

Все это время Алекс продолжает нещадно впиваться ногтями в предплечье Марии, так что в конце концов она больше не может выдержать эту пытку. Отчаявшись, она наклоняется и впивается зубами в терзающую ее руку Алекса. Он, вскрикнув, отпускает ее и переключает свое внимание на бутылку. Мария прижимает носовой платок к раненой руке и поспешно выбегает в прихожую. Федя спешит за ней. Дамы Беликовы обмениваются взглядами, одновременно ревнивыми и злорадными.

 

81. Прихожая в доме Врангеля. Поздний вечер

 

Мария, глотая слезы, сидит на лавке, на которой навалены шубы гостей. Очарованный Федя стоит перед Марией.

 

Мария. Представляю себе, как мы выглядим в ваших глазах. По сравнению с женщинами из вашей блестящей прошлой жизни!

Федя. Но вы, вы – ничуть не хуже их! Я и помыслить не смел, что встречу такую женщину в этой жалкой дыре!

 

Распахивается входная дверь и входит офицер. Он снимает шинель и швыряет ее Феде. Федя отшатывается, шинель падает на пол. Мария смеется. Рассерженный офицер намеревается отпустить Феде затрещину, но Мария перехватывает его руку.

 

Мария. Вы что, с ума сошли?

Офицер. Этот негодяй нарочно бросил мою шинель на пол.

Мария. Как вы смеете так обращаться с другом господина прокурора?

 

Офицер недоверчиво смотрит на Федю. В прихожую вваливается Алекс со стаканом водки в руке.

 

Офицер. Рядовой Достоевский – друг господина прокурора?

Мария. Да, его лучший друг! Так что поспешите извиниться!

Офицер. Как я могу отказать даме? (Феде, со скрытой угрозой.) Готовы ли вы принять мое извинение, рядовой Достоевский?

 

С этими словами офицер идет в столовую, не дожидаясь ответа Феди, который, абсолютно очарованный, подносит руку Марии к губам.

 

Алекс (поднимая стакан). За прекрасных дам! (Пьет, швыряет стакан об стенку и тяжело падает на пол во весь рост.)

Мария (Феде). Вы, наверно, удивляетесь, почему я все это терплю? Но я не могу его покинуть – он смертельно болен и дни его сочтены.

Алекс (неожиданно поднимая голову). Конечно, вы можете не верить этой сучке, но она и вправду жалеет меня, пьяницу и подонка.

 

82. Улица перед домом Исаевых. Ночь

 

Федя, затаившись в тени дома, пытается сквозь неплотно задернутые занавески подглядеть, что там происходит. На занавеске появляется тень Марии с лампой в руке. Федя приникает к щели между занавесей – Мария склоняется над детской кроваткой, в которой спит маленький мальчик.

 

83. Солдатский барак. Ранний вечер

 

Солдаты играют в карты. Федя старательно причесывается и чистит сапоги. Он очень возбужден, даже напевает себе под нос.

 

Миша (кривляясь). Куда это вы, интересно, собрались, рядовой Достоевский?

Ваня (кривляясь). А вы не знаете? Меня вызвал сам господин прокурор!

Миша (кривляясь). Какой ужас! Сам господин прокурор?

Егор. А может, кто-то другой? Или другая?

Миша. Другая? Не может быть!

Ваня (кривляясь). Лучше не ходите к этой другой, рядовой Достоевский: вас арестуют!

 

Федя хватает шинель и выбегает. Вслед ему несется хор голосов:

 

Ах, куда ты, Федя? Куда ты, куда?

Тебя арестуют, не ходи туда!

 

84. Дом Исаевых. Вечер

 

Мария, сидя у стола, что-то пишет, зачеркивает и снова пишет. Федя играет с ее восьмилетним сыном Пашей.

 

Федя. Если ты можешь жонглировать двумя яблоками, почему не добавить третье?

Паша. Подбросить три – это чепуха! (Со смехом подбрасывает яблоки, но не может их поймать.)

Федя. Главное, не подбросить, а поймать! Подними их и попробуй снова.

 

Паша ползает по комнате, собирая яблоки.

 

Мария. Как мило с вашей стороны зря тратить время на моего малыша.

Федя (пытается взять ее за руку). Любая минута, проведенная с вами, не потрачена для меня зря.

Мария (отодвигаясь). Хотите чаю? (Кричит.) Катя, принеси самовар!

 

Катя вносит самовар, заваривает чай, ставит чашки на поднос. Мария прячет свои исписанные листки за корсаж.

 

Федя (Марии). Как продвигается ваш перевод?

Мария. Последняя строфа не ладится.

Федя (в волнении протягивает руку к ее корсажу). Дайте поглядеть.

Мария. Можешь идти домой, Катя. Господин Достоевский поможет мне убрать посуду.

Катя (уходя). Спокойной ночи.

Мария. Сейчас я вам прочту. Но вы не должны судить меня слишком строго.

 

Федя несет поднос с чашками на стол.

 

Мария (достает листки из-за корсажа и читает загробным голосом).

 

О, не бросай душистых лилий

В мой черный и холодный пруд!

 

Паша (отыскав разбросанные яблоки, начинает ими жонглировать). Я могу жонглировать даже четырьмя яблоками!

Яблоко попадает в поднос, Федя не удерживает его и роняет - заварной чайник и две чашки разбиваются.

Мария. Ой! Мой любимый сервиз! (Шлепает Пашу.) Сейчас же одевайся и иди встречать папу!

 

Огорченный Паша уходит, захлопнув с грохотом дверь. Мария опускается на колени и собирает осколки сервиза. Федя присоединяется к ней.

Федя. Это моя вина, я куплю вам новый сервиз.

Мария. Не смешите меня – это ведь настоящий фарфор. Он стоит больше вашего годового жалованья.

Федя. Деньги ерунда! Деньги я как-нибудь заработаю. Или кого-нибудь ограблю...

Мария. Кого вы можете здесь ограбить?

Федя. Например, старую гадалку с базарной площади. У нее есть что грабить, раз она дает деньги в долг!.. Какая прекрасная идея для романа о преступлении и наказании. Я могу использовать образы тех, кого встречал на каторге...

Мария. Сознайтесь, Достоевский, вы ведь влюблены в меня, правда?      

Федя. Что вы? Как можно? Я бы и помыслить не посмел...

Мария. Так да или нет?

Федя. Не мучайте меня! Такая женщина, как вы, не может интересоваться таким, как я...

Мария. А что во мне такого особенного?

Федя. Вы – за пять лет первый человек, с которым я могу говорить о своем новом романе.

 

Распахивается дверь, вваливается пьяный Алекс и налетает на Федю и Марию, стоящих на коленях.

 

Алекс. Какая идиллическая картина! Пара коленопреклоненных влюбленных голубков!

Мария. О, Алекс! Мой свадебный сервиз разбился!

Алекс. Ты считаешь, я должен оплакивать твой разбитый сервиз? Может, тебе лучше оплакать мою разбитую жизнь?

Федя. Вы несправедливы, Алекс. Вы ведь знаете, как она страдает из-за вас!

Алекс (берет руку Марии в обе свои и подносит к губам). Я знаю, что она – мой ангел-хранитель.

 

Мария громко вскрикивает и вырывает у него руку, сквозь ее пальцы текут струйки крови. Она разжимает кулак – в ее ладонь впился большой острый осколок чашки.

 

Федя (вскакивает в ужасе). Это вы сделали? Вы, Алекс?

Алекс. Побитый пес может и укусить. Зато потом он раскаивается и лижет раненную руку.

 

Опускается на колени рядом с Марией и слизывает кровь с ее ладони.

 

Мария. Оставь меня в покое, ты просто пьян.

Алекс. Да, я пьян сегодня, и завтра напьюсь, и умру пьяным. Потерпи, уже недолго ждать.

Мария. Зачем ты устроил эту безобразную сцену перед Достоевским? Или ты к нему ревнуешь?

Федя (идет к двери). Если вы не хотите меня видеть, я могу уйти и больше никогда не приходить.

Мария. Останови его, Алекс. Нельзя, чтобы он ушел навсегда!

Алекс. Вы не можете покинуть мою несчастную жену. Кто, кроме вас, женится на ней, когда она станет вдовой?

Мария. Эта шутка неудачная даже для пьяницы.

Алекс. Согласен – шутка неудачная. Разве ты можешь выйти за него замуж? Вам с Пашей и дня не прожить на его жалованье.

Федя. Можете унижать меня сколько угодно, вам все равно не удастся меня обидеть. Ведь вам очень больно? Я чувствую вашу боль, как свою собственную.

Алекс (поднимаясь с колен). Больно и страшно! И за себя, и за нее. Мне иногда так ее жалко, так жалко – ведь я не оставлю ей ни гроша, одни долги. Но гораздо чаще я ее ненавижу: почему я должен умереть, а она будет жить?

Федя. А потом вы ненавидите себя за то, что ненавидели ее. И любуетесь своим страданием. Я понимаю вас, я тоже иногда любуюсь своим страданием.

Алекс. Отлично! Сейчас я дам нам возможность пострадать всем вместе и полюбоваться своими страданиями. Слушайте, слушайте: час назад меня уволили со службы! За то, что я напился!

 

Мария падает лицом на руки и начинает истерически рыдать.

 

Алекс (пьяно пляшет вокруг нее и поет).

 

Уволен за то, что напился!

Напился за то, что уволен!

Уволен – напился! Напился – уволен!

Уволься – напилен! Упиться неволен!

 

85. Улица в Семипалатинске. Весна

 

Федя идет по улице в сопровождении бродячих собак. В руке у него плотно набитый мешок, на спине набитый ранец. Навстречу ему скачет калмыцкий конный эскадрон. Вдруг из-за угла прямо на Федю выскакивает невысокий калмык.

 

Калмык (визгливо кричит). Сдавайся, русский пес! Ты взят в плен!

 

Федя испуганно роняет мешок. Калмык смеется, и Федя узнает в нем Пашу, загримированного под калмыка и одетого в калмыцкую одежду.

 

Федя. Ну, брат, напугал ты меня!

Паша (в восторге). Вы в самом деле испугались?

Федя. Кто тебя так ловко разрисовал?

 

Из-за угла выбегает горничная Марии – Катя.

 

Паша. Да это все Катя придумала! Здорово, да?

Катя. Ты что тут натворил, озорник? (Феде.) Вы очень рассердились?

Федя (поднимает мешок). Разве можно сердиться на ребенка?

Катя. Вы уезжаете?

Федя. Нет, просто переезжаю к другу. Все, рядовой Достоевский больше не будет жить в бараке!

Катя. Так вы уже больше не солдат?

Федя. Увы, я буду солдатом еще много-много лет.

Катя. Вот и хорошо! Форма очень красит мужчину!

 

Федя горько смеется. Катя, смутившись, уводит Пашу.

 

86. Двор и веранда неремонтированного дома. Сумерки

 

Федя и Врангель помогают Адаму разгружать телегу с вещами. Врангель с кувшином молока идет к дому через запущенный сад. Федя поднимается на веранду со стопкой книг.

 

Врангель (распахивает дверь). Добро пожаловать в наше новое жилище, Достоевский! Это выглядит получше, чем барак.

 

Дверь вырывается из ржавых петель и сшибает Врангеля с ног. Ветхие доски веранды проваливаются под весом его тела, кувшин с молоком летит на землю. Грохот пробуждает к жизни семью змей, мирно спавших под верандой, и они начинают расползаться во все стороны. Подбегает испуганный Адам.

 

Адам (в панике). Спасите! Спасите! Змеи!

 

Врангель поднимается на ноги и смотрит, как змеи дружно сползаются к молочной луже.

 

Федя. Тише, тише, Адам. Это всего лишь ужи.

Врангель. Смотрите, они пьют молоко – я думаю, мы сможем приручить их.

 

87. Большая комната. Сумерки

 

Окна с разбитыми стеклами затянуты паутиной. В углах комнаты разрослись колонии диковинных грибов.

 

Федя. Вы не предупредили, что это жилище бабы-яги. Одни грибы чего стоят!

Врангель (в восторге). Дивно красивые, правда? Мы можем оставить их здесь вместо цветов.

Федя. Конечно, если у нас нет ничего получше.

Врангель. Есть и кое-что получше. (Хлопает в ладоши.) Адам, неси ее сюда!

 

Адам вносит большой квадратный предмет, запеленутый в одеяло.

 

Врангель (предвкушая). Сними одеяло!

 

Адам снимает одеяло с копии "Сикстинской мадонны" в раме.

 

Федя. Мадонна Рафаэля? Я не верю своим глазам.

Врангель. Можете поверить. Вы часто повторяли, что это ваша любимая картина, и я попросил папу заказать копию для нашего нового дворца.

Федя. За одно это я соглашусь выращивать любые колдовские грибы во всех углах. Вглядитесь в ее лицо – она готова принести своего ребенка в жертву человечеству! Она надеется этой жертвой искупить наши грехи. Поглядите, какая сила в ее слабости!

Врангель. А вы знаете, что одному человеку из наших почти удалось принести эту жертву? В Дрездене во время революции мятежники водрузили подлинную "Сикстинскую мадонну" на верхушку баррикады, чтобы остановить пушечный огонь королевской армии.

Федя. Какая безумная идея!

Врангель. Ходят слухи, что она была высказана бывшим русским офицером, который стоял во главе мятежников. Неужто вы об этом не слыхали?

Федя. Где я мог об этом услышать? В мертвом доме?

Врангель. Ну конечно, конечно, как глупо с моей стороны! Этот офицер, не знаю, знакомо ли вам его имя, – его звали Андрей Ставрогин.

Федя. Андрей Ставрогин? Конечно же он, кто ж еще – как я сразу не догадался! Кто, кроме него, мог бы пожертвовать картиной Рафаэля?

Врангель. Так вы его знали? Я не был с ним знаком, но о нем так много говорили. Это был не человек, а миф. Хотя было строжайше запрещено даже упоминать его имя, все только о нем и шептались. О нем и о его необычайной судьбе – он был дважды приговорен к смертной казни...

Федя (в ужасе). И казнен?

Врангель. Гораздо хуже – царь заживо похоронил его в Петропавловской крепости...

 

88. ТЮРЕМНАЯ КАМЕРА

 

Ставрогин стоит на коленях, упираясь руками в койку. На стене колонка надписей, процарапанных ложкой: "А.СТАВРОГИН, 1850", "А.СТАВРОГИН, 1851", "А.СТАВРОГИН, 1852", "А.СТАВРОГИН, 1853", "А.СТАВРОГИН, 1854", "А.СТАВРОГИН, 1855".

Ставрогин берет со стола ложку и с трудом выцарапывает на стене: "А.СТАВРОГИН, 1856".

 

89. Сад Врангеля. Начало лета

 

Дом отремонтирован, сад приведен в порядок – всюду цветочные грядки и цветущие кусты. Врангель без мундира подстригает кусты. Входит измученный, покрытый пылью Федя и опускается на колени, чтобы подлить молока в блюдце, вокруг которого собралась семья ужей.

 

Врангель. Полюбуйтесь на петунью – она вот-вот расцветет.

Федя. Я полюбуюсь позже, сейчас у меня нет сил.

Врангель. Но позже будет поздно, она закроется на ночь.

Федя (с трудом волоча ноги). Бог с вами, покажите свою петунью. (Склоняется над грядкой.) Кто б мог подумать, что она здесь приживется!

Врангель. Я же вам говорил! А теперь идите отдыхать. Вы ведь сказали, что у вас нет сил.

Федя (поднимает лейку и поливает себе голову, после чего поливает соседнюю грядку.) Я должен полить свои розы, вы явно ими пренебрегаете.

Врангель (берет другую лейку и присоединяется к Феде). Раз вы ревнуете, я могу полить и ваши розы.

 

Подходит Адам с двумя ведрами воды и доливает лейки. Федя поливает из лейки Врангеля, который отвечает ему тем же. Оба хохочут.

 

Федя. Когда я вижу Божий мир в цвету, как сейчас, мне хочется поверить в Христа. Я так страдаю от своего тщетного стремления к вере! Но порой Бог посылает мне минуты благодати, и я прозреваю, что у человека нет никого, ближе и милосерднее Христа! Если мне предложат выбор между правдой и Христом, я предпочту Христа.

Врангель. Мне кажется, разумнее предпочесть правду.

Федя. Разумеется, это разумнее. Но наша убогая мудрость – всего лишь продукт наших убогих мозгов. В минуты прозрения моя душа тем сильнее, чем сильнее мой ум противится ей!

 

На водных струях, брызжущих из леек, появляется дуга радуги.

 

90. Сад при доме Врангеля. Лето

 

Федя срезает цветущие розы, Врангель считает срезанные цветы.

 

Врангель. Пять, шесть, семь… Стоп! Это уже восьмая! Разве мы не договорились срезать не больше семи в неделю?

Федя. Какой вы бесчувственный! Вы же знаете, что сегодня у нее день рождения.

Врангель. Вы что, и вправду так в нее влюблены?

Федя. Я только о ней и думаю. Она такая особенная, она такая... такая...

Врангель. А ее пьяница-муж? Как только вы его терпите? Я видел своими глазами, и не раз, как он терзал ее – в прямом смысле, чтобы ей было больно.

Федя. Ему самому так больно, что можно его простить.

Врангель. Я-то могу его простить, но вам каково? Если вы и вправду ее любите?

Федя. Даже когда он буйствует, я вижу его благородную душу сквозь эту страшную маску .

Врангель (со смехом). Вас послушать, так вы в него влюблены, а не в нее!

Федя (нацеливаясь ножницами на розу). Еще одну, последнюю, ладно?

Врангель. Если она для благородного Алекса, я категорически против.

Федя. Вы просто жадина!

 

Связав букет красной лентой, выбегает из сада.

 

91. Улица перед домом Исаевых. Сумерки

 

В момент, когда Федя с букетом подходит к дому, дверь распахивается. Выбегает Катя, вслед ей вылетает блюдо и разбивается у ног Феди.         

 

Федя. Это что – праздничный фейерверк?

 

Не отвечая, Катя убегает в слезах. Федя спешит в дом.

 

92. Гостиная в доме Исаевых. Сумерки

 

В гостиной страшный беспорядок: Алекс, пьяный в стельку, швыряет на пол стаканы и тарелки с празднично сервированного стола. Мария, бледная и встрепанная, стоит, прижавшись спиной к стене.

 

Алекс (ревет). Плевать я на них хотел! На них на всех! (Плюет.) В жопу их всех! (Марии.) А из тебя я всю душу вытрясу, если ты посмеешь хоть словом с кем-нибудь из них перемолвиться!

 

Движения Алекса становятся все более неловкими, он пытается стянуть со стола скатерть с оставшейся посудой, но, не справившись, падает на пол, и засыпает с громким храпом. Мария замечает Федю, который застыл в дверях, прижимая к груди букет.

 

Мария (враждебно). Что вы здесь делаете, Достоевский? Шпионите за мной?

Федя. Я принес вам розы – ко дню рождения .

Мария. Мне сейчас только роз не хватает!

Федя (торопливо). Это – единственные розы на тысячу миль! Я сам их вырастил – для вас. К празднику.

Мария (показывая на Алекса). Ничего себе праздничек!

Федя. Если я лишний, я тотчас же уйду.

Мария. Идите, идите, Достоевский! Зачем вам оставаться в доме, куда приличные люди не ходят?

Федя. Мне показалось, вы хотите, чтобы я ушел...

Мария. Кому есть дело до моих желаний? (Показывает на Алекса.) Ему? Или этим подонкам, которые все разом сделались больны? (Швыряет Феде пачку конвертов, которые она сжимала в руке.) Почитайте их письма! Все враз заболели! Все как один! Можно подумать, что в городе началась эпидемия!

 

Федя бросает конверты на пол и протягивает Марии розы.

 

Федя. Забудьте их, они не стоят ваших слез! А я здесь, с вами! И с розами! Ни у кого из них нет роз!

Мария (берет розы). Какие красивые! Может, можно их продать, чтобы заплатить хоть часть наших долгов?

Федя. Не плачьте, я достану денег, и мы заплатим ваши долги.

 

93. Убогое жилище старой гадалки. Вечер

 

Комната погружена во мрак. Только две тонкие свечи горят по обе стороны блюдца с водой, стоящего на столе перед круглым зеркалом. Федя сидит у стола и глядит на отражение блюдца в зеркале. Гадалка, стоя у Феди за спиной, делает руками пассы, от которых пламя свечей колеблется.

 

Гадалка. Только один быстрый взгляд – и закрой глаза.

 

Свет и тени создают в зеркале мгновенный образ, смутно напоминающий "Сикстинскую мадонну". Федя закрывает глаза руками.

 

Гадалка. Что ты видел?

Федя. Лицо любимой женщины.

 

Гадалка бросает в блюдце горсть черных и белых бобов, которые образуют плавающий узор.

 

Гадалка. Это для нее ты просишь у меня деньги? А ты знаешь, под какой процент я даю в долг?

Федя. Мне все равно.

Гадалка. Зато мне не все равно, Я хочу получить свои деньги обратно, и проценты тоже. И не вижу у тебя никакого источника дохода, из которого ты можешь мне вернуть этот долг.

Федя. Умоляю, одолжите мне денег. Я клянусь, что все вам верну!

Гадалка. Конечно, вернешь! Даже круглый дурак не посмеет обмануть меня.

 

94. Бесконечная дорога в бескрайней степи. Вечер

 

Федя и Врангель в мундире прокурора едут в запряженной тройкой коляске, которой правит Адам. Сзади к коляске привязана пара ружей.

 

Врангель. Я научу вас любить охоту. Это так увлекательно – прицелиться в летящую птицу и попасть!

Федя. Не надейтесь – я никогда не стану целиться в летящую птицу.

Врангель. Посмотрим! Вы себя еще не знаете, Достоевский.

 

На горизонте появляется зарево разгорающегося пожара.

 

Адам. Глядите! В степи пожар.

 

Врангель вскакивает с сиденья и всматривается в даль.

 

Федя (силком усаживая его). Сидите! А то можете упасть и сломать себе шею.

Адам. А вон люди! Видите – там, где огонь?

Врангель. Может, это поджигатели? Поскачем им навстречу!

Федя. А может, лучше поскачем от них подальше?

Врангель (в юношеском восторге). Вперед, Адам! Гони коней! Или я не прокурор?

 

Адам поворачивает коней и гонит коляску в сторону пожара. На фоне пламени вырисовываются бегущие фигуры, поджигающие по пути траву.

 

Врангель. Эй вы! Что вы там делаете?

 

Люди продолжают свое дело, не обращая внимания на Врангеля, который схватил одно из ружей и побежал к ним.

 

Врангель (целясь на бегу). Стой! Прекратить! Стрелять буду!

 

Пожилой крестьянин замечает, наконец, чиновника в форме, целящегося из ружья. Он останавливается – лицо и руки его черны от сажи.

 

Крестьянин (улыбаясь). Мы старую траву сжигаем, ваше благородие. Мы делаем это каждый год, чтоб для новой землю приготовить.

Врангель. Сжигаете старую траву? Как это мудро!

 

Идет обратно к коляске. Федя всматривается в горячий воздух, трепещущий над горящей степью – в воздушном вихре возникает лицо "Сикстинской мадонны", которое превращается в лицо Марии, со всех сторон окруженное языками пламени...

 

95. Горящая степь на горизонте. Вечер

 

Федя и Врангель в коляске. Федя, задыхаясь, открывает глаза, словно выныривает из пучины.

 

Федя. Мы должны немедленно вернуться домой!

Врангель. С какой стати? Мы же собирались ночевать на берегу озера.

Федя. Оставайтесь, если хотите. А я должен вернуться – что-то случилось с Марией!

 

96. Сад перед домом Врангеля. Ночь

 

Коляска с Федей и Врангелем подъезжает к дому. Федя выскакивает из коляски и бежит к дому – на ступеньках веранды сидит Катя.

 

Федя. Катя? Что случилось?

Катя. Мария Дмитриевна просит вас ждать ее здесь завтра утром. Ей нужно срочно с вами поговорить.

Федя. Может, я лучше побегу к ней сейчас?

Катя. Нет, нет, она умоляет, чтобы вы этого не делали! Просто ждите ее завтра с утра.

Федя. Господи, что же случилось?

Катя. Не знаю. Мне кажется, что-то ужасное.

Федя. Как же я доживу до утра?

 

97. Веранда в саду при доме Врангеля. Утро

 

Федя беспокойно бродит среди грядок, Врангель подливает молоко в блюдечко для ужей.

 

Федя. Господи, где же она? Почему ее нет?

Врангель. Успокойтесь, я слышу цокот копыт.

Федя (спешит к воротам). Наконец-то!

 

У ворот останавливается коляска, в ней – мадам Беликова и Ольга, которая все время грызет ногти. При виде дам Врангель заталкивает блюдце с молоком подальше под веранду.

 

Мадам Беликова. Доброе утро! Надеюсь, вы не откажетесь показать нам свой прославленный сад?

Федя (сквозь зубы, Врангелю). Отделайтесь от них как можно скорей.

Врангель. Вы что, совсем голову потеряли?

Федя. А вы бы на моем месте не потеряли? Гоните их к черту!

Врангель. Вы что, хотите, чтобы я прогнал жену губернатора?

Федя. А что делать? Мария ни за что не войдет сюда при них.

 

Дамы выходят из коляски и направляются в сад в сопровождении Врангеля. Пока они бродят среди грядок, восхищаясь цветами, Федя исподтишка срезает несколько роз, и с букетом подкрадывается к веранде.

 

Мадам Беликова. Просто чудо, что вы сделали из этого мертвого участка!

Врангель. А это наши фамильные гвоздики. Их семена прислал мне мой дорогой папа из нашего имения.

 

Федя опускается на колени и вытаскивает из-под веранды блюдечко с молоком, которое осторожно ставит на веранду. Потом заползает глубже и выбирается из-под веранды с горстью молодых ужей, которых кладет на край веранды рядом с блюдцем. Потом поднимается на веранду, погружает розы в вазу и ставит вазу перед блюдцем, чтобы скрыть ужей от глаз стороннего наблюдателя.

 

Федя. Не угодно ли прекрасным дамам взять домой букет роз?

 

Гостьи с интересом движутся по направлению к веранде.

 

Ольга. Ты только погляди, мама, какие дивные розы!

Мадам Беликова. Нет, нет, мы не смеем принять столь ценный подарок. Говорят, все эти розы предназначены только для одной особы.

Ольга (грызя ногти). Но мы не будем называть здесь ее имя...

 

Поднимаясь на веранду в сопровождении Врангеля, мадам Беликова шлепает Ольгу по руке, чтобы та перестала грызть ногти. Тем временем Врангель замечает ужей и блюдечко и начинает давиться от смеха.

 

Федя. Даже если вы правы, для вас мы можем сделать исключение. (Поднимает вазу с розами, и глазам гостий предстает клубок извивающихся змей.)

Ольга (в панике). А-а-а! Змеи-и-и-и! Змеи-и-и-и!

Мадам Беликова. Змеи-и-и-и! Беги, Ольга! Беги!

 

Обе дамы в ужасе мчатся вниз по ступенькам веранды. В этот момент появляется Адам с чайным подносом.

 

Адам. Успокойтесь, мадам. Успокойтесь, мадемуазель. Эти змеи совершенно не опасны...

 

Врангель с размаху наступает ему на ногу, он смолкает. Врангель, хохоча, спешит за дамами, бегущими к своей коляске.

 

Врангель. Куда же вы, мадам? Мы ведь хотели угостить вас чаем!

 

Дамы с лихорадочной скоростью взбираются в коляску. Коляска уносится прочь, и оба – Федя и Врангель – падают на землю, изнемогая от смеха. За смехом они не слышат цокота копыт – появляется Мария верхом на лошади. Федя вскакивает и спешит ей навстречу. Врангель, утирая слезы смеха, гоняется за расползающимися ужами.

 

Мария. Эй, что вы сделали нашим прелестным дамам? Они мчались отсюда как угорелые!

Федя. Наконец-то вы приехали! Я чуть с ума не сошел, дожидаясь.

Мария (вид у нее усталый). Я приехала попрощаться навсегда.

 

Врангель опускается на колени и собирает ужей в горсть.

 

Федя. Что значит – навсегда?

Мария. Мы уезжаем. В Кузнецк. Слава Богу, Алекс получил службу.

Федя. В Кузнецк? Но это невозможно! Кузнецк в шестистах милях отсюда!

Мария. Что с того? У нас нет выбора. Если мы не поедем туда, мы умрем с голоду. Здесь он не может заработать ни гроша.

Федя. Значит, ты хочешь от меня уехать?

Мария. Разве ты не видишь, я просто счастлива!

Федя. Тебе надоела моя любовь и ты хочешь убежать от меня?

Мария. Почему ты хочешь испортить наши последние минуты перед разлукой?

Федя. Прости меня, прости! Я сам не знаю, что говорю! Я потерял голову от горя! Что со мной будет? Я и дня не смогу без тебя прожить!

 

Федя обнимает Марию, она приникает к нему, они целуются , полные отчаяния. Врангель пользуется моментом, чтобы проскользнуть мимо них в дом, но, поскользнувшись на ступеньках, падает и роняет ужей, которые падают прямо к ногам Марии. Она испуганно вскрикивает.

 

Федя (берет ужа и оборачивает вокруг своей шеи, как шарф). Не пугайся, это ужи – они совершенно безопасные.

Мария. Ты с ума сошел! Сейчас же сбрось эту гадость!

Федя. А ты попробуй, погладь его – он такой гладкий, такой нежный на ощупь.

 

Мария неуверенно касается блестящей спинки ужа кончиками пальцев.

 

98. Проселочная дорога. Сумерки

 

Дорога уходит в негустой сосновый лес. Коляска Врангеля стоит на краю леса. Федя, нервно напряженный и подавленный, бродит вокруг коляски.                         

 

Федя. Где же они? Уже ночь спускается, а их все нет!

Врангель (на сиденье коляски). Скоро приедут, наберитесь терпения.

 

Вдали появляется телега, в которой едут Исаевы.

 

Федя. Вон они! Едут! Вы не забыли, что вы должны сделать?

Врангель. Как я мог забыть, если вы инструктировали меня не меньше ста раз?

 

Телега приближается, она без кучера, правит ею Алекс. Паша спит среди узлов и баулов. Федя приветственно машет, телега останавливается. Врангель, не выходя из коляски, достает из ящика бутылку шампанского.

 

Мария. Вот где вы прячетесь! А я уже боялась, что мы так и уедем, не попрощавшись.

Федя (доставая из коляски стаканы). Мы вас поджидаем, чтобы обмыть и оплакать ваш отъезд.

 

Врангель откупоривает бутылку и жестом подзывает Алекса к себе.

 

Алекс. Подумать только – шампанское! Чем я заслужил такую честь?

Врангель (разливает шампанское). Счастливого пути, дорогие друзья!

 

Алекс спрыгивает с телеги и идет к коляске.

 

Врангель. Взбирайтесь сюда, тут будет удобней.

 

Алекс садится рядом с Врангелем. Тот подает ему стакан шампанского.

 

Федя (подхватив два стакана). Пойду, отнесу шампанское Марии.

Алекс. Шампанское – это благородно, но я человек простой, я предпочитаю водку.

Врангель (достает бутылку водки). Тот, кто предпочитает водку, может пить водку.

 

Пока Врангель щедро смешивает водку с шампанским в стакане Алекса, Федя подходит к телеге и протягивает стакан Марии.

 

Федя. Я все еще не могу поверить, что вы уезжаете навсегда. Так ужасно я чувствовал себя только в тюрьме. Тогда мне казалось, что меня похоронили заживо, сейчас мне тоже так кажется.

 

Мария и Федя шепчутся, склонив головы щека к щеке. Врангель усердно спаивает Алекса, который быстро пьянеет. Убедившись, что Алекс заснул, Врангель тихо свистит. Федя слышит его сигнал и уводит Марию в лес.

 

99. Сосновый лес. Вечер

 

Федя страстно целует Марию, стоящую, прислонясь к стволу дерева. Она решительно отклоняет все его попытки повалить ее на траву и заняться любовью.

 

Мария. Мне пора, уже совсем стемнело.

Федя. Куда ты спешишь? Я так и знал – ты никогда меня не любила.

Мария. Что за глупости! Конечно, я люблю тебя, ты мой самый лучший, самый верный друг.

Федя. Ты увидишь – я умру без тебя! Умру!

Мария (расправив смятое платье, решительно направляется к дороге). Не говори глупостей! Ты будешь жить и каждый день писать мне письма о том, как ты меня любишь. Договорились?

 

100. Проселочная дорога. Вечер

 

Врангель и Федя волокут одурманенного Алекса из коляски в телегу. Мария уже взобралась в телегу, она помогает им уложить Алекса рядом с Пашей, берет в руки вожжи и трогает лошадей. Телега начинает потихоньку двигаться. Федя, рыдая, бежит за ней. Мария тоже плачет. Телега едет все быстрее и вскоре исчезает из виду. Федя некоторое время продолжает бежать по дороге. Шаг его становится все медленней.

 

101. Крупный план

 

Лицо Феди, искаженное отчаянием.

 

102. Веранда дома Врангеля. Ранний вечер

 

Федя, сидя за столом, методично рвет исписанные листы и бросает в мусорную корзину. Хочет выбросить обрывки в мусорный ящик, но входит Врангель. Федя делает неловкую попытку спрятать корзину за спину.

 

Врангель. Ну, как дела? Много вы сегодня написали?

Федя. Неплохо. Почти три страницы!

Врангель. Дадите почитать?

Федя (с кривой улыбкой). Вы же знаете, что нельзя давать читать недописанное.

Врангель. Терпеть не могу, когда вы так улыбаетесь. (Быстрым движением выхватывает у Феди корзину с обрывками.) А это что?

Федя (в отчаянии). То, что вы видите! У меня ничего не получается! Ничего! Наверно я просто разучился писать!

 

103. Пустырь позади солдатских уборных. Осеннее утро

 

Уборные представляют собой узкий деревянный помост с рядом дыр. Зажимая нос платком, Врангель следит, как солдаты извлекают из одной дыры маленький сверток и опускают его на расстеленную на земле тряпку. Два других солдата появляются, ведя за собой Катю в арестантской одежде. Она с ужасом смотрит на маленький сверток. По знаку Врангеля один из солдат разворачивает сверток – в нем мертвый младенец. Катя падает в обморок.

 

104. Кабинет Врангеля. Полдень

 

Врангель сидит за столом, Федя шагает из угла в угол.

 

Врангель. Когда я узнал, что Катю арестовали за детоубийство, я попросту отказался в это поверить. Девушка из хорошей семьи, известная своим благонравным поведением! Но ничего нельзя поделать против вещественных доказательств. Только вы можете ей помочь!

Федя. При чем тут я? Вы – губернский прокурор, а я кто? Я никто!

 

Врангель протягивает Феде лист бумаги.

 

Врангель. Только вы можете уговорить ее подписать эти показания. Она ни за что не хочет подписывать – уперлась, и ни в какую.

Федя. Что там написано?

Врангель. Что она совершила свой ужасный поступок в полном беспамятстве и умопомрачении, наступившем после родов.

Федя. А что будет, если она не подпишет?

Врангель. Ее подвергнут жестокой порке на центральной площади города. Я хорошо знаю нашего палача – он спустит с нее не только кожу, но и мясо с костей. Я просто схожу с ума при мысли, что он с ней сделает! Умоляю, попытайтесь! Только вы можете ее спасти.

Федя. От этого разговора я назавтра заболею. Вы же знаете мои слабые нервы.

Врангель. Т-с-с-с! Ее ведут.

 

Солдат вводит Катю в кабинет и уходит.

 

Федя. Добрый день, Катя.

 

При виде Феди Катя отшатывается и закрывает лицо руками.

 

Врангель. Ну, что ты решила насчет этих показаний?

Катя. Я просто не могу подписать их, ваше превосходительство, не могу, и все! Не было у меня никакого помрачения, я все помню, каждую мелочь помню. (Плачет.) Когда я перегрызла пуповину, он заплакал – это ведь был мальчик... Я взяла его на руки, он был такой маленький и легкий, личико синее, я не могла на него смотреть... Я сняла с головы платок и завернула его, но ножки торчали наружу – пальчики такие маленькие-маленькие... Я стала ножки заворачивать, но тогда открывалась головка, а он все плакал и плакал. Тогда я поползла к уборной, сил у меня не было подняться, и кровь из меня все текла... Но я все же приподнялась на локтях, стала на колени, подтянула его наверх и бросила в дыру. Дыра была черная и вонючая... Внизу плюхнуло, и стало тихо. Наконец он замолчал. Я все-все помню – и ножки с пальчиками, и вонючую дыру, и как он перестал плакать. Как же я подпишу про помрачение?

Федя. Ты хоть представляешь, какое тебя ждет наказание? Тебя привяжут к столбу посреди площади, и палач станет стегать тебя кнутом, пока не снимет с тебя всю кожу. Наш палач – настоящий зверь!

 

У Кати на лбу выступают крупные капли пота и текут вниз, заливая ей глаза. Она начинает дрожать всем телом.

 

Федя (входя в транс). Я видел не раз работу нашего палача. Он – великий мастер работать кнутом, он вмиг опускает его и тут же вздергивает с выворотом, норовя содрать со спины клочки кожи.

Катя (нетвердым шагом идет к столу и хватает лист с показаниями). Где надо поставить подпись?

 

Врангель указывает ей место подписи. Она, плача, берет ручку и подписывается дрожащей рукой, заливая слезами страницу.

 

105. Тюремная церковь. Утро

 

В церкви идет утренняя служба. Группа заключенных, среди них Катя, внимательно слушают проповедь молодого священника. Федя и Врангель стоят в стороне. Женщина из заключенных вдруг падает на колени и начинает с истерическими рыданиями биться головой об пол. Другие заключенные, в основном женщины, постепенно присоединяются к ней, наполняя церковь воем, визгом и рыданиями. Священник, как ни в чем не бывало, продолжает службу – похоже, такие сцены ему не внове. Внезапно Катя тоже падает на колени и издает такой душераздирающий вопль, что все смолкают и смотрят на нее. Священник смолкает. Все головы поворачиваются к Кате.

 

Катя. О Господи, сможешь ли ты простить мой страшный грех? Я подписала лживую бумагу, чтобы обмануть судью. Никакого помрачения у меня не было. Я помню, как я утопила своего мальчика! Когда я перегрызла пуповину, он заплакал, он был такой маленький, личико синее, я не могла на него смотреть... Я сняла с головы платок и завернула его, но ножки торчали наружу – пальчики такие маленькие-маленькие... Я поползла к уборной, стала на колени, подтянула его наверх и бросила в дыру. Я все помню! Дыра была черная и вонючая... Внизу плюхнуло и стало тихо.. Я виновата, пусть меня накажут! Я хочу наказанием искупить свою вину!

 

Врангель бросается к Кате и пытается ее остановить. Но только он касается ее плеча, она яростно отталкивает его руку и продолжает свою исповедь.Федя бежит за Врангелем, к ним присоединяется священник, и все трое склоняются над Катей.

 

Врангель (священнику, отчаянным шопотом). Остановите ее, не верьте ей! Она вне себя! Она сама не знает, что несет!

Священник. Вы уверены, что не знает?

Врангель. Уверен! Уверен!

Федя. Оставьте ее, барон. Ее душа знает сама, что ей нужно.

Врангель. Ничего она не знает! Остановите ее – это самоубийство!

Федя бережно уводит Врангеля от рыдающей Кати. С нею остается священник, который что-то говорит ей. Ее рыдания постепенно стихают.

Федя. Оставьте ее, оставьте! Вы не можете спасти ее от самой себя. Она лучше знает, что ей нужно, потому что ее память душит ее, убивает ее душу. Я очень хорошо понимаю, что она чувствует.

 

106. Улица Семипалатинска. Утро

 

Врангель и Федя выходят из церкви и идут по улице.

 

Врангель. Я этого не переживу! Какой из меня прокурор, если я не могу спасти даже эту несчастную?

Федя. Невозможно спасти душу, терзаемую раскаянием. Так и меня невозможно спасти. Мой отец был монстр, чудовище, а не человек, и я его проклял. Я его проклял и сразу после этого он умер страшной смертью. Его забили до смерти собственные крестьяне.

Врангель. Почему вы никогда не рассказывали мне, что вашего отца убили?

Федя. Потому что я боюсь об этом вспоминать. Может, если бы я его не проклял, его бы не убили!

Врангель. Расскажите мне, как это случилось, – вам станет легче.

Федя. Разве можно такое рассказать? Это – не рассказ, а целый роман.

Врангель. Вот и расскажите мне этот роман. А потом возьмите и напишите его.

Федя. Ладно, я подумаю. Если смогу, вечером расскажу. А пока прощайте. И мне, и вам пора на службу.

 

Они расходятся в разные стороны.

 

107. Столовая в доме Врангеля. Вечер

 

В комнате царит сумрак. Горит только керосиновая лампа над столом, накрытым для ужина. Врангель сидит у стола, Федя нервно шагает по комнате. Останавливается перед копией "Сикстинской мадонны".

 

Федя. Хорошо, я попробую рассказать вам эту историю, но боюсь вас утомить. Она длинная и запутанная.

Врангель. Ничего, у нас в запасе целый вечер. Я хороший слушатель.

Федя. Когда мать умерла, мы с братом Михаилом были студентами Инженерной академии. Она квартировалась в Михайловском замке в Петербурге, где заговорщики убили императора Павла. В замке была одна комната, в которую никто не заходил, все боялись. Мебели в ней не было, только на стене висело большое зеркало в золоченой раме, расколотое пополам большой трещиной. Ходили слухи, что это зеркало раскололось, когда император в канун убийства увидел в нем свое мертвое лицо, покрытое синяками и кровоподтеками.

 

Лампа над столом покачивается от дуновения ветра. Благодаря игре теней картина за спиной Феди выглядит в полумраке, как расколотое зеркало.

 

Федя. Мы знали, что после смерти мамы отец сильно задурил у себя в деревне. Он по ночам часами говорил с мамой, а она ведь уже год, как умерла. По деревне ходили недобрые слухи. Будто он изнасиловал Варю, дочку лесника Степана, и она с отчаяния утопилась в деревенском пруду. А главное, отец страшно издевался над моими бедными сестрами, чуть не довел их до самоубийства. За это я перед отъездом его проклял, закричал: "Чтоб ты сдох, проклятый!" – и выбежал. Я был еще мальчишка, мне было всего четырнадцать, я мало что понимал. А в Петербурге меня стало тянуть в ту страшную комнату. Я заходил туда со свечой и долго смотрел в зеркало. И мне начинал чудиться наш пруд, а из глубины... (Задыхается.) Из глубины выплывало лицо Вари...

 

108. Крупный план зеркала. Сумрак

 

Освещенное свечой, оно выглядит, как зеркальная поверхность пруда в лунном свете. Из глубины пруда на поверхность медленно всплывает детское лицо, обрамленное длинными волосами.

 

109. Столовая Врангеля. Вечер

 

Врангель. Хватит, Достоевский, не надо больше! А то вам станет плохо.

Федя (стоит перед картиной, прижимая ладони к глазам). Теперь я должен рассказать вам эту историю. Я не успокоюсь, пока не доскажу ее до конца!

Врангель. Ладно, продолжайте, раз так.

Федя. И вот однажды вечером мне вдруг страшно захотелось туда пойти. Было уже поздно, остальные студенты укладывались спать, нам было запрещено выходить, но я ничего не мог с собой поделать. Я взял свечу, украдкой выскользнул из спальни и по темной лестнице поднялся в ту комнату. Там было холодно и тихо. Я подошел к зеркалу и заглянул в него – на меня смотрело лицо отца, все в синяках, глаза стеклянные, губы разбиты в кровь. Вдруг я услышал быстрые шаги, дверь распахнулась и кто-то вбежал – я чуть не упал в обморок от страха. Это был мой брат Михаил. Он сказал: "Федя, случилось что-то ужасное". "Я знаю, – ответил я, – отца убили". "Откуда ты знаешь?" – удивился Михаил. "Я увидел его в зеркале". Михаил поглядел в зеркало, но увидел в нем только свое собственное лицо. Потому что он не был виноват в страшной смерти отца. Только я был виноват. Только я, только я. Как мне с этим жить? Как? Как?

 

110. Комната старой гадалки. Вечер

 

Комната освещена свечой. Гадалка раскладывает карты.

 

Гадалка. Король червей помер, но сердцу твоему все равно не будет покоя.

Федя. А что она? Не забыла меня еще?

Гадалка. Бойся бубнового валета, он молод и хорош собой.

Федя. Покажи мне этого молодого валета.

Гадалка (берет с полки зеркало и ставит на стол). За зеркало отдельная плата.

Федя. Разве я мало тебе заплатил?

 

Гадалка ставит перед зеркалом свечу и миску с водой. Федя садится перед зеркалом и смотрит в миску. Гадалка через его плечо следит за тем, что он видит. Из глубины миски всплывает мертвое лицо Фединого отца, все в синяках, глаза стеклянные, губы разбиты в кровь.

 

Федя (отшатывается от зеркала и закрывает лицо руками). Разве это бубновый валет?

Гадалка. Кто это? Ты его узнал?

 

Снаружи слышатся поспешные шаги. В комнату врывается Врангель, трясет Федю за плечо.

 

Врангель. Новость, потрясающая новость! Царь умер!

 

Углубленный в свое видение Федя отстраняется от Врангеля.

 

Врангель (продолжая трясти Федино плечо). Вы что, оглохли, Достоевский? Царь Николай умер!

Федя (не понимая). Царь умер? Какой царь?

Врангель. Наш царь, наш! Император Николай!

Федя. Его убили? Убили, да?

Врангель. Никто его не убивал, умер своей смертью.

Федя. Вы уверены?

Врангель. Да что с вами? Какие безумные идеи одолевают вас?

Федя. Я только что видел в зеркале лицо отца. И понял, что кого-то убили. И опять из-за меня. Ведь все эти годы я желал царю страшной смерти. Я молил Бога, чтобы он сдох. Когда я увидел в зеркале лицо отца, я понял, что кто-то опять умер по моей вине. И в эту минуту вбегаете вы – совсем, как тогда Михаил – и сообщаете... говорите, что царь умер.

Врангель. О чем вы, Достоевский? Думайте лучше о том, как может теперь измениться ваша жизнь!

Федя. Что бы ни изменилось, моя вина всегда остается со мной.

Гадалка (подозрительно). Какая еще вина? Что ты натворил?

Врангель (уводит Федю). Пошли отсюда! Скорей! И не болтайте лишнего.

Гадалка. Стойте, стойте! А платить кто будет?

Врангель (бросает на стол пару банкнот). Вот твои деньги, сдачи не надо.

Гадалка (любовно оглаживая банкноты). Вот теперь ладушки! И вины никакой за тобой нет!

 

111. Тюремная камера

 

На стене колонка цифр, завершающаяся 1856 годом. Ставрогин лежит на койке, он оброс огромной бородой, нестриженые волосы свалялись, глаза потухли, губы ввалились над беззубым ртом. Тюремщик приоткрывает дверь.

 

Тюремщик. Эй, Ставрогин!

 

Ставрогин не шевелится, словно не слышит.

 

Тюремщик. А по коридору погулять не хочешь, Ставрогин? Пятьдесят раз – взад-вперед, взад-вперед, а? Ты же раньше любил гулять.

 

Ставрогин не отвечает, безучастно глядя в потолок.

 

Тюремщик (почти заискивающе). А что если я принесу тебе бумагу и перо?

Ставрогин. На черта они мне сдались?

Тюремщик. Раньше ты любил писать петиции царю.

Ставрогин. А зачем? Я уже сотню написал, и все без ответа.

Тюремщик. А ты еще одну напиши. Кто знает, может, новый царь будет к тебе милостив.

Ставрогин (с искрой интереса). Что еще за "новый царь"?

Тюремщик. Его императорское величество царь Александр.

Ставрогин (внезапно вскакивает с койки, хватает тюремщика за плечи и начинает трясти, почти ударяя его головой об стенку). Ты хочешь сказать, что старый пес сдох? Неужто наконец сдох?

Тюремщик (пытаясь вырваться из все еще могучих рук гиганта). Их императорское величество царь Николай преставились вчера ночью.

Ставрогин (пляшет, насколько позволяет ему низкий потолок камеры, и поет).

 

Зверь поганый сдох, сдох!

Пес вонючий сдох, сдох!

 

Тюремщик. Ты бы поосторожней, Ставрогин! Все ж таки они были император всея Руси.

Ставрогин. Пес вонючий он был, а не император! (Поет.)

 

Зверь поганый сдох, сдох!

Пес вонючий сдох, сдох!

 

112. Столовая Врангеля. Вечер

 

Федя стоит перед смутно освещенной "Мадонной" – в полутьме она кажется ему Марией. Он прижимается щекой к стеклу.

 

Федя. Мария! Ты слышишь меня? Отзовись – мне так одиноко без тебя!

 

"Мадонна" молча смотрит на него из рамы картины.

 

113. Спальня в доме Исаевых в Кузнецке. Вечер

 

Спальня освещена лампадкой под иконой и единственной свечой на тумбочке у кровати, где больной Алекс полулежит, опираясь на подушки. Лицо Марии отражается в зеркале, погруженном в полумрак, – при этом освещении оно и впрямь напоминает лицо "Мадонны". Мария в вечернем платье сидит перед зеркалом, она красит губы помадой и пудрит нос и лоб.

 

Алекс. Хватит прихорашиваться! Ты и так выглядишь слишком хорошо для жены умирающего, которого она бросает, чтобы отправиться на танцы.

Мария. Хватит! Ты вовсе не умираешь, ты просто плохо себя чувствуешь.

Алекс. Конечно, можно считать, что я вполне здоров, раз моя жена бросает меня, чтобы помчаться на бал!

Мария. Зачем ты меня мучаешь? Ведь ты прекрасно знаешь, как больно мне оставлять тебя. Но я просто обязана посетить благотворительный бал – ведь нет другого способа завязать связи в этом жутком городишке. (Поправляет подушки.) Все у тебя в порядке, тебе удобно лежать, у тебя под рукой и вода, и снотворные таблетки. Будь хорошим мальчиком и засыпай поскорей.

 

Мария целует Алекса в лоб, набрасывает шубу и уходит.

 

114. Убогий зал уездного дворянского собрания. Вечер

 

Бал в разгаре. Нарядные пары вальсируют под музыку военного оркестра, мужчины – в основном офицеры. Мария неприкаянно бродит в веселой толпе танцующих. Николай, красивый и очень молодой человек в плохо сидящем на нем фраке, явно с чужого плеча, приглашает Марию на танец.

 

Николай. Позвольте пригласить вас.

Мария (с улыбкой кладет руку ему на плечо). С удовольствием.

 

Оба отличные танцоры. Танец заметно возбуждает их.

 

Мария (кокетливо). Держите меня крепче, а не то я улечу!

Николай. Я не дам вам улететь, пленительная незнакомка!

Мария. Ах, держите – улетаю!

Николай (теснее охватывая ее талию). Вы ведь недавно в нашем городе?

Мария. С чего вы взяли?

Николай. Я никогда не видел вас раньше.

Мария. Вы же не можете помнить всех встречных!

Николай. Но я бы не забыл такую очаровательную женщину, как вы!

 

Мария и Николай продолжают увлеченно танцевать. Мария забыла свои беды, она танцует и флиртует с Николаем, лицо ее сияет счастьем.

 

115. Улица перед домом Исаевых. Ночь

 

Николай провожает Марию домой.

 

Мария. Как интересно! Вы – первый человек в этом городе, с которым я познакомилась, и вы оказываетесь учителем моего сына. Просто невероятно!

Николай. Это перст судьбы! Мне кажется, я ждал этой встречи всю жизнь!

Мария. Не хотите ли зайти в дом и выпить чашку чаю на ночь?

Николай. Я был бы счастлив, но не слишком ли поздно? Мы можем разбудить вашего супруга.

Мария. Мой супруг принимает снотворные таблетки. Его даже пушкой не разбудишь!

 

116. Кухня в доме Исаевых. Ночь

 

Мария, сняв шубу, раздувает самовар, а Николай в смущении то садится на табурет, то вскакивает и неловко топчется, не зная, как себя вести.

 

Николай. Позвольте спросить, почему ваш супруг принимает снотворное?

Мария. Он нездоров, его мучают страшные боли.

Николай (смущенно делает шаг к двери). Простите, но я не имел понятия...

Мария (с вызовом). Да, я не рассказала вам об этом! Да, я бросила его в одиночестве и пошла на бал! И танцевала! Вы осуждаете меня?

Николай. По какому праву я могу осуждать вас?

Мария. Потому что я сама себя осуждаю!

Николай (испуганно). За что?

Мария. За то, что я порой жажду, чтобы он поскорее умер!

Николай. Вы? Вы?

Мария. Да, я! Он так ужасно страдает и так терзает меня за то, что я останусь жить, когда он умрет!

Николай (в панике). Я думаю, мне лучше уйти.

Мария (бросается к нему и приникает к его груди). Не уходите! Умоляю вас, не уходите! Не оставляйте меня одну!

 

Николай пытается вырваться, но она в приступе отчаяния всем телом прижимается к нему и осыпает его лицо и руки страстными поцелуями.

 

Мария. Молю вас, не уходите! Мне так страшно, так одиноко!

 

Николай поддается ее натиску, он целует ее в ответ, и они занимаются любовью прямо на коврике, брошенном на кухонный пол. В самый разгар любовной сцены из спальни доносится громкий стон, звон разбитого стекла и голос Алекса, который зовет Марию.

 

Алекс. Маша! Маша! Где ты?

 

117. Спальня в доме Исаевых. Ночь

 

Спальня освещена только светом лампадки. Алекс мечется в постели, корчась от боли. Мария в расхристанном платье появляется на пороге спальни. Алекс пытается встать с постели и падает навзничь, ударяясь головой о край кровати. Мария бросается к нему, падает на колени и начинает выть, как волчица. Испуганный Николай смотрит на эту сцену из кухни.

 

118. Бедная церковь в Кузнецке. День

 

Идет скромная заупокойная служба над гробом Алекса. Мария в трауре стоит возле гроба, держа за руку рыдающего Пашу. Церковь пуста – нет никого, кроме двух старушек и Николая, скромно стоящего в стороне.

 

119. Ворота дома Врангеля. Полдень

 

Сани с кучером на облучке стоят возле ворот. В санях Федя в большом овчинном тулупе. Врангель стоит возле саней.

 

Врангель. Не забудьте: вы должны вернуться ровно через неделю. Иначе вы потеряете все привилегии, которых я для вас добился.

Федя. Какой ужас! Выходит, я могу побыть с Марией всего один день?

Врангель. Я знаю, знаю! Но больше ничего не могу сделать! И будьте там осторожны. Не дай Бог, кто-нибудь вас узнает! Тогда вам не сдобровать!

Федя. Только не запугивайте меня! Ведь вы сами предложили устроить мне этот недельный отпуск для поездки к ней.

Врангель. Я просто не мог больше видеть, как вы сходите с ума. Иногда я прямо ненавижу эту женщину. Она доставляет вам одни страдания!

Федя. Она сама так страдает, что мои страдания ничто по сравнению с ее! Каждая строчка ее писем полна таким отчаянием! Она так одинока, а я не могу на ней жениться из-за того, что я простой солдат.

Врангель. Но почему бы ей не вернуться в Семипалатинск?

Федя. У нее много долгов и нечем их выплатить. Алекса даже похоронили в долг. У нее порой нет денег на кусок хлеба.

Врангель (вынимает из кармана бумажник и достает деньги). Раз так, вам понадобятся деньги. Возьмите у меня, прошу вас.

Федя. Я возьму, спасибо. Но не знаю, когда я смогу вам их вернуть.

Врангель. Это неважно, Достоевский. Когда сможете, тогда и отдадите.

Кучер (смущенно). Прошу простить меня, господа. Нам пора ехать, если мы не хотим ночевать в лесу.

Врангель. Да, да, езжайте. Уже поздно.

Федя. Одну минуточку! Я должен вам что-то сказать, я хочу быть с вами откровенен. Прошлую ночь я никак не мог уснуть, терзаемый страхом за свою любовь. Наконец перед рассветом я задремал и тут же проснулся весь в слезах. Я не знал, как мне быть. И тут подлая мыслишка шевельнулась во мне – а не вынудить ли вас предложить мне денег? И я продумал каждое свое прощальное слово, чтобы речь моя пронзила ваше сердце жалостью. И вот вам результат – денежки мои!

Врангель (порываясь уйти). Прекратите свои глупости!

Федя (хватает его за рукав – похоже, он совсем потерял голову). И вы, бедная благородная душа, дали мне эти деньги так естественно, так просто! Если бы вы знали, как мне стыдно! Как я презираю себя, низкого, мерзкого, нищего! Но ничего, не беспокойтесь – теперь, когда мне позволено писать и печататься, я заработаю кучу денег и верну вам этот долг!

Врангель. Я и не беспокоюсь. (Вырывается.) Езжайте уже наконец! И мне пора, меня могут хватиться. Да и Мария вас будет ждать. Вы ведь сообщили ей о своем приезде?

Федя. Нет, я хочу сделать ей сюрприз!

 

120. Гостиная в доме Исаевых. Вечер

 

Мария мечется по комнате, ломая пальцы. Николай с жалким видом сидит на диване.

 

Мария (считает, загибая пальцы). Двадцать два рубля за квартиру, девять двадцать пять бакалейщику, двенадцать тридцать мяснику... это уже подходит под пятьдесят, а ведь остаются еще молочник и сапожник. Может, мне пора приискать себе пожилого богатого вдовца...

 

Робкий стук в парадную дверь прерывает ее слова. Она отворяет дверь, входит Федя, дрожа от волнения. Он бросается к Марии, пытаясь ее обнять.

 

Мария (не веря своим глазам). Господи, Федя? Откуда ты здесь?

Федя. Родная моя бедняжка! Наконец-то я здесь, с тобой!

Мария (уклоняясь). Познакомься сперва с Николаем. Он – Пашин учитель.

Николай (неловко поднимается с дивана и протягивает Феде руку). Большая честь для меня... (Перехватывает взгляд Марии и торопливо идет в прихожую за своим пальто.) Я думаю, мне пора. (Уходит.)

Федя (ревниво вглядываясь в лицо Марии). Кто этот бубновый валет?

Мария. Я же сказала тебе – Пашин учитель.

Федя. Когда-то Пашиным учителем был я. Он что, занял мое место?

Мария. Господи, ты все такой же! Не успел приехать и уже начинаешь свои безобразные сцены.

Федя. Разве ты не рада, что я приехал? Я так к тебе мчался! Ты знаешь, как я рискую? Ведь я сбежал без разрешения.

Мария. Ты приехал без разрешения? Ты с ума сошел!

Федя. Но ведь ты писала мне, что ты одинока, что ты страдаешь!

Мария (падая перед ним на колени). О, прости меня, прости меня, грешную! Мой муж только-только умер, а я уже успела полюбить другого. Я такая блудница, такая грешница, но я без ума от него! Без ума! Он так молод и глуп, мне так хорошо с ним, как не было ни с кем, никогда!

Федя. Я не верю ни одному твоему слову!

Мария. Я такая грешница, я не имею права жить. Может, я должна наложить на себя руки?

Федя. Нет, нет, ты так много страдала, ты заслужила свое счастье!

Мария. Ты хочешь сказать, что прощаешь мне мою любовь к другому?

Федя. Я не прощаю, нет, но кто я такой, чтобы судить тебя? Я так люблю тебя, что счастлив видеть тебя счастливой.

Мария (обнимая Федины колени). Я, подлая и грешная, как я смею приносить боль такому благородному человеку? Я выброшу из своего сердца эту грешную любовь и запру его на ключ!

Федя (отталкивая ее). Я не могу принять такую жертву, я не хочу стоять на пути твоего счастья!

Мария (прижимаясь лицом к его коленям). Как я могу быть счастлива, зная, что сделала тебя несчастным?

 

Федя поднимает Марию и страстно ее целует.

 

121. Улица перед домом Исаевых. Вечер

 

Николай заглядывает в щель между гардинами. При виде Марии, целующейся с Федей, он начинает бешено колотить в дверь кулаками.

 

Николай (очень громко). Мария, открой! Впусти меня, Мария!

 

122. Гостиная в доме Исаевых. Вечер

 

Федя пытается вырваться из объятий Марии, но она не отпускает его.

 

Николай (громко барабаня в дверь). Мария, открой! Открой! Впусти меня!

Федя. Останови его, умоляю! Он поднимет на ноги весь город!

 

123. Улица перед домом Исаевых. Вечер

 

Николай бросается на дверь всем телом. В окнах соседних домов зажигаются огни, выглядывают любопытные лица.

 

124. Гостиная в доме Исаевых. Вечер

 

Вырвавшись из объятий Марии, Федя идет к двери и отворяет ее, хоть Мария висит на его руке, стараясь воспрепятствовать этому.

 

Федя. В чем дело?

Николай (пытаясь войти в дом). Нам надо поговорить.

Мария (выталкивая его). Уходи. Не о чем тут говорить!

Федя. Нет, Маша, мы должны его выслушать.

Николай (врываясь в комнату). Вы воображаете, что вы ей нужны?

Мария. И он прав – он мне очень нужен.

Николай. И вы ей верите? У нее только что умер муж, она сама не знает, что говорит! Она любит меня, и мы собираемся пожениться!         

Федя. Ты собираешься замуж за этого бубнового валета?

Мария. Понимаешь, я люблю его. Но тебя я тоже люблю.

Федя. Что ж, он молод и хорош собой, но сможет ли он содержать тебя с ребенком? Сколько получает бедный школьный учитель?

Николай. Если я женюсь, мне повысят жалованье.

Федя. Теперь мне по крайней мере понятно, почему ты вздумал жениться!

Николай (Марии). Не слушай его – он просто старается вбить клин между нами.

Мария (Феде, враждебно). Разве ты не говорил только что, будто мое счастье тебе важней твоего собственного?

Федя. Но о твоем счастье я как раз и забочусь! С этим валетом ты навеки застрянешь в этом мерзком городишке на краю света!

Николай (неожиданно хватает Марию и Федю за плечи и подталкивает их к стенному зеркалу). Посмотрите на нее! А теперь на себя рядом с ней! Разве такая красавица может принадлежать вам?

Федя (умоляюще). Вы – такая образованная и умная! Неужто он вас достоин?

Николай. Образование не имеет никакого отношения к любви. Я – ее любовник, нам с ней хорошо в постели, при чем тут образование!

Федя (потрясен). Вы хотите сказать, что вы и она... что она и вы... уже?

Николай. Да, я сплю с ней, и ей это подходит! Ну что, доволен?

Мария (закрывая лицо руками). Хватит, Николай! Прекрати, умоляю!

Федя (словно в бреду). Конечно, если ты спишь с ним, я уйду... Я уйду сейчас же... Я не хочу мешать... (Достает деньги из кармана и кладет на стол.) Вот немного денег, это для тебя, чтобы ты заплатила долги. Возьми их и забудь меня... Я не заслуживаю тебя.. я желаю тебе счастья...

Мария (хватает деньги и швыряет их Феде). Забери свои проклятые деньги, я не принимаю подаяний!

 

Отряхнув с себя рассыпанные банкноты, Федя убегает в ночь. Мария делает было шаг вслед за ним, но Николай перехватывает ее и крепко держит. Она старается вырваться, но напрасно – и сникает в его руках.

 

Мария (неуверенно). Отпусти меня. Я должна его догнать.

Николай (отпускает Марию). Пусть катится ко всем чертям. Он нам с тобой ни к чему.

Мария (падает на диван и бьется головой о валик). Никогда, никогда не будет мне прощения! Никогда! Лучше уж я наложу на себя руки!

 

Не обращая внимания на ее вопли, Николай опускается на колени и начинает методично собирать рассыпанные банкноты, тщательно пересчитывает их и складывает в аккуратную кучку.

 

125. Сад при доме Врангеля. Летний полдень

 

Коляска, запряженная тройкой, ждет у ворот. Федя помогает Адаму укладывать туда сундуки, коробки и свертки. Покончив с укладкой, Федя уходит в дом. Врангель появляется на пороге с подносом, на котором бутылка водки и две рюмки. Выходит Федя с картиной, завернутой в одеяло.

 

Врангель (разливая водку по рюмкам). Что ж, брат, выпьем на посошок!

Федя (берет рюмку и садится на ступеньки веранды). Какой это был подарок судьбы, что я вас тут встретил!

Врангель (садится рядом с ним). Мне следовало бы чувствовать себя счастливым из-за того, что я вырываюсь из этой затхлой дыры. Но сердце мое разрывается при мысли, что я покидаю вас здесь в одиночестве. Меня утешает только надежда, что в Петербурге я буду за вас бороться. Там от меня будет больше пользы...

Федя. Выпьем за успех вашей борьбы! Иначе мне конец. Наверно, я эгоист, но зачем мне жить без Марии и без вас?

Врангель (подливая водки в рюмки). Давайте выпьем за то, чтобы вы перестали о ней думать.

Федя. Никакой надежды. Я думаю о ней день и ночь.

Адам. Нам пора, барин. Уже поздно.

Врангель (поднимаясь). Иду, иду!

 

Идет к воротам. Федя несет за ним картину.

 

Федя. Господи, как мне будет вас не хватать!

Врангель. Вот и воспользуйтесь одиночеством. Начните, наконец, писать. Россия ждет ваших новых романов.

Федя (вручая ему картину). Счастливого пути, дорогой друг. И пусть наша "Мадонна" вас охраняет.

 

К дому подъезжают коляски с нарядно одетыми дамами. Заслышав голоса подъезжающих гостей, Врангель ставит картину под дерево и спешит им навстречу. Мадам Беликова выходит из коляски, неся коробку с тортом.

 

Врангель. Какой сюрприз!

Мадам Беликова. Неужели вы думали, милый барон, что мы позволим вам уехать без надлежащих проводов?

Адам (тянет Врангеля за рукав). Но мы не можем задерживаться, барин. Мы должны спешить, уже поздно.

Мадам Беликова. Не беспокойся, Адам, мы вас не задержим. У нас все готово для прощания.

 

Ольга и две другие дамы достают из коляски бутылки шампанского и ставят на садовый стол. Другие дамы вносят в сад коробки с бокалами и нарезают торт. Все говорят и смеются, не слушая друг друга. Только Федя одиноко сидит на ступеньках веранды. Врангель замечает это и спешит к нему.

 

Врангель. Почему вы сидите в стороне от всех?

Федя. До меня только сейчас дошло, что вы и вправду уезжаете. Только сейчас передо мной открылся весь ужас вашего отъезда.

Дамы. Барон! Врангель! Куда вы убежали? Мы ждем вас!

Врангель (Феде). Вы не могли бы отвлечь их от меня на минутку?

 

Федя идет к дамам. Они наливают ему шампанское и окружают его, весело щебеча. Тем временем Врангель прокрадывается к картине и уносит ее в дом. Через минуту он появляется уже без картины и направляется к воротам. Гостьи и Федя следуют за ним. Врангель целует Федю и взбирается в коляску. Адам садится на облучок и понукает лошадей. Коляска трогается. Выкрикивая прощальные напутствия, дамы машут ей вслед. Только Федя одиноко стоит у ворот, по щекам его текут слезы. Коляска исчезает за поворотом, дамы обращают свое внимание на Федю.

 

Первая дама. Бедный Достоевский! Теперь вы остались в полном одиночестве!

Вторая дама. Как грустно расставаться с другом!

Мадам Беликова. У нас ведь не осталось ничего на память о милом бароне. Не подарите ли вы нам свои замечательные цветы?

Федя. Но вы же знаете наши правила...

Мадам Беликова. Что вам до правил, если сердце разбито?

Дамы (хором). Пожалуйста, Достоевский! Пожалуйста! Подарите нам ваши дивные цветы!

Федя. Вы правы. Какие могут быть правила, если его больше нет с нами?

 

Он хватает садовые ножницы и начинает срезать цветы без разбора. Лицо его выражает крайнее отчаяние.

 

Ольга. Я всегда знала, что сердце у вас нежное.

 

Захватив букеты, дамы уезжают. Федя бродит по дорожкам, разглядывая опустошенные грядки. И вдруг, закрыв лицо руками, с рыданием бросается в дом.

 

126. Гостиная в доме Врангеля. Сумерки

 

Федя вбегает в комнату, там темно. Он зажигает свечу и, не веря своим глазам, смотрит на висящую на стене "Сикстинскую мадонну".

 

127. Роскошная приемная. День

 

Брат Феди Михаил нервно ходит по приемной из угла в угол. Дверь открывается, из кабинета выходит Врангель в парадном мундире. Михаил в волнении спешит ему навстречу.

 

Михаил. С успехом?

Врангель. С частичным. Федю повысили в чине – теперь он сержант.

Михаил. Значит, ему предстоит еще долго оставаться в Сибири и служить в армии?

Врангель. К сожалению, именно так. Но как сержант он, по крайней мере, имеет право жениться и содержать семью на свое нищенское жалованье.

Михаил. Тоже небольшая радость. С этой женщиной он еще хлебнет горя.

Врангель. Вам не стоит в это вмешиваться. Не сводите его с ума, он и так не в себе от одиночества и тоски.

Михаил. Боюсь, брак с этой бабой не спасет его ни от одиночества, ни от тоски.

 

128. Гостиная в доме Врангеля. Ночь

 

В комнате темно. Федя, одетый, лежит на диване и смотрит на картину. Глаза его открыты, губы шепчут:

 

Федя. Проклятая, проклятая Сибирь!

 

129. Камера Ставрогина в Петропавловской крепости

 

Ставрогин пластом лежит на койке. Он выглядит еще хуже, чем раньше. На стене добавилась еще одна строка: "А.СТАВРОГИН, 1857". Отодвигается глазок, заглядывает тюремщик. Насмотревшись, входит, держа руки за спиной.

 

Тюремщик (рявкает). Встать!

 

Ставрогин продолжает лежать.

 

Тюремщик. Встать, кому говорят! Послание от его императорского величества царя Александра Второго.

 

Показывает спрятанный за спиной белый конверт. Ставрогин с трудом поднимает голову и садится на койке, но тюремщик не спешит отдать ему конверт.

 

Тюремщик (помахивая конвертом перед носом Ставрогина). Может, спляшешь? Все ж таки послание от батюшки царя!

 

Ставрогин неожиданно приподнимается, ударяясь головой о низкий потолок, и выхватывает конверт. Тюремщик хочет забрать конверт, но, вглядевшись в лицо Ставрогина, поспешно отступает и выбегает из камеры, плотно прикрыв за собой дверь. Ставрогин распечатывает конверт дрожащими пальцами и вынимает письмо. Медленно вчитывается в написанное. Перечитывает и говорит в пространство – он привык говорить сам с собой.

 

Ставрогин. Интересный выбор! Чего я хочу – навсегда остаться в этой камере или навечно быть сосланным в Сибирь на поселение? Навечно – ха-ха! (Начинает, как безумный, колотить в дверь и кричать неожиданно вернувшимся к нему громовым голосом). Эй, стражник! Кто там есть живой? Скажите царю, что я счастлив уехать на поселение в Сибирь навечно! Немедленно и навечно! Благословенная, благословенная Сибирь!

 

130. Бедная комната гадалки. День

 

Федя в форме сержанта сидит за столом. Стоя у печи, гадалка что-то варит в маленьком горшочке.

 

Федя. Вчера я получил от нее письмо. Она все еще не вышла замуж за своего бубнового валета.

Гадалка. А ты все еще хочешь жениться на женщине, которая любит другого?

Федя. Я хочу жениться на ней, невзирая ни на что! Даже если небо упадет на землю, я хочу на ней жениться! Но ты можешь мне помочь – ты должна снять с нее это наваждение.

 

Жидкость в горшочке вскипает. Гадалка бросает в варево какие-то травы, потом зачерпывает ложку темной густой жидкости и выплескивает ее на огонь. Синие языки пламени взлетают под потолок.

 

Гадалка. Ты надеешься на мою помощь? Ладно, я посмотрю, что я могу сделать.

Федя. Я верю в твое колдовство! Ты можешь сделать так, чтобы она согласилась за меня выйти.

Гадалка. Это хорошо, что веришь. Но вера верой, а денежки готовь!

 

131. Осенняя ярмарка в Кузнецке. День

 

Толпа наблюдает за петушиным боем. Черный петух все время побеждает. Николай, стоя в толпе, ставит на черного петуха большую ставку. Через пару минут на поле боя выходит новый петух – белый. Он бодр и свеж, но Николай продолжает упрямо ставить на черного. Белый побеждает, Николай в ужасе следит, как лопатка сгребает со стола все его деньги.

 

132. Гостиная в доме Исаевых в Кузнецке. Чуть позже

 

Мария следит сквозь полузадернутые занавески, как хозяин и хозяйка поднимаются по ступенькам. Николай стоит рядом.

 

Мария (Николаю, тихо). Иди на кухню и не высовывайся.

 

Николай выскальзывает на кухню за секунду перед тем, как хозяин и хозяйка входят в дом.

 

Хозяин. Мы пришли за деньгами. Надеюсь, вы не забыли, что вчера был последний срок?

Хозяйка. Конечно, она забыла. Куда ей помнить о таких мелочах? Она слишком занята своим романом с мальчишкой!

Мария. Как вы смеете разговаривать со мной таким тоном?

Хозяйка (идя в атаку). А как еще разговаривать с такой шлюхой, как ты? Ты должна мне за полгода, и я намерена получить с тебя свои деньги!

Мария (начинает плакать, надеясь разжалобить хозяина). Сжальтесь надо мной, господин хороший! Что я могу поделать, если мой дорогой супруг скончался, не оставив нам с ребенком ни копейки?

Хозяйка. Что ты можешь поделать? Ты, как другие порядочные женщины в беде, можешь найти работу и заработать на себя и на ребенка. (Распахивает дверцу гардероба – он полон нарядных платьев.) Точно, как я и думала, – у нее полно нарядов! И неплохих, совсем даже неплохих. Я заберу их, если она немедленно не заплатит за квартиру.

Мария (подбегает к гардеробу и, широко раскинув руки, закрывает его всем телом). Через мой труп!

Хозяйка (приказывает мужу). Держи ее покрепче – за обе руки!

 

Когда хозяин делает шаг к Марии, из кухни выскакивает Николай – лицо его искажено гневом. При виде его Мария пугается и со скорбным выражением жертвы спешит к комоду. Вынув из-за декольте ключ на цепочке, она отпирает ящик.

 

Мария. Что ж, если вы готовы лишить ребенка последней крошки хлеба – берите все, что у меня есть! (Выдвигает ящик, достает жестяную коробочку и открывает – она пуста.) О Боже, куда девались деньги?

Николай (делает шаг вперед, умоляюще). Прости меня! Умоляю, прости! Я ведь надеялся выиграть! Я знал, что там не достает денег, чтобы заплатить долг, вот я и подумал – пойду и выиграю!

 

Хозяйка издевательски хохочет. Какую-то секунду Мария смотрит на Николая, словно до нее не доходит смысл его слов, а потом присоединяется к хозяйке. С безудержным хохотом она бросается к гардеробу и начинает швырять платья на пол.

 

Мария. Хватай мои платья! Бери их все, стерва! Можешь ими подавиться, гадина! На черта мне теперь эти тряпки? Куда мне в них ходить? (Николаю.) А ты, великий игрок, можешь катиться подальше – я все решила! Я выхожу замуж за Достоевского! Теперь ты доволен, великий игрок?

 

133. Ворота Петропавловской крепости. Зимний день

 

Сани со Ставрогиным выезжают из крепости и пересекают мост над глубоким рвом.

 

134. Бесконечная заснеженная степь. Сумерки

 

Снежные вихри взметают белые хлопья, засыпая узкую, еле видную колею. Федя, одетый в огромный овчинный тулуп, едет в санях, на облучке которых сидит закутанный первый ямщик.

 

Ямщик. Вон какая завирюха начинается, барин. Нам бы лучше остановиться на ночлег в ближайшем трактире, пока не стемнело.

Федя. Это невозможно! Если мы заночуем, я опоздаю на собственную свадьбу.

Ямщик (философски). На собственную свадьбу опоздать никак нельзя – еще не родилась такая невеста, чтобы ее обвенчали без жениха.

Федя. Езжай, езжай, хватит философствовать.

 

Сани продолжают свой путь. Федя задремывает. Навстречу саням Феди из бурана появляются другие сани, на облучке которых сидит второй ямщик. В санях два пассажира – Ставрогин и жандарм.

 

Второй ямщик. Эй, парень! Ты знаешь местные дороги? Мы заблудились.

Первый ямщик. А куда вы путь держите?

Второй. Да вот, везу ссыльного в Томск.

Первый. Если в Томск, тебе на следующей развилке надо свернуть налево, и ты на верном пути.

Второй (проезжая мимо). Спасибо. Мой пассажир что-то захворал, ему надо доктора поскорей.

 

В этот момент Федя открывает глаза и видит сквозь снеговую завесу мелькнувшее мимо разбухшее, обросшее седой бородой лицо Ставрогина. Оба ямщика погоняют своих лошадей, чтобы те ускорили шаг. Сани разъезжаются. Федя вновь впадает в дрему, но его преследует беспричинное видение.

 

135. Роскошный банный зал – видение

 

Большой овальный бассейн в центре зала многократно отражается в зеркалах, которыми увешаны стены. Голый Федя лежит на полке парной, терпеливо снося шлепки березового веника, которым хлещет его Ставрогин. Спина его полыхает багровыми полосами, губы закушены, пальцы вцепились в край полка.

 

Ставрогин (продолжая хлестать). Ну как? Все в порядке?

Федя. Лучше быть не может.

Ставрогин (проводя пальцем по багровой Фединой спине). А ведь здорово болит, правда? Я уже было подумал, что вы обожаете боль.

Федя. Вы что, нарочно?

Ставрогин. Уж конечно не нечаянно. Мне любопытно было проверить, как долго вы можете выдержать.

Федя. Мне тоже было любопытно – насколько вас хватит.

Ставрогин. Но ведь страдала-то ваша спина, а не моя!

Федя. Спина страдала моя, а душа – ваша!

 

136. Бескрайняя заснеженная степь. Сумерки

 

Федя открывает глаза и снова видит промелькнувшее мимо лицо Ставрогина. Он глядит вслед исчезнувшим в белом мареве саням. Потом вскакивает, чуть не опрокинув сани, и кричит.

 

Федя. Ставрогин! Ставрогин! (Ямщику.) Останови сани! Живо!

Ямщик. Вы что, барин, так нельзя! Так и в снег опрокинуться можно.

Федя. Поворачивай обратно! Быстрей! Мы должны их догнать!

Ямщик. Это тех, что проехали с ссыльным? Да как мы их догоним? Они уж полчаса назад как мимо проехали, не меньше.

Федя (вне себя). Полчаса – пустяк! Поднажми, и догоним! Езжай обратно – я оплачу тебе лишнюю дорогу!

Ямщик. Что ж, нам без разницы. Раз вы заплатите, можно и повернуть. Но свадьба-то ваша как? Опоздать не боитесь?

Федя (возвращаясь к реальности). Свадьба? О Боже, про свадьбу-то я и забыл. Ты прав, брат, поезжай вперед!

 

137. Дом Марии в Кузнецке. Ночь

 

Дом уже пуст – все имущество Марии упаковано для долгого путешествия. Паша спит на полу. Федя и Мария завершают последние приготовления к свадьбе. Федя пытается обнять Марию.

 

Мария (отталкивая его). Только не сейчас! Ради Бога, оставь меня в покое – у меня голова раскалывается от беспокойства за завтрашний день.

Федя. Но почему, почему? Разве я не пообещал тебе, что ты будешь счастлива?

Мария. Ну что ты понимаешь в моем счастье?

Федя. Я знаю тебя лучше, чем ты сама себя знаешь. С твоей помощью я верну свою бывшую славу.

Мария. Вот видишь – опять "Я"! "Я"! "Я"! Ты думаешь только о себе.

Федя. Но я стремлюсь к этому только ради тебя! Ты встретилась мне в самый мрачный момент моей жизни и воскресила мою душу.

Мария (смягчаясь). Конечно, конечно, дорогой! Я просто страшно боюсь завтрашней церемонии: ведь мне придется поцеловать тебя в той самой церкви, в которой отпевали Алекса. (Берет с вешалки пальто Феди.) А теперь уходи – мне необходимо хоть немного поспать перед свадьбой.

Федя (послушно застегивая пуговицы пальто, в которое Мария втиснула его почти насильно). А я надеялся, что сегодня ты позволишь мне остаться.

Мария (решительно отворяя дверь). Представляешь, что скажут мои соседи, если ты останешься у меня в ночь перед свадьбой?

Федя. Кому есть дело до твоих соседей?

Мария (награждая Федю поцелуем). Мне есть дело, дорогой, мне.

 

Федя выходит. Мария следит из-за занавески, как он пересекает улицу и скрывается за углом. Тщательно задернув шторы, выходит на кухню и осторожно открывает заднюю дверь. В кухню прокрадывается Николай.

 

Николай. Почему он так долго не уходил?

Мария. Ты со мной! Забудь о нем!

 

Приникают друг к другу и стоят обнявшись.

 

138. Площадь перед церковью в Кузнецке. Утро

 

Та же церковь, где отпевали Алекса. Запряженные тройкой сани с ямщиком на облучке дожидаются у церковных ворот выхода Феди и Марии. Наконец, они появляются в дверях церкви и садятся в сани. За ними идет Николай, ведя за руку Пашу. Паша взбирается в сани и устраивается на заднем сиденье. Николай помогает всем закутаться в тулупы и меховые полости. Сани выезжают с площади на улицу. Подождав, пока они исчезнут из виду, Николай направляется к маленьким саням, запряженным одной лошадкой, усаживается в сани, заворачивается в тулуп и едет вслед за Достоевскими.

 

139. Комната Достоевских в гостинице. Поздний вечер

 

Федя раздевается. Мария застыла у окна, вглядываясь в темноту.

 

Федя (обнимая ее). Иди ко мне, моя любовь. Наконец-то мы одни!

Мария (отводя его руки). Иду, иду! Раздевайся и жди меня в постели, ладно?

Федя (покорно). Как хочешь, радость моя. Я ждал этого момента так долго, что могу подождать еще несколько минут.

 

Федя ложится. Мария не отвечает – следя за тем, что происходит за окном. Вне себя от беспокойства она нервно ломает пальцы. Федя поднимается с постели и делает несколько шагов по направлению к Марии. Она нетерпеливо отмахивается от него. В этот момент она замечает, как маленькие сани Николая выезжают из лесу и приближаются к гостинице. Со вздохом облегчения Мария задергивает шторы и направляется к кровати, протягивая руки навстречу Федя. Но едва Федя, полный радостного возбуждения, принимает ее в свои объятия, лицо его вдруг покрывается мертвенной бледностью и с губ срывается дикий вопль. Он падает на пол и начинает биться в остром припадке эпилепсии. На губах его выступает белая пена, зубы стучат друг о друга, лицо искажается.

 

Мария (в ужасе выбегая в коридор). На помощь! На помощь!

 

Гостиница погружена в сон. Из соседней двери выскакивает полуодетый Николай, Мария с рыданиями бросается к нему и ведет к себе. Там Федя лежит на полу, продолжая извиваться в эпилептическом приступе. Николай опускается на колени и вытирает пену с искаженных судорогой губ Феди.

 

Мария (в истерике мечется по комнате). Он умрет? Он умрет?

Николай. Успокойся, у него просто припадок эпилепсии, я хорошо эту болезнь знаю, мой дядя всю жизнь ею болеет.

Мария. Всю жизнь? Эта ужасная болезнь на всю жизнь?

Николай. Боюсь, что да. У дяди такие припадки случаются довольно часто.

Мария. Не может быть! Опять – болезнь на всю жизнь? Второй раз я это не вынесу! (Приникает к Николаю.) Давай убежим! Увези меня отсюда!

Николай. Куда я могу тебя увезти?

Мария. Куда угодно! Только бы подальше от него!

Николай. Куда мы можем убежать? Мы – нищие, понимаешь? Нищие! У нас нет ни гроша и никто нигде нас не ждет.

Мария. Мы что-нибудь придумаем! Я найду работу! Только увези меня поскорей от этого... (Брезгливо пинает Федю босой ногой.) От этого...

Николай. Бедная моя, тебе придется с ним примириться. По крайней мере, пока. Но я всегда буду рядом с тобой, я тут же прибегу, ты только меня позови.

 

Федя со стоном начинает выплывать из обморока. Николай поспешно целует Марию и выскальзывает из комнаты. Мария опускается на колени.

 

Федя (едва шевеля губами). Где я? Что случилось?

Мария (трясет его так яростно, что голова его бьется об пол). Подлец! Негодяй проклятый! Ты обманул меня! Скрыл, что болен этой ужасной болезнью!

 

140. Семипалатинск. Приемная военного губернатора

 

Николай, сидя у столика в углу, пишет какую-то бумагу. В приемную вбегает взволнованный Федя с журналом под мышкой и быстро идет к секретарю, сидящему за столом возле дверей кабинета.

 

Федя (утирая лоб, покрытый потом от быстрой ходьбы). Добрый день! Могу я видеть его превосходительство?

Секретарь. Его превосходительство сейчас заняты. Не изволите ли немного подождать?

 

Разговор Феди с секретарем звучит, как беседа двух добрых знакомых. Услышав голос Феди, Николай вздрагивает и, втянув голову в плечи, пытается втиснуться в стул, в надежде, что его не заметят.

 

Федя (взволнован и возбужден). Честно говоря, я просто лопаюсь от нетерпения показать его превосходительству этот журнал! Вы только поглядите, поглядите – мой рассказ напечатан в "Отечественных записках"!

Секретарь. Примите мои поздравления! Я бы попросил его превосходительство принять вас немедленно, но молодой человек дожидается его уже больше часа.

 

Федя оборачивается в сторону указующего перста секретаря и видит Николая. Первая его реакция – страшное потрясение, а Николай тем временем вскакивает со стула с выражением смущения и вызова. Секретарь входит к губернатору.

 

Федя. Вы – здесь? Вот уж не ожидал! Что вы здесь делаете?

Николай. Ищу работу...

Федя (до него доходит смысл случившегося). Вы хотите сказать, что переехали из Кузнецка сюда и ищете работу здесь? Мария об этом знает?

 

Николай мнется, не находя ответа.

 

Федя (сам находит ответ). Да что я спрашиваю? Конечно, знает.

Николай (бормочет). Там, в Кузнецке, меня уволили... так, сами понимаете...

Федя. Значит, вы с ней все это время переписывались?

Николай. Я был в отчаянии... А она была так добра, что сама предложила мне помощь...То есть что она пустит в ход свои связи...ну, сами понимаете... Чтоб я мог сдать экзамен и повыситься в чине... ну, как государственный служащий...

Секретарь (выходя из кабинета, Феде, возбужденно). Его превосходительство желают принять вас немедленно! Скажите, вы ведь были знакомы со знаменитым мятежником Андреем Ставрогиным? Представьте, он умудрился убежать из ссылки! Говорят, он уже в Японии. Подумать только, что за человек!

 

Федя не слышит рассказа секретаря. Потрясенный появлением Николая, он молча поворачивается и, как слепой, выходит на улицу.

 

Секретарь. Куда же вы, Достоевский? Ведь его превосходительство горят нетерпением увидеть журнал с вашим рассказом!

 

141. Улица Семипалатинска. Полдень

 

Федя, не видя ничего вокруг себя, идет по улице, преследуемый сворой собак. Порывы ветра швыряют ему в лицо песок, но он даже не удосуживается протереть полные слез глаза. Он проходит мимо дома гадалки, которая следит за ним из окна. Когда он подходит совсем близко, она распахивает окно.

 

Гадалка (кричит Феде). И не думай об этом, слышишь? Забудь свои глупости! Ты не способен убить человека, это не для тебя!

 

Федя резко останавливается и смотрит на нее, словно громом пораженный.

 

142. Дом Достоевских в Семипалатинске. День

 

Мария на кухне занята стряпней. Федя входит и молча идет к своему рабочему столу в гостиной, над которым висит "Сикстинская мадонна". Мария замечает, что он пришел, и зовет его из кухни.

 

Мария. Что ты сегодня так рано? Обед еще не готов.

 

Федя роняет журнал на пол и начинает лихорадочно писать.

 

Мария (зовет из кухни). Я спрашиваю, почему ты так рано? (Входит в гостиную.) Почему ты не отвечаешь? Надеюсь, ты не оглох?

 

Федя продолжает писать, не обращая на нее внимания. Это раздражает ее, и она начинает говорить все громче и пронзительней. Речь ее прерывают частые приступы кашля.

 

Мария. Я боюсь, что скоро вообще разучусь говорить. Ведь мой бедный муж внезапно онемел – а поскольку я из дому не выхожу, мне не с кем даже словом перемолвиться! А почему я никогда не выхожу из дому? Я с удовольствием расскажу! Чтобы выйти из дому, нужно иметь приличное платье и приличного мужа, а у меня нет ни того, ни другого!

 

Федя, не отвечая, продолжает писать.

 

Мария (в приступе ярости сметает его бумаги со стола и начинает топтать их). Убирайся ко всем чертям, каторжник проклятый! Меня от тебя тошнит!

Федя (тихим голосом). Лучше бы ты не топтала это письмо. Это мое прошение губернатору подыскать работу для Николая.

 

Потрясенная Мария останавливается, поднимает письмо и разглаживает его.

 

Федя. Может ты хочешь, чтобы я тебе его прочел? Я пропущу официальную часть. (Читает.) "Он – способный молодой человек, но его положение безнадежно, если он не сможет сдать экзамен..."

Мария. С какой стати ты хочешь помочь Николаю?

Федя. Я встретил его сегодня в приемной губернатора. Он вы-глядел так жалко... возможно, он был голоден.

Мария (до нее доходит смысл его слов). Та-а-ак! Значит, ты встретил сегодня Николая и даже не удосужился спросить меня, знаю ли я, что он здесь? Ты ведь не сомневаешься, что я знаю, правда?

Федя (с беспомощной улыбкой). Я всегда боялся, что это когда-нибудь случится!

Мария. Чего ты улыбаешься, ублюдок? Чему радуешься? Я знаю, знаю, – восхищаешься своим благородством и щедростью своей жалкой душонки! А меня ненавидишь! Думаешь, я не чувствую, как ты меня ненавидишь? И презираешь! А мне плевать – можешь презирать сколько хочешь! Ты так занят собой, так собой доволен, что меня тебе нисколько не жаль! Не жаль, что вся моя жизнь – одна сплошная беда!

 

Федя хватает с пола лист бумаги и начинает торопливо писать.

 

Мария. Как могло случиться, что все мои мужья оказываются ублюдками? Как на подбор – один хуже другого! За что мне это, за что? Как хорошо, как славно жилось мне в родительском доме! Мой папа был уважаемый человек, нас иногда навещал сам господин губернатор. Однажды моя мама давала весенний бал, и я танцевала с молодым графом. Я была так невинна, так очаровательно выглядела в своем воздушном белом платье, отделанном кружевами, что старая баронесса Бромберг указала на меня веером из страусовых перьев и сказала: "Эту девушку ожидает необыкновенная судьба!" И она оказалась права – моя судьба и вправду необыкновенна. (Взгляд Марии падает на исписанный Федей лист.) Что ты там пишешь? (Выхватывает лист.) Ты за мной записываешь? Зачем? Чего ради?

Федя (смотрит на нее взглядом, полным любви и восхищения). То, что ты говоришь, – удивительно! Именно этих слов мне не хватало для моего нового романа. Несчастная женщина, лишенная всего – денег, мужа, крова над головой, – будет рассказывать эту историю своей дочери.

Мария (недоверчиво касаясь его руки). Какой еще роман? Ты – сумасшедший! Я думала, ты собираешься меня убить, у тебя была такая страшная улыбка, словно с того света.

Федя (тянется к Марии и обнимает ее, она не отстраняется. Он ласкает ее со все возрастающим возбуждением). А я и впрямь собираюсь тебя убить. И убью. В своем новом романе. Я заставлю тебя страдать так же жестоко, как страдаю я. И мой нож пронзит твое подлое сердце – так же, как твое предательство пронзило мое. Это будет удивительный, невиданный роман, в нем будет все – грех и раскаяние, преступление и наказание!

 

Федина страсть захватывает Марию, и она отдается его ласкам с неменьшей страстью.

 

Федя (его руки бродят по телу Марии). Твоя кровь будет всюду – на лице, на руках, на груди, все стены будут забрызганы твоей кровью...

 

143. Учебный плац в степи. Зимний день

 

Плац покрыт тающим снегом. Взвод молодых рекрутов выполняет команды Феди, одетого в шинель с погонами прапорщика.

 

Федя. На коле-но! Ружья к плечу!

 

Рекруты падают на колени прямо в тающий снег. Слышен приближающийся конский топот. На плац въезжает молодой офицер верхом на коне и вручает Феде официального вида конверт.

 

Офицер. От его превосходительства!

 

Федя разрывает конверт дрожащими пальцами, вынимает из него письмо, быстро читает и, не сказав никому ни слова, внезапно убегает прочь.

В его глазах и походке есть что-то безумное. Стоящие на коленях рекруты с изумлением смотрят вслед своему убегающему командиру.

 

144. Дом Достоевских в Семипалатинске. Зимний день

 

На стене висят два портрета: один – Паши, ставшего на пару лет старше и одетого в форму ученика военной школы, другой – Феди с журналом "Отечественные записки". Тот же журнал лежит на Федином рабочем столе, рядом с пачкой исписанных листов. Федя врывается в дом, как безумный, размахивая письмом.

 

Федя. Мы свободны! Мы возвращаемся в Петербург!

Мария (выбегая из кухни): В Петербург? Не может быть! Мы едем в Петербург?

Федя. В Петербург! Мы едем в Петербург!

 

Федя обхватывает ее обеими руками, и они танцуют, хохоча, как счастливые дети. Наконец, запыхавшись, они останавливаются и, обессиленные, падают на диван. Мария кладет голову на плечо Феди и ластится к нему.

 

Мария. Ты простишь меня? Я знаю, все эти годы я мучила тебя. Я часто делала твою жизнь невыносимой, но ты простишь меня, правда? Теперь все это позади. Мы едем в Петербург!

Федя. В Петербург! Мы едем в Петербург!

 

Они опять начинают танцевать, но внезапно Марию сражает приступ кашля. Она кашляет, задыхается, кашляет опять. Упав на диван, она подносит к губам носовой платок и смотрит на него с ужасом – платок весь в крови.

 

145. Скала на границе Европы и Азии. Весна

 

Погода стоит замечательная. Сверкает солнце, освещая весенний лес. Николай подъезжает к скале по проселочной дороге и прячется за деревьями. Коляска, везущая Марию и Федю, приближается к пограничной скале. Коляска останавливается, Федя и Мария выходят и направляются к скале, разделенной черной чертой. Справа от черты написано большими буквами: "АЗИЯ". Слева – "Европа". Федя и Мария опускаются на колени и со слезами на глазах целуют скалу. Из-за деревьев за ними следит Николай... Внезапный порыв ветра колышет ветви деревьев. Федя всматривается в танец солнечных бликов над головой и видит изящную женскую фигуру, идущую к нему по небу под раскрытым зонтом.

 

Мария. Чего ты уставился в небо? Что ты там увидел?

Федя. Я увидел тебя – под зонтиком, такую, как тогда, в первый раз, в Семипалатинске.

 

Женщина под зонтиком подходит ближе и ближе. Это Полина.