Лев Беринский

БЕГУЩИЙ НА ЛОВЦА

* * *

Я зверь, бегущий на ловца
по выбитой лесной дороге,
корнями обдирая ноги,
бегу - и бегу нет конца.

За жалкой горсточкой свинца -
туда, за горные отроги,
в лесные дебри и чертоги,
где Он не кажет мне лица.

Смеркается. На ветках искры.

Но где же, где твой первый выстрел
или хоть окрик, наконец?

Всё пуще лес, и мрак всё шире.
Пальни! Я заблудился в мире
без красных глаз твоих, ловец!

* * *

Был звон. Там пели на баяне.
И тихо, не сжигая льна,
по уходящей вниз поляне
катилась белая Луна.

Как легкий обруч шла она,
холодным пламенем пылая,
и звери прыгали сквозь пламя,
и морж смеялся, всплыв со дна.

В поля, в чём есть, тянулись жены.
Шли лошади завороженно,
роняя изо рта овёс.

Как изваянья, стыли дрофы.
Был звон. И сладость катастрофы,
и лица, взбухшие от грёз.

* * *

На цыпочках - туда, где светят руки
во мраке хвои и лесных пустот,
и вздрагивая там при каждом звуке, -
вся захолонув, девушка идет.

Дремучий лес... А где-то там, на юге
соснового массива - камни вброд
переступает юноша, и вот
он в лес вошел, и стал, почти в испуге.

И лес молчит огромный... О, ударь
гром среди неба ясного, и пламя
обрушь на ствол, чтоб вспыхнул как фонарь.

Или во тьме, у них над головами
истошным криком, птица, крикани -
чтоб как-нибудь да встретились они!

* * *

Притихни, девушка, не плачь,
не шевели, молясь, губами,
сын звездный, маленький рогач
всё путается под ногами
в тени вечерних синих дач,
за переборкой в старой бане,
в лесу - головкой меж грибами,
весь наготове как палач.

Забудь хлопки надутых щёк,
шитьё у зеркала и пенье,
заслышав соловьиный щёлк,
будь осторожна, сдвинь колени,
бог знает, что ему ещё
придет на ум его олений...

* * *
                                                          В.Ховенко

Фетюк несчастный, жалкий дух,
с улыбкой милого незнайки,
к моим мольбам как камень глух,
стоит, внимая птичьей стайке.

Вдруг среди лютиков и мух
завидит девку на лужайке
и правит дышлом таратайки
в тьмутаракань ей, под лопух.

С нее сойдя как царь Салтан,
пойдет слоняться по садам,
наестся груш, соснёт под сливой.

Обшарит свалки и поля.
И возвращается счастливый,
консервной банкою пыля.

КАРДЫМОВО. 1964

Тяжелый сон мне был предупрежденьем
о том, что мир вступает в Судный день,
а утром, как накликан сновиденьем,
на площадь из окрестных деревень
поплелся люд на сход, кому ни лень,
кому всяк день был светопреставленьем -
шли охая, кряхтя, крестя с сомненьем
зевок, перекурить присев на пень...

И вышел к ним сияющий архангел.
И для начала синь небес отхаркнул
и гаркнул так, что стойбища скворцов
осыпались, а даль небес прогнулась
вокруг райцентра, но не пошатнулось
под вестником дощатое крыльцо.

* * *
                                            А.Гельману

Холм с освещенными стогами.
Шагнув как тень, из-за холма
ко мне выходит чёрт с рогами,
сводя окрестный мир с ума.

Глаза над вздутыми щеками,
в проколах носа веет тьма,
тень хвостика между ногами,
копытца в крапинках дерьма.

Он подойдет, начнет вертеться.
Расчешет грудь, достанет сердце,
как медальон с кружком лица.

Я отвернусь - он отвернется.
Я рассмеюсь - он рассмеется.
Умру - сыграет мертвеца.

* * *

Горят рябины. Под ногами
горит листва, дымит река,
чадят дожди, стоят луга
с огнеопасными стогами.

Утечка газа над домами.
Угар. Ударом каблука,
как окна, выбив облака,
дышу, припав к небесной раме.

Горит осенняя обитель.
А мы стоим, поражены,
и ждем, когда из вышины
на нас какой-нибудь Спаситель
направит свой огнетушитель
студеной пенистой Луны.

* * *

Два слова: "Спаси" и "Помилуй"
над снежным затишьем лесов
восходят туда, где унылый
скрежещет небесный засов.

Два слова. И нет больше слов.
Как будто разбойник былинный,
натешась, вернулся с повинной
на суд тишины и снегов.

Два тайных. Так шепчутся с мамой.
О шепот Великой и Малой,
и Белой, как саван, Руси.

О детский, блажной, исполинный
молебен: спаси и помилуй...

Помилуй же их. И спаси.