В советское время фантастику писали физики для любителей физики. Сегодня в России фантастику пишут историки для любителей истории. Если в России и есть сегодня научная фантастика, то это гуманитарно-научная. Грандиозная когда-то система естественных наук и научных учреждений в России находится в упадке, а острые социальные дебаты перестроечного времени породили всеобщий интерес к истории, подогретый повальной мечтой о том, чтобы история потекла по-другому и стала более "комфортной".
    Зная все это, не приходится удивляться, что современная российская фантастическая литература чрезвычайно политизирована. Проявляется это как в построении проектов политического будущего России, так и в создании воображаемых альтернатив ее прошлого. Политизация фантастики привлекла к себе сугубое внимание Л.Фишмана в монографии "Фантастика и гражданское общество", целиком посвященной российской фантастике ХХ века как разновидности социальной и политической мысли. Фишман отмечает, что "в европейских обществах ХХ века фантастика фактически стала играть роль, которую ранее играли идеология и утопия"¹.
    Анализируя современную фантастику, Фишман приходит к выводу, что для нее характерен "в целом антилиберальный консенсус". Действительность, как мы ее видим - с крушением Советского Союза и постепенной вестернизацией России - наших фантастов не устраивает, поэтому их творчество, по определению Фишмана, носит "реваншистско-ревизионистский характер". Понятие "ревизионизм" в данном случае Фишман истолковывает широко - как стремление ревизовать действительность, а также ее господствующие интерпретации.
    Для сегодняшней фантастической литературы крайне характерна вера в компактные "ключевые" предметные области, которые управляют всем остальным миром. Предполагается, что в мире есть некое скрытое "ядро", доступ к которому обеспечивает власть над всем остальным. Применительно к социально-политической истории вера в существование таких скрытых систем управления проявляется как представление о тайных сверхъестественных силах, стоящих за кулисами исторических событий. В последнее время такого рода представления в литературной критике стали называть "криптоисторией" (термин введен фантастом Г.Х.Олди).
    О том, что такое "криптоистория", вполне выразительно сказал критик Владимир Березин: "...история в утопиях течет внешне привычным образом, но только шестеренки, обеспечивающие это движение, иные, тайные - Распутин убит тайной ламаистской группой, предотвращающей мир с кайзеровской Германией, а Отечественная война выиграна благодаря вмешательству героев русских сказок"².
    Среди современных российских фантастов к "криптоисторическим" чаще всего относят Василия Звягинцева, Андрея Валентинова, Михаила Успенского и Андрея Лазарчука. Например, в эпопее Звягинцева "Одиссей покидает Итаку" история России предстает как результат тайного противоборства двух инопланетных цивилизаций.
    Еще интереснее роман Успенского и Лазарчука "Гиперборейская чума". По сюжету романа в руки группы русских дворян в конце XIX века попадает что-то вроде машины времени. Узнав с ее помощью, что впереди - революция и ничего хорошего их не ждет, люди эти решают эвакуироваться в далекое прошлое, за десятки тысяч лет до начала человеческой цивилизации, где основывают свое государство - Гиперборею. Впрочем, идиллия в этом прошлом тоже не получилась, в Гиперборее начались войны, беглецы раскололись на два лагеря, и соответствующие события остались в памяти человечества в качестве мифов о богах, в частности, в виде древнегерманского мифа о борьбе Асов и Ванов. Войны древних богов требовали огромных материальных ресурсов, а откуда их взять? Разумеется, похитить у современного цивилизованного человечества. И вот, в Советском Союзе на протяжении почти всей его истории действуют агенты Асгарда (Асгард - город, в котором живут "асы", один из враждующих в далеком прошлом лагерей). Эти агенты похищают и отправляют в Гиперборею людей и вооружение, вплоть до танков и пушек. Таким образом, писателями-фантастами найдена разгадка советской истории.
    Бедность и неустройство в Советском Союзе существовали потому, что, во-первых, огромное количество материальных ценностей похищалось и отправлялось в иные измерения. Во-вторых, чтобы покрыть это глобальное воровство, агенты Асгарда насаждали в стране тотальный беспорядок (в общем бардаке легко скрыть пропажу похищенного), а в-третьих, они заодно пресекали в СССР развитие самых передовых наук, начиная с кибернетики, поскольку их развитие привело бы к тотальному электронному контролю государства над обществом, который препятствовал бы деятельности агентов.
    Итак, есть некая таинственная группа агентов, они охраняют таинственную дверь в Гиперборею, и обо всем этом знают лишь немногие посвященные, которые понимают, почему в СССР все так нехорошо. Стоит признать, что в такой идее есть нечто величественное: Россия оказалась донором мифической древности! Все растраченные за десятилетия советской бесхозяйственности материальные ресурсы были похищены древними богами для их войн - эта теория куда изящнее, чем масоны, евреи или даже номенклатура. Россия разорена от того, что огромное количество материальных и людских ресурсов было украдено некими темными силами в иные измерения. И причину российского разорения знают лишь те немногие, кто осведомлен о тайной деятельности этих темных сил.
    Публицисты зря переводили бумагу на изучение "измов", вся общественная мысль ничего не стоит, если она не стала причастна Сакральной Осведомленности. Бессмысленной оказывается и деятельность экономистов с их статистикой, социологов с их теориями, историков с их архивами - все эти специалисты обобщают второстепенные факты и не знают главного. Статистические таблицы не содержат Тайны.
    А Тайна хранится за завесой, куда доступ разрешен лишь трем категориям лиц: Посвященным (с большой буквы), высшим чинам КГБ и, начитавшимся Стругацких и Кастанеды, научным фантастам. Объяснение российской истории начинает напоминать сказку про Буратино - вся ее суть кроется в тайне секретной Двери - двери, что находится в каморке у шарманщика Карло и о которой знают лишь "карабасы", принадлежащие к сообществам осведомленных. Такие сообщества - это тоже разновидность "тайной ключевой реальности".
    В дискуссиях об истории и политике даже и за пределами фантастики достаточно часто проявляется "магическая", криптоисторическая парадигма. Она может, например, принимать форму снобизма отставных разведчиков в отношении штатских ученых и философов. Что, мол, эти "шпаки" могут сказать интересного, они ведь не знают наших тайн! Анализу социологов и историков противопоставляется Осведомленность и Посвященность. С точки зрения социальной философии, такие романы как "Одиссей покидает Итаку" или "Гиперборейская чума" - это победа осведомленности над анализом: чтобы понять исторические события в России, не нужен социологический анализ тенденций и фактов, надо лишь узнать некую "главную" тайну, и болван, который посвящен в эту тайну, будет лучшим социологом, чем Дюркгейм и Макс Вебер вместе взятые. Кстати, в "Гиперборейской чуме" главного противника Асгарда решили почему-то назвать именно Максимом Вебером. Это некий "шведский инженер-электрик" (хорошо еще, не назвали его прямо "немецким историком"), ставший сотрудником КГБ и разоблачивший (правда, без последствий) всю антигосударственную деятельность Асгарда.
    Это совершенно ложная аллюзия: Макс Вебер никогда не выявлял концентрированные компактные заговоры, а обобщал разрозненные факты.
    В этом противопоставлении компактности и рассеяния, по-видимому, кроется главная причина того, почему оккультисты и фантасты находятся в оппозиции к науке и философии, причем, независимо, от характера последней. Вопрос в следующем: представляет ли собой Истина и Тайна истории некий компактный предметный феномен, который можно подсмотреть и засекретить, оградив стенами эзотеризма, или эта тайна рассеяна в миллионах фактов и подробностей, которые придется накапливать и обобщать?
    Впрочем, согласимся, что для того, чтобы понимать общество и историю, надо все-таки иметь в руках нечто компактное. Вопрос в том, какой природы будет эта компактность: компактность концепции, обобщающей разрозненные социальные факты, или компактность факта, признанного ключевым?
    Добавим аргумент сторонникам "осведомленности": никто не осмелится утверждать, что великие социологи и социальные философы прошлого, все эти Карлы Марксы, Максы Веберы и Толкоты Парсонсы дали нам в руки теории, которые позволяют нам исчерпывающе понимать и предвидеть общественное развитие. Ведь в реальной действительности факты существуют в рассеянном виде, и их концентрация в социальных теориях и категориях неизбежно выглядит их искажением и упрощением, сделанным для нужд слабого разума, неспособного оперировать разрозненными сведениями. Сомнительный капитал социологии не идет ни в какое сравнение с блеском находки Буратино, который в школе не учился, азбуку продал, ни в каких "научных фактах" не нуждается, но зато овладел одним, главным, золотисто-ключевым фактом - тем, что находится в каморке у папы Карло за нарисованном на холсте очагом.
    Слабость науки всегда оказывается капиталом в руках криптоисториков. Можно вполне согласиться с мнением фантаста и историка Андрея Шмалько, утверждающего, что неизвестные, малоизученные либо недостоверные зоны истории являются наиболее благодатной почвой для криптоисторической фантастики³.
    Поскольку последние минуты жизни комдива Чапаева достоверно не отслежены, то в принципе можно предположить, что он не утонул в Урале, а выжил и уехал во Внутреннюю Монголию, как это утверждается в романе Пелевина "Чапаев и Пустота". Но нужно осознать, что криптоисторики говорят не просто о фактах, а о "тайных пружинах" событий.
    В обычных - не фантастических исторических романах очень часто придумываются события, которых не было, но которые могли бы быть. Но криптоисторики - даже когда действуют в указанной Шмалько области неизвестного - не просто додумывают неизвестные факты, а приписывают им большую значимость и влияние, чем они могли бы иметь. В криптоистории даже нефантастические факты оказываются фантастически значительными.
    Всякое оккультное или теософское истолкование истории, любые разновидности "теории заговоров", всякое преклонение перед могуществом тайных обществ или спецслужб, полагаемых главными двигателями истории, всякая привязка истории к астрологии неизбежно находится в оппозиции к "обычным" социальным наукам, поскольку они исходят из совершенно несовместимых методов истолкования исторических процессов. Говоря это, мы имеем в виду вовсе не ту несовместимость, которую имели в виду в XIX веке, когда рассуждали о несовместимости научного и религиозного подхода к истории. Тогда речь шла о несовместимых содержательных предпосылках: одни говорили о божественных влияниях, другие - о влиянии экономических факторов. Мы говорим совсем о другом, более формальном, и в то же время - более радикальном различии.
    Вкратце суть этого различия заключается в следующем: криптоисторический взгляд на историю есть дискурс осведомленности, в то время как социология - дискурс анализа. Социологи пытаются проникнуть в реальность, у которой, говоря словами Гете, нет ни ядра, ни оболочки, другие - знают Ядро и могут со спокойной совестью игнорировать оболочку.
    Вполне возможна и религиозная философия на почве дискурса анализа. Такова, например, историософия Бердяева. Бердяев признает наличие в истории мистической тайны, но считает возможным подойти к этой тайне, лишь исходя из исторических фактов. В смысле опоры на факты он ничем не отличается от "светского" социолога. Бердяев, писавший о религиозном смысле либерализма и метафизическом смысле коммунизма, конечно же, очень бы удивился, если бы ему сказали, что изыскиваемый им исторический ноумен весь без остатка заключается в нескольких розенкрейцеровских обрядах, да еще в проведенных чекистами тайных операциях. "У ноумена, - сказал бы философ, - нет конкретного места, его надо уметь увидеть сквозь феномены, то есть через известные исторические события". Так что, повторим, борьба социологии с оккультизмом - это вовсе не борьба материализма с религией, а борьба обобщающего разума с мифом, который допускает существование компактных ключевых реальностей, управляющих историей, как штурвал управляет кораблем. Дискурс Осведомленности считает общество уже обработанным некой разумной силой так, что в нем, как в рукотворной машине, уже содержатся управляющие подсистемы, в то время как дискурс анализа считает общество феноменом, более близким к природе и в историческом масштабе неуправляемым.
    Вот другой пример этого криптоисторического, или, если угодно, разведывательно-магического презрения к "обычным" историкам, взятый из еще одного фантастического произведения - романа Сергея Лукьяненко "Ночной дозор". Роман этот объединяет две силы, согласно современной мифологии управляющие историей, - спецслужбы и магов - в образе магической спецслужбы, так называемого "Ночного дозора", службы безопасности светлых магов в их борьбе с силами тьмы. В романе герой идет по офису "Ночного дозора" и, глядя на хранящиеся там книги, размышляет: "Да если бы эти книги увидел историк, нормальный историк, а не спекулянт от истории... Никогда их им не увидеть. В некоторых книгах слишком много правды. В других - слишком мало лжи. Людям это читать не стоит, причем для их же собственного спокойствия. Пусть живут с той историей, к которой привыкли".
    Итак, историки тщетно стремятся достичь идеала - истины, а творцы современных мифов говорят, что есть таинственные книги, где истина уже записана в готовом виде. Историки бессильны узнать Правду об Истории - и это потому, что она от них сокрыта. У магов есть книги, где эта Правда уже содержится в готовом виде, надо лишь проникнуть в секретное книгохранилище и ее прочесть. Это все тот же снобизм чекистов: гражданские историки ничего не знают об истории, поскольку им недоступны наши архивы, где содержатся такие тайны, что им и не снились.
    Писатель, придерживающийся криптоисторической парадигмы, оставляет за скобками все проблемы относящиеся к сложности реконструкции исторического прошлого; все сложности, связанные с тем, что факты истории приходится собирать по крохам, а множество важнейших событий, возможно, происходили, не оставив следов ни в документах, ни в археологических памятниках; что наконец, даже тогда, когда факты достоверно установлены, их интерпретация, понимание движущих сил исторических процессов все равно остается предметом запутанных теоретических разногласий, и у двух историков часто есть три интерпретации одного и того же события - даже если эти историки не расходятся в описании его фактической стороны; впрочем, и описание зависит от интерпретации, а та от описания, и это замкнутый порочный круг, неразрешимая герменевтическая проблема. Носителям криптоисторического мышления не приходит в голову вопрос, как написаны "тайные книги истины". Ведь и летописцы тайных обществ подвержены герменевтическим затруднениям не в меньшей, а то и в большей степени, чем обычные историки, - хотя бы по той причине, что, смеем думать, эти летописцы самодовольны и не бывают в курсе последних исторических дискуссий.
    Чем, собственно, книги магических "дозоров" будут отличаться от обычных исторических книг, в которых "слишком мало правды"? Да тем, что в них будет привлечена еще одна группа фактов. Но здесь нет ничего особенного, и эзотерическим летописям суждено затеряться в исторической литературе. Ведь исторические школы и концепции тем и отличаются между собой, что в разных школах на первый план выдвигаются разные группы фактов (соответственно, другие группы фактов задвигаются на третий план, а то и вовсе игнорируются).
    Конечно, "маги" возразят, что их факты - самые важные (чекисты тоже думают, что история творится их спецоперациями). Но, при всем уважении к чудесам и спецоперациям: мало быть магом или чекистом, чтобы понимать истинное влияние собственных поступков на исторические процессы. Здесь нужна социальная философия, и ее не могут заменить даже предсказатели, поскольку и они с их магическими кристаллами могут увидеть лишь конкретное событие, а реальность состоит из бесконечного числа событий, подробностей и граней. Эти подробности с грехом пополам пытается интерпретировать философия, ее невозможно сымитировать и нечем заменить.
    Есть мнение, что исторические события предопределены фатально, и отдельные "спецоперации" по большому счету не могут повлиять на их исход; возможны ситуации, когда "спецоперация" имеет непредвиденные отдаленные последствия, которые могут дать результат, обратный намерениям инициаторов. Можно возвести на престол прогрессивного и либерального государя - но он может отойти от своих принципов под давлением объективных обстоятельств. А как быть с оценкой политики, у которой тысяча аспектов, и одни как будто позитивные, другие - негативные, а третьи - еще надо поспорить? Здесь не поможет ни магия, ни навыки Штирлица, ни доступ в секретные архивы. Между нами, здесь ничего не поможет.
    Мифологическое мышление, находящее свое характерное выражение в таких романах, как "Гиперборейская чума" и "Ночной дозор", делает наивный методологический ход, напоминающий тот, что в свое время был сделан автором умным, и даже изощренным, а именно П.Д.Успенским, в его книге "Терциум органум". Познакомившись с топологией, с представлениями о четвертом измерении и о том, какие фантастические перспективы сулят эти представления, Успенский провозгласил: перед нами решение проблемы кантовской вещи в себе! Кант писал, что в восприятии нам даны только вещи для нас, а вещи в себе нам не доступны. А между тем все ясно: нам в восприятии даны лишь трехмерные реалии, а вещи в себе - это вещи в четырех измерениях!
    То, что вещь в себе, пожалуй, недоступна в принципе и по определению, автору в голову не приходило. Наивное смешение философии с наукой произошло примерно по следующей схеме: вещь в себе вне нашего восприятия, четвертое измерение - тоже вне нашего восприятия, значит четвертое измерение - это недостающая характеристика вещи в себе. Тем же самым ходом мысли воспользовалась и наша историческая мифология: историкам недоступна полная истина об истории, историкам недоступны сверхсекретные архивы КГБ, значит, истина содержится в этих архивах.
    Обыватель рассуждает примерно так: исход спора между криптоисториками и обычными историками может зависеть от того, соответствуют ли действительности сообщаемые криптоисториками оккультные тайны. Если Асгард действительно существовал, то "в нашей истории многое наконец-то становится ясно", но если это выдумка писателей - тогда в свои права вступают историки и философы. Если существуют тайные общества и эзотерические тайны - то история подчинена им, ну а на нет и суда нет. Таков взгляд "умеренных" оккультистов, к коим, пожалуй, стоит причислить большинство любящих порассуждать об истории и политике обывателей. Но социологический подход не может присудить победу противнику даже гипотетически. Мнение противников криптоисторического подхода заключается в следующем: в принципиально доступной для историков и социологов форме имеется такое огромное количество информации, и информации столь важной, что даже теоретически нельзя представить, что где-то мог бы скрыться какой-то фактик, который играл бы руководящую роль в отношении имеющегося у нас массива фактов. Экзотерическая (внешне наблюдаемая) информация всегда важнее эзотерической (скрытой), поскольку экзотерические факты находятся в большинстве.
    С точки зрения методологии познания, отрицание криптоисторического мышления не есть даже отрицание мистики или парапсихологии как таковых, скорее это борьба с однофакторными моделями исторических процессов - в защиту многофакторных. Пожалуй, в наиболее наглядной форме различие двух типов истолкования истории можно увидеть на примере объяснения исхода той или иной войны. Вечным образцом криптоисторической интерпретации войн является "Властелин колец" Толкиена. Строго говоря, знаменитую трилогию нельзя назвать криптоисторической, поскольку в ней описываются не исторические, а вымышленные события. Но важно то, что Толкиен предельно наглядно демонстрирует нам криптоисторический метод: судьба войн, судьба царств зависит от маленького магического артефакта. Во "Властелине" описываются масштабные кровопролитные войны, но их исход зависит от судьбы маленького магического кольца. Политика государей и численность армий имеет второстепенное значение.
    В фантастической литературе (и не только российской) можно найти примеры точно такого же подхода к реальным войнам. Например, в новелле Густава Майринка "Действо сверчков" причиной первой мировой войны объявляется некий магический обряд, совершенный ненавидящим всех европейцев тибетским колдуном. Допустим, это правда - но тибетскому проклятию способствовало огромное число сопутствующих войне условий - от замыслов германского генерального штаба до предшествующей гонки вооружений, от колониального соперничества держав до социальной обстановки в предвоенной Европе. Даже если среди причин первой мировой войны числится некий магический обряд - такой обряд мог бы быть лишь одной причиной среди множества других, более материалистических причин.
    Почему во второй мировой войне Советский Союз победил Германию? Потому, что он располагал большим, чем у Германии индустриальным потенциалом, потому, что он смог создать большую по численности и вооружению армию, потому, что на его стороне была коалиция более сильных государств. Если так можно выразиться, эти общие соображения исчерпывают вселенную, и непонятно где, в каком уголке мира может найтись тайный фактик, который смог бы объяснить победу в войне глубже, чем эти - пусть и самые общие, но вполне глобальные соображения.
    Сила и популярность "Ледокола" Суворова-Резуна именно в том, что он постоянно апеллировал именно к таким, общим и глобальным фактам, и не уставал подчеркивать, что там, где речь идет о многолетней подготовке к войне, производимой огромным государством, там никакая частность, магический обряд или "операция спецслужб" уже не имеет значения.
    Самую выразительную и яркую критику любых попыток поставить судьбу войны в зависимость от одного компактного факта дал Лев Толстой во вступлении к третьему тому "Войны и мира". Том начинается с того, что Толстой приводит различные частные объяснения вторжения Наполеона в Россию. Констатировав неудовлетворительность их всех, Толстой пишет: "Для нас, потомков - не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше их нам открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия других совпавших причин) произвести совершившееся событие". Теоретически можно предположить, что Толстой признает среди причин начала войны 1812 года совершенный кем-то магический обряд или надетое волшебное кольцо. Но и эти фантастические факты будут лишь ничтожными штрихами в громадном комплексе причин войны, неохватность которого заставили Толстого сказать, что всякое событие "находится в связи с общим ходом истории и определено предвечно". В литературном произведении утверждение, что на войне использовалась магия, будет, если так можно выразиться, произволом первой степени, допустимым с точки зрения социально-философской. Но утверждение, что и начало, и исход войны зависели только от магического обряда, станет допущением куда более произвольным, и если можно так выразиться, еще более антинаучным.
    Можно ли себе представить, чтобы какие-то рассекреченные архивы опровергли теорию Маркса? Фантастам можно предложить измыслить любой секретный документ, который бы дискредитировал марксизм, - они не справятся. Как можно опровергнуть развитие производительных сил? В каком тайном архиве будет написано, что его не было? Кто бы ни стоял за спинами политиков и за кулисами войн, феодализм остается феодализмом, капитализм - капитализмом, а первоначальное накопление - первоначальным накоплением. Марксизм был поколеблен ходом истории и методологической критикой противников, но отнюдь не фактами о тайнах истории.
    Есть известный монолог профессора Преображенского из булгаковского "Собачьего сердца" о разрухе. То, что трамваи не ходят, а электричество отключают, профессору объясняют универсальным словом "разруха". "Что это за разруха, ведьма, старуха с клюкой?" - вопрошает профессор, - и далее говорит о том, что разруха это не нечто отдельное, с чем можно бороться, а просто состояние, когда каждый из членов общества перестает выполнять свои обязанности. Этот монолог - пример того, как аналитическое мышление отбивается от наступающего на него дискурса Осведомленности, пока еще прикрывающегося маской аналитичности. Пока еще разруха - лишь обобщающее понятие, лишь обозначение сложившегося положения дел, но его уже используют, постепенно начиная относиться к нему как к чему-то, на что можно указать пальцем, что можно увидеть непосредственно, если куда-то попасть. Универсальная объяснительная категория уже приобрела главное свойство, характерное для эзотерической тайны - необходимую компактность ("снабжена двумя ручками").
    Чтобы Аналитика превратилась в Эзотерику, необходимо лишь изменить онтологический статус этой категории - превратить ее в факт, в образ, в "старуху с клюкой". Ну, а поскольку могущество этой категории совершенно исключительно, поскольку она действительно управляет всей ситуацией в обществе - то это, разумеется, уже не просто старуха, а настоящая ведьма, и вокруг нее возникает атмосфера магии, тайны и чекистской слежки. Между прочим, незадолго до написания Булгаковым "Собачьего сердца" Маяковский написал "Мистерию-буфф", в которой Разруха действительно появляется как злобный персонаж, как "старуха с клюкой", и появляется, как в античной трагедии, в сопровождении хора. Но "Мистерия-буфф" вся построена на аллегорических и мифологических образах. Может ли мифологический образ быть предметом государственной тайны? Может аллегорический образ из притчи трудиться в секретном секторе Ф.?
    А чем, собственно, недоволен профессор Преображенский? Тем, что все используют слово "разруха", чтобы уйти от ответственности. Ответственности за что? - да за то самое, за что Успенский и Лазарчук возлагают ответственность на "Асгард" - за российское неустройство. Почему с рельс снег не убран? - Разруха! Почему парадное заколочено? - Разруха! Почему электричество отключили? - Разруха, разруха, разруха (через двадцать лет будут говорить: "Война!"). Произнося заклинательное "разруха", все снимают с себя ответственность, отталкивают ее от себя, овнешнивают ее. Будучи отвергнута и оттолкнута всеми, ответственность оказывается сконцентрированной в некой таинственной области, на которой написано "разруха как таковая". Эта область как бы нигде не находится и в то же время она страшно могущественна. Что еще нужно для эзотеризма? Реальные спецслужбы и гипотетические маги тоже всегда невидимы, они действуют за кулисами истории, и тем не менее их могуществу нет предела.
    Нет нужды напоминать: эти мотивы всегда были подпиткой антисемитизма. Здесь, кроме снятия с себя ответственности, действует другой, более мощный мотив - внутренняя потребность людей представить социальные проблемы решаемыми, причем так, чтобы они решались "ясно, как". Когда болезнь рассеяна во всем социальном теле, когда заражены все его члены, когда общественные отношения запутаны и противоречивы - общественная мысль трепещет и скорбит. Но если причины недуга сконцентрированы в некой компактной части общества, которую можно, на крайний случай, выжечь каленым железом, - все становится проще, и бытие перестает быть страшным и неразрешимым.
    Кто виноват? Евреи виноваты. Духовными близнецами антисемитизма были и теории, что во всем виноваты иезуиты, и что во всем виноват лично Егор Кузьмич Лигачев, что во всем, как пишет Александр Дугин, виноваты "мондиалисты", что все зло от США и, наконец, что во всем виноваты агенты Асгарда. "Гиперборейская чума" - это антисемитизм для умеренных интеллектуалов.
    Можно посмотреть на дело и шире. В сущности, конфликт Компактности и Рассеяния затрагивает базисные принципы всей человеческой цивилизации. Цивилизация строится на концентрации того, что в природе рассеяно. Атомы металлов смешаны с другими элементами - металлургия извлекает их из руды и концентрирует. В природе растения разных видов растут вперемешку - сельское хозяйство концентрирует полезные злаки одного вида на одном поле. Да, цивилизация стремится к компактности и концентрированности, но лишь стремится, и в это стремление вкладывает массу конкретных усилий.
    В криптоисторическом мышлении содержится легкая насмешка над всеми этими усилиями. Чего стараться, если есть некое место, где все уже готово. Селекционеры забросили бы все свои аграрные занятия, если бы знали, что в раю уже ест