1. У Маргариты проблем с пробуждением никогда не случалось. Она и засыпала-то с трудом, а проснуться вообще было просто. Ее никто не будил, не тормошил и не беспокоил. Ровно в шесть тридцать каждое утро она открывала глаза и с удовлетворением замечала, что лежит в своей постели, а не в казенном доме. В молодости Маргарита боялась, что дети сдадут ее в богадельню. Поэтому детей не имела. Теперь же она опасалась, что ее упекут в дом престарелых местные социальные службы, и обязательно ночью. Днем-то она не дастся. На службы эти управы не было никакой - так и норовят то сиделку подсунуть, то паек гуманитарный принести. Ну нет, она, Маргарита, еще в своем уме, чтобы не пускать в дом посторонних и не принимать протухшую еду от заокеанского агрессора. Она и в Израиль-то приехала в знак протеста и жила здесь скорее из чувства мести.
     Евреев она не любила. Хоть и была еврейкой по матери, расстрелянной фашистами, но евреев не любила. Она была советским человеком. Там ее звали уважительно - Маргарита Сергеевна (мы тоже будем называть ее так). А здесь что?! Уважения к старшим нет, культуры никакой. Дикость в общем.
     Маргарита Сергеевна приехала в Израиль с мужем. Старый дурак в конце жизни вбил себе в голову, что хочет умереть на земле предков. Вот уперся - и все. Хочу, говорит, в еврейской земле лежать, почву удобрять, чтобы народ Израиля хороший урожай собирал. Ну не дурак ли? Маргарита Сергеевна даже думала развестись. И прожили-то недолго, всего лет семь. Сошлись на старости лет на свою голову. Но жалко было одного его оставлять. Хотя его дети, черт их дери, могли бы, между прочим, и помочь! А то она, с артритом, и таскай его, и мой, и готовь. А болезнь-то застарелая, неизлечимая. Уже тридцать лет, как она страдает, и хоть бы кто пожалел! Нет, куда там!
     Вот и умер уже старик, три года как, а Маргарита Сергеевна все жила с чувством легкого пренебрежения к окружающему миру. Презирала гортанный язык, тихо ненавидела "африканцев" и снисходительно разговаривала с многочисленными подружками, с которыми встретилась в клубе ветеранов, куда и ездила каждое утро, к восьми часам.
     В клубе было хорошо. Хотя Маргарита Сергеевна и брезгливо относилась к общественности, все-таки стоило потерпеть. Здесь был кружок вышивки, хор и, что самое интересное, постоянные собрания, на которых обсуждались политические темы. Маргарита Сергеевна, конечно, предпочла бы не простую болтовню и ностальгическое брюзжание, а активную борьбу - лучше вооруженную. Но приходилось довольствоваться и этим.
     Итак, каждое утро Маргарита Сергеевна просыпалась, устанавливала свое местонахождение, и ровно в четверть восьмого выходила из дому. Вид она имела воинственный: серые - вне зависимости от сезона - брюки, протертые до дыр, черная вязаная кофта (в холодные время она надевала еще и шаль) и стоптанные туфли. Ходила быстро, походку имела военную, спину держала прямо.
     Выходя из дома, прихватывала бутерброд с сыром и колбасой - в знак протеста - и журнал "Правда инвалида". Издание выходило раз в месяц, и чтения его всей группой как раз на этот месяц и хватало.
     Сегодня, как всегда, Маргарита Сергеевна бодрым шагом двинулась на автобусную остановку.
     Автобус № 15 поджидал ее, как обычно, на конечной станции. Раздвигая локтями пассажиров, Маргарита Сергеевна занимала свое любимое место - сзади, на колесах. Ехать было не очень удобно - приятнее плавно раскачиваться впереди и дышать водителю в спину, но отсюда, издалека, был прекрасный обзор.
     Маргарита Сергеевна пытливым взглядом окинула собирающуюся потихоньку компанию. Лица были в основном знакомые - сонные подростки и солдаты. И первых, и вторых Маргарита Сергеевна не любила.
     Первые остановки обычно интереса не представляли. Людей было мало - ехали-то ведь с окраины, и все неинтересные личности. Большинство она знала в лицо, но иногда появлялись и новые физиономии. Какая-то тощая девица в облезлых джинсах (ух, как же Маргарита Сергеевна ненавидела современную моду! Ну как разоденутся - тьфу, смотреть противно! Девки всегда неопрятные, неухоженные, задницы из штанов выглядывают. Не то что раньше... Э-ээх...) сосредоточенно ковыряла в мобильном телефоне (вот поколение, а! В наше время книжки читали, на танцы ходили. А эти что? Плейеры, пейджеры. Тьфу. Вот, мы раньше и без телефонов обходились. И встречи назначали, и на свидания ходили. Нет, слишком легко жить стали. Все даром достается. Автобус каждые две минуты ходит. Это не то что мы - по сорок минут на морозе... Нет, легко жить стали. Пожили бы с мое, вот я бы посмотрела!).
     Широкоскулый солдат задумчиво щелкал затвором автомата (нет, ну как же такое можно-то? Нет здесь дисциплины. Вот в наше бы время - да за такое обращение с оружием - сразу на губу. А еще лучше - под трибунал. Ишь ты, демократия!)
     Пухленькая девочка (ее Маргарита Сергеевна давно заприметила. Нескладная, прыщавенькая. Она отчего-то вызывала симпатию.) трагически держалась за живот и кривила рот так, как будто кто-то щипал ее за мягкое место (тоже мне страдалица нашлась - забыла Маргарита Сергеевна про свою симпатию - эти современные горя-то не знают. Да и труда настоящего - тоже. Потаскала бы она кирпичи, как я во время войны. Да на заводе по двенадцать часов! У-у-у, бездельники!)
     
     2. Каждый вечер Далия, уже лежа в постели, молила Бога, чтобы у нее начались месячные. Вообще-то она была из светской семьи, родители к Богу относились с недоверием, а религиозные праздники соблюдали просто чтобы показать, что и такие продвинутые люди, как они, не прочь иногда окунуться в темный мир предков.
     Далии было тринадцать. Все подружки уже давно стали девушками, а некоторые (вот повезло!) даже успели лишиться невинности. Оставаться недорослем в ее-то возрасте было невыносимо стыдно. Далия даже чувствовала некоторое ущемление в правах, потому что девочкам во время менструации разрешалось не ходить на физкультуру. В эти дни счастливые прогульщицы сидели в раздевалке или прямо на спортивной площадке, о чем-то шептались и высмеивали занимавшихся спортом мальчишек. Эти девочки уже получили другой статус. Далия смертельно им завидовала и представляла себе, как и она однажды подойдет к девочкам, небрежно бросит что-то вроде:
     - Ой, у меня сегодня тоже. Первый день. Так болит всё, - и поинтересуется, - а вы, кстати, чем пользуетесь? Я вот на тампоны перешла. Ужасно удобно.
     И все вместе приступят они к захватывающему обсуждению гигиенической темы.
     Нет, вообще наличие месячных сразу же поднимало тебя в глазах общественности. Если, например, родители начнут наезжать, можно сказать: "Между прочим, я уже способна к деторождению! Так что цыц!" И все, ничего не попишешь.
     Нельзя сказать, чтобы Далия просила Бога только о личной выгоде. Свою молитву она всегда начинала так:
     - Господи, спасибо Тебе за то, что я прожила еще один день, - это чтобы задобрить, - у меня к Тебе просьба. Сам знаешь, какая. Ну что Тебе стоит? Ну, ускорь слегка процессы в моем организме. Для Тебя - ерунда, а для меня это важно. А я молиться буду. Обещаю.
     Нередко главным пунктом ее молитвы становились проблемы мира во всем мире, свободы и равенства, счастливой жизни близких. С глупыми и мелкими просьбами она старалась к Богу не приставать. А они-то, эти мелочи, кстати, исполняются намного чаще желаний серьезных и "глобальных". Хотя, это тоже вопрос: что считать мелким, а что крупным. Вот для кого-то ее теперешнее желание покажется глупостью. А для нее это, можно сказать, главнейшее из событий...
     Не обошлось здесь, конечно, без мужчины. Собственно, ради него все и замышлялось. Ну, не только ради него, и ради себя. Даже, скорее, для себя, но для того, чтобы появился он. А то как же можно заводить отношения с человеком без такой важной детали, которая у Далии в организме отсутствовала?
     Он был необычайно красив. Все девчонки эти признавали и, конечно, были в него влюблены. Высокий, загорелый, с вьющимися волосами. От одной мысли о нем Далия приходила в трепет. А представить его рядом с собой было настолько мучительно и невозможно, что ее маленький недостаток приятно представлялся единственной помехой для счастья.
     "Вот если бы это началось, - думала она, - тогда все бы устроилось само собой".
     И жизнь складывалась в прозрачную картину того, что будет "тогда". Сейчас-то что? Так, жалкое существование и слезы по ночам. А вот потом, потом начнется настоящая, взрослая жизнь… С любовью и всем что положено.
     
     3. Автобус мчался по сонным улицам, распугивая кучкующихся голубей, и своим утробным ревом напоминал горожанам, что новый день, с его заботами, радостями, переживаниями, счастьем и успехом, пришел. Окончательно и уверенно. Пришел, чтобы подарить кому-то жизнь, а у кого-то ее отобрать; пришел, чтобы возвестить кому-то об удаче, а у кого-то ее отнять; пришел, чтобы кому-то внести порядок в семью, а у кого-то создать хаос.
     Автобус № 15 рассекал свежий мертвый воздух, наполняя его зловонием жизни. Он выполнял свой маршрут по нескольку раз в день, тысячи раз. Упрямо двигался он из одного пункта в другой, набирая пассажиров и опорожняясь, перевозя грузы, людей, чувства, мысли, надежды. Множество знакомств, расставаний, слез, мечтаний перевез этот автобус за годы работы. Миллионы дыханий, прикосновений, взглядов и улыбок похоронены в его памяти. Заключая в себе человеческие жизни, на минуты оказавшиеся в его лапах, он становится одновременно и домом, и тюрьмой. Жестяной коробкой, откуда нет выхода; чудовищем, которому стоит замыслить недоброе, и его недолгие гости превратятся в заложников. Миллионы людей в мире, как крысы на звук дудочки, шагают навстречу механическому организму. Лениво, сонно, бездумно, погружаются они в удобную и привычную емкость, как пчелы в улей; перемешиваются друг с другом, как укроп с салатом; переносятся из одного места в другое, как помидоры в ящике, и мыслят, мечтают, как цветы в горшке.
     
     4. Общество становилось все разнообразнее. Так оно всегда и бывает: сначала никого, никого, а потом - не успеешь оглянуться - тебя окружила угрожающего вида толпа. Маргарита Сергеевна, вообще-то, любила ездить в общественном транспорте. С одной стороны, конечно, неудобства - чужие запахи, чужое неприятное и липкое тепло. Но с другой - сколько интересного! Как упоительно просверлить сидящего рядом взглядом и попытаться залезть к нему в душу! Маргарита Сергеевна знала, что никогда не ошибается в своих оценках, и, изучая каждого пассажира, с удовольствием отмечала его недостатки.
     Девица с мобильным телефоном вышла (жаль, Маргарита Сергеевна не заметила, на какой остановке). Место девицы заняла пожилая женщина (на вид она была моложе Маргариты Сергеевны лет на десять, но та прозвала ее "старухой"). Эту старуху зоркая ветеранша приметила давно. Она была полная, грузная, с выкрашенными волосами. Краска не скрывала седины, местами облезла и выцвела. У женщины был вечно усталый вид, а светлые блеклые глаза светились терпеливой грустью. Она всегда ездила по одному маршруту. Садилась на окраине города. Выходила в фешенебельном районе, где стояли дорогие виллы. Сегодня "старуха" выглядела озабоченной: глаза отекшие, заплаканные; волосы не уложены, растрепались. В руках - несколько тяжелых сумок (ну, это не новость. Вечно куда-то тащится по утрам. Небось к внукам. Нет, хорошо все-таки ни от кого не зависеть).
     Тут Маргарита Сергеевна заметила нервного молодого человека, который шевелил губами и тяжело вздыхал. Его она видела впервые.
     
     5. "Все, это конец! Сколько можно! И почему все падает на голову одного человека?!" - возмущался про себя Давид, размахивая руками. Он настолько эмоционально вел внутренний диалог с самим собой, что не заметил, как заехал сидящей рядом угрюмой женщине в нос. Женщина фыркнула, но Давид не обратил на нее ни малейшего внимания.
     Удивительно, как все умеет рушиться в один момент. Нельзя сказать, чтобы всякого рода потрясения случались в жизни Давида часто, но бывало... Нельзя сказать, что он был слишком удачлив. Но и шлимазлом его не назовешь. Закончил технический колледж, получил специальность, нашел работу. А что? Вполне удачно. Ну, не так, чтобы сильно много платили, хотелось бы, конечно, больше. Тем более что если ему, Давиду, дать возможность, он всех коллег затопчет, а конкурентов побьет...
     Женился. Ну, не то чтобы самая раскрасавица. Ну, так что? Жили вроде нормально, не ссорились. Нет, ну конечно, всякое бывало. И что же, разводиться прикажете? Нет, Давид - человек основательный, раз уж что решил - точка, это навсегда. Он не какой-нибудь там пустозвон, который побежит за первой юбкой. Да и за второй, по правде говоря, он тоже не побежит.
     Человек он добродушный, добрый даже, можно сказать. Зла никому не делает. Утром - на работу (кстати, обычно Давид ездил на машине, это только сегодня - ведь все несчастья падают сразу - произошла с автомобилем неприятность), вечером - домой. Тихий, спокойный человек.
     И тут - на тебе. Приходит домой (недавно дело было), а жена говорит:
     - Все, ухожу от тебя! Сил моих больше нет с тобой жить!
     - Чего? - удивился Давид. - А что случилось?
     - Ничего, - говорит, - не могу и все. Устала.
     Ну, Давид повозмущался, конечно, поскандалил. А она уперлась, и ни в какую:
     - Надоел ты мне! Посмотри на себя в зеркало! - говорит.
     А сама-то, можно подумать! Тоже мне, красавица нашлась! Ну, он ей, конечно, высказал все.
     - Да кто тебя, кроме меня, возьмет-то? - спросил Давид.
     - Найдутся желающие, - и ушла.
     Давид, конечно, в зеркало посмотрел. Толстоватый немного. А куда она глядела, когда выходила замуж? Как будто он Дюймовочкой был! Вот правильно мама говорила. Он когда привел домой будущую жену знакомиться, мама сразу ее раскусила:
     - Ты на рот, на рот ей смотри! Если рот маленький - значит, злая. Если большой - значит, добрая.
     Вот, вот в чем загвоздка! Ротик-то крошечный, зубы не помещаются. А он куда смотрел? Эх, вспомнить бы...
     Ну да, он не красавец. Ну, можно найти и похуже. Высокий, полный блондин. Мама, например, считает его очень симпатичным...
     Нет, все-таки жена не права.
     - С тобой, - говорит, - скучно.
     Можно подумать, с ней очень весело! А он человек работающий, ему не до шуток. У него проблем вон сколько на работе. А если надо, он и об искусстве поговорить может, и о кино. Нет, нет, проблема, конечно, не в нем. Он, Давид, давно уже понял: человек всегда обвиняет другого человека в собственных недостатках. Поэтому все ее претензии можно адресовать ей назад.
     
     6.Маргарите Сергеевне надоело рассматривать пассажиров. Что она, нанялась, что ли? Честно говоря, так оно всегда и бывало, каждое утро. Сначала она всех ненавидела. Ну, может, не ненавидела, а так, недолюбливала. А потом свыкалась. И все становились какими-то родными и своими. Уже странно было представить себе автобус по-другому укомплектованный. Вот выйдет кто-то, и сразу частичка теряется. Он-то, может, даже и не подумает об этом, а Маргарита Сергеевна испытывает определенные душевные неудобства. Не так чтобы грусть. Скорее обиду.
     А зайдет кто-то новый, и уже не то. Привыкать к нему надо, приноравливаться.
     Это ж целая жизнь. Кто-то сходит раньше, кто-то позже. Разные люди появляются в разных местах. Кто-то толкнет, кто-то ногу отдавит, а другой и место уступит. И сразу так приятно становится...
     Автобус - как целый организм. Его железная оболочка - все равно что скелет. А в нем происходят настоящие жизненные процессы. Водитель - понятно, голова. Ну, Маргариту Сергеевну можно назвать сердцем (все-таки столько лет на одном месте проездить - заслужила она свое звание). А вот остальные - кто что. У каждого своя роль есть. Кто у дверей, пропускает остальных внутрь, - наверное, конечности. Кто ближе к середине - основной жизненный резерв, главные органы. И все здесь слажено, отработано несколькими поколениями пассажиров, которые разбредаются кто куда. Каждый находит свой угол...
     
     7. Когда это, наконец, произошло, Далия сильно испугалась. Все-таки настоящее счастье, как и величайшее горе, приходит неожиданно. Случилось это вчера вечером, прямо в бассейне. Это, конечно, стыдно, но зато сколько внимания сразу!
     Справившись с шоком и приняв все полагающиеся в таких случаях меры (благо у спасателей была аптечка), Далия почувствовала необычайную гордость. Так артист, прекрасно отыграв спектакль, устало и благодарно принимает аплодисменты публики.
     Новое чувство, возникшее в ней теперь, росло и увеличивалось, как горячее стекло в руках мастера. Оно раздувается, раздувается и, кажется, вот-вот лопнет. Но оно все растет и круглеет...
     Далия оглядывала мир и не узнавала его. Скорее даже, это он ее не узнавал. Она была новой, переступившей важный порог в жизни женщины, Далией.
     Окружающие смотрели на нее с уважением, уличные кошки почтительно разбегались, завидя ее. Каждый кустик и лепесток, казалось, принял ее во взрослую жизнь и ожидал теперь ее ответных действий. Природа вроде намекала: ты, мол, свое получила, теперь, будь добра, верни в виде полноценного потомства.
     Но ей сейчас было не до того. Главная мечта ее жизни сбылась. Правда, несколько неожиданно. Но какое это имеет значение?
     Утром, собираясь в школу, она сладостно представляла себе картины своего триумфа. Прощайте, насмешливые взгляды и гнусливые замечания; прощайте неуверенность и стыдливость; здравствуй, новая жизнь!
     
     8. У автобуса, как у любого уважающего себя существа, есть характерные звуки. Автобус, в самом деле, это что-то в высшей степени совершенное и организованное. Он не боится посторонних шумов и не справляет нужду, как его собратья по перевозке, лошади; он не требует тщательной подготовки и ухода, как самолет; он практичен, удобен и привычен. Но, конечно, у него все-таки есть свои неповторимые черты. Надо сказать, он многое унаследовал у своих предков четвероногих. Не говоря уж о четырех колесах, он издает непередаваемую гамму звуков. Именно гамму, начиная с самых низких нот и заканчивая самыми высокими.
     Трогаясь с места, он важно и деловито, по-стариковски, кряхтит. Кррррххх, крррххх. Низко так, басом. И сразу все проникаются чувством уважения к этому глубокому, богатому звуку, который соединяет в себе целую палитру смыслов: и тяжесть от нагруженной ноши, и необходимость общественно-полезного труда, и ответственность за пассажиров.
     Отъезжая и набирая скорость, звук менял свой окрас. Превращался в звенящий тенор, уверенный, надежный. Кррруууу, кррруууу. Уррррууу, уррррууу. Тогда этот знакомый всем гул вселял умиротворение и спокойствие.
     Блестящий, с отполированными крыльями, как генерал на параде, автобус радовал глаз. Приятно было чувствовать себя в его подвижном комфорте, как в сухих подгузниках.
     Ууууррррр, круууууу.
     
     9. Ладно бы, жена ушла. Дело неприятное, но переживаемое. Главная проблема случилась потом.
     Через несколько дней после памятного скандала Давид заметил на капоте машины (авто у него не новое, но вполне приличное) странные вмятины и царапины, как будто тыкали чем-то острым. Сначала не обратил внимания. Но с каждым днем вмятин становилось больше, а царапины - глубже. Немного поразмыслив, Давид решил, что это происки бывшей жены, и позвонил с претензиями. Она ответила, что ничего не знает, и бросила трубку.
     Еще через пару дней случилось совсем непонятное - на крыше он обнаружил окровавленный трупик то ли мыши, то ли другого грызуна. Тут уж совсем не по себе стало. В голову полезли разные мысли - и про сглаз, и про колдовство какое-то. Давид даже на всякий случай перед каждой поездкой теперь читал молитву, а в машину повесил оберег. Но странные вещи не прекращались.
     Каждый день после работы Давид тщательно осматривал автомобиль. Повсюду, даже на крыльях, появились таинственные вмятины и царапины, и нередко Давид смывал с машины чью-то кровь...
     Поехал в автомастерскую. Там только руками развели - не знаем, мол, что это такое. Начали изучать вмятины - нанесены острым тонким предметом, похожим на гвоздь, но не им. Тут уж стало совсем страшно.
     Давид перестал есть и спать. По ночам размышлял, что бы это могло быть. Грешным делом уже про НЛО подумал. А что? Кто его знает? В наше время все может быть...
     Открытие свалилось неожиданно, и лучше бы оно не открывалось. Приятнее было думать, что тебя посетили пришельцы, чем такое. В общем, однажды Давид решил уйти с работы пораньше - заехать к маме, обсудить создавшуюся проблему. И что вы думаете? Было еще светло, и он увидел, что на его машине расположилась группа здоровенных ворон, которые с наслаждением разделывали труп то ли котенка, то ли птицы какой. И эти твари спокохонько расхаживали по его машине, клевали крышу и капот и царапали дорогую краску!
     Бедный Давид чуть не расплакался. Ей-богу, обидно! И ведь не расскажешь никому. Он уже версию выдумал о тайных силах, которые его преследуют (а это, между прочим, могут быть и спецслужбы. Все-таки Давид большой специалист, а не хухры-мухры!). А тут...
     В общем, разочарованию не было предела. Отвез Давид искореженное авто в мастерскую, наплел что-то про хулиганов, а на работу сегодня поехал на автобусе.
     "Вот забыть бы все, - думал он, - сделать вид, что ничего не произошло. Хоть бы все разом кончилось..."
     Обсудив сам с собой все несчастья, Давид успокоился. Все-таки еще нет и восьми часов, и спать сильно хочется. Еще немного поволновавшись, он мирно задремал.
     
     10. Вдруг в недрах автобуса произошел взрыв. автобус накренился, закружился, упал и обезножел. Он полыхал. Красивые полированные крылья обуглились, кожаные кресла превратились в обгорелые лохмотья... Автобус лежал на боку, как подкошенный конь, а не как совершенство человеческой техники. Его пассажиры, как косточки в арбузе, беспомощные и мелкие внутри его могучего тела, не успели выбраться и спастись...