Арон Липовецкий

ТЕЛЬ-АВИВ

Не знаю, что пришло тогда тебе в голову,
но, искаженное телефонным эхом-криком,
оно было выплеснуто мне в уши какой-то фразой:
"она никогда не приедет" или "она решила не ехать".

Оглохший, я вышел из пассажа на Дизенгоф,
и вдруг оказалось,
что вечер очень душный
и у меня бездна пустого времени.

Через маленькую вечность 
я зацепился за какое-то кафе на Бен-Иуде,
где долго катал-во-рту, растирал-пальцами
кофе-пиво-салфетки.
Нет бы поразмыслить
под левантийскую музыку:
с чего бы это
(страхи твои? квартира? а может быть, дети? мама?),
но в мозгу ерничала-звенела комариком другая
совсем-между-нами потеря-нелепица,
"невермор-невермор каркнул ворон за бугор..."

Потом у моря было шумно,
оно трепалось без умолку 
во влажной на ощупь темноте.
А Тель-Авив уже набросил фиолетовые тени
на торопливую застройку прибрежных улиц,
не штукатуренных со времен мандата.
Бросая бананово-лимонные корки и кока-кольные банки
в пахучие мусорники умершего на ночь рынка Кармель,
он уходил от быстро остывающего пляжа,
оставляя меня в колючем песке посреди
никогда.

Совсем ночью заскочил Яшка,
у которого я снимал комнату,
пока он приживал санитаром у больного старика.
- Ты знаешь, случилось несчастье, - начал он.
- Неужели еще и твой старикан умер? -
удивился я своей трезвой догадке.
- А вот и ошибаешься,
он выздоровел
и теперь будет обходиться без меня...
Тебе надо бы подыскивать другое жилье.

- ...житье-бытье, - отозвалось во мне эхо.
И я уснул,
чтобы проснуться утром
в бесследно другом Тель-Авиве.