ВОРОН
Перевод Зеэва Жаботинского
Как-то в полночь, утомленный, развернул я, полусонный,
Книгу странного ученья (мир забыл уже его) -
И взяла меня дремота; вдруг я вздрогнул отчего-то -
Словно стукнул тихо кто-то у порога моего.
"То стучится, - прошептал я, - гость у входа моего -
Путник, больше ничего".
Ясно помню всё как было: осень плакала уныло,
И в камине пламя стыло, под золой почти мертво…
Не светало… Что за муки! Не принес дурман науки
Мне забвенья о разлуке с девой сердца моего -
О Леноре: в Божьем хоре дева сердца моего -
Здесь, со мною - никого…
Шелест шелка, шум и шорох в мягких пурпуровых шторах
Жуткой, чуткой, странной дрожью пронизал меня всего;
И, борясь с тревогой смутной, заглушая страх минутный,
Повторил я: "Бесприютный там у входа моего -
Поздний странник постучался у порога моего -
Гость, и больше ничего".
Стихло сердце понемногу. Я направился к порогу,
Восклицая: "Вы простите - я промедлил оттого,
Что дремал в унылой скуке и проснулся лишь при стуке -
При неясном легком звуке у порога моего".
И широко распахнул я дверь жилища моего:
Мрак, и больше ничего.
Мрак бездонный озирая, там стоял я, замирая,
Полный дум, быть может, смертным не знакомых до того;
Но царила тьма сурово средь безмолвия ночного,
И единственное слово чуть прорезало его -
Зов: "Ленора" - Только эхо повторило мне его -
Эхо, больше ничего.
И, встревожен непонятно, я лишь шаг ступил обратно -
Снова стук уже слышнее, чем звучал он до того.
Я промолвил: "Это ставнем на шарнире стародавнем
Хлопнул ветер; вся беда в нем, весь секрет и колдовство.
Отпереть - и снова просто разрешится колдовство:
Ветер, больше ничего".
Распахнул я створ оконный - и, как царь в палате тронной,
Старый, статный черный Ворон важно выплыл из него;
Без поклона, плавно, гордо, он вступил легко и твердо, -
Воспарил, с осанкой лорда, к верху входа моего -
И вверху на бюст Паллады у порога моего
Сел - и больше ничего.
Черный гость на белом бюсте, - я, глядя, сквозь дымку грусти
Усмехнулся - так он строго на меня смотрел в упор.
"Вихрь измял тебя, но, право, ты взираешь величаво,
Словно князь ты, чья держава - ночь Плутоновых озер.
Как зовут тебя, владыка черных адовых озер?"
Он прокаркал: "Nevermore".
Изумился я немало: слово ясно прозвучало -
"Никогда"… Но что за имя? И бывало ль до сих пор,
Чтобы в доме средь пустыни сел на бледный бюст богини
Странный призрак черно-синий и вперил недвижный взор -
Старый, хмурый, черный Ворон, мрачный, вещий, тяжкий взор,
И названье: "Nevermore"?
Но, прокаркав это слово, вновь молчал уж он сурово,
Словно всю в нем вылил душу - и замкнул ее затвор.
Он сидел легко и статно, и шепнул я еле внятно:
"Завтра утром невозвратно улетит он на простор -
Как друзья - как все надежды - улетит он на простор…"
Каркнул Ворон: "Nevermore".
Содрогнулся я при этом, поражен таким ответом,
И сказал ему: "Наверно, господин твой с давних пор
Беспощадно и жестоко был постигнут гневом Рока
И, изверившись глубоко, Небесам послал укор,
И твердил взамен молитвы этот горестный укор,
Этот возглас - "Nevermore".
Он чернел на белом бюсте; я смотрел с улыбкой грусти,
Опустился тихо в кресла - дал мечте своей простор;
Мчались думы в беспорядке - и на бархатные складки
Я поник, ища разгадки: что принес он в мой шатер -
Что за правду мне привел он в сиротливый мой шатер
Этим скорбным "Nevermore"?
Я сидел, объятый думой, молчаливый и угрюмый
И смотрел в его горящий, пепелящий душу взор.
Мысль одна сменялась новой; в креслах замер я, суровый,
И на бархат их лиловый лампа свет лила в упор…
Не склониться ей на бархат, светом залитый в упор,
Не склониться - "Nevermore"…
Чу - провеяли незримо, словно крылья серафима -
Звон кадила - волны дыма - шорох ног о мой ковер…
"Это небо за моленья шлет мне чашу исцеленья,
Чашу мира и забвенья, сердцу волю и простор!
Дай - я выпью и забуду, и верну душе простор!"
Каркнул Ворон: "Nevermore".
"Адский дух иль тварь земная, - произнес я, замирая, -
Кто бы, сам тебя ли дьявол или вихрей буйный спор,
Ни занес, пророк пернатый, в этот дом навек проклятый,
Над которым в час утраты грянул Божий приговор, -
Отвечай мне: есть прощенье? Истечет ли приговор?"
Каркнул Ворон: "Nevermore".
"Адский дух иль тварь земная, - повторил я, замирая, -
Отвечай мне: там, за гранью, в Небесах, где всё - простор,
И лазурь, и свет янтарный, - там найду ль я, благодарный,
Душу девы лучезарной, взятой Богом в Божий хор, -
Душу той, кого Ленорой именует Божий хор?"
Каркнул Ворон: "Nevermore!"
Я вскочил: "Ты лжешь, Нечистый! В царство Ночи вновь умчись ты,
Унеси во тьму с собою ненавистный свой убор -
Этих перьев цвет надгробный, черной лжи твоей подобный, -
Этот жуткий, едкий, злобный, пепелящий душу взор!
Дай мне мир моей пустыни, дай забыть твой клич и взор!"
Каркнул Ворон: "Nevermore!"
И сидит, сидит с тех пор он, неподвижный черный Ворон -
Над дверьми, на белом бюсте он сидит еще с тех пор,
Злыми взорами блистая, - верно, так, о злом мечтая,
Смотрит демон; тень густая грузно пала на ковер,
И душе из этой тени, что ложится на ковер,
Не подняться - "Nevermore!"…
Перевод Нины Воронель
Окна сумраком повиты... Я, уcтaлый и разбитый,
Размышлял над позабытой мудростью старинных книг;
Вдруг раздался слабый шорох, тени дрогнули на шторах,
И на сумрачных узорах заметался светлый блик, -
Будто кто-то очень робко постучался в этот миг,
Постучался и затих.
Ах, я помню очень ясно: плыл в дожде декабрь ненастный
И пытался я напрасно задержать мгновений бег;
Я со страхом ждал рассвета; в мудрых книгах нет ответа,
Нет спасенья, нет забвенья, - беззащитен человек, -
Нет мне счастья без Леноры, словно сотканной из света
И потерянной навек.
Темных штор неясный шепот, шелестящий смутный ропот,
Шепот, ропот торопливый дрожью комкал мыслей нить,
И, стараясь успокоить сердце, сжатое тоскою,
Говорил я сам с собою: "Кто же это может быть?
Это просто гость нежданный просит двери отворить, -
Кто еще там может быть?"
Плед оставив на диване, дверь открыл я со словами:
"Виноват я перед вами - дверь входная заперта,
Но так тихо вы стучали, не поверил я вначале
И подумал: - Гость? Едва ли. Просто ветра маята..."
Но в глаза мне из-за двери заглянула темнота,
Темнота и пустота.
Тихо-тихо в царстве ночи... Только дождь в листве бормочет,
Только сердце все не хочет подчиниться тишине,
Только сердцу нет покоя: сердце слушает с тоскою,
Как холодною рукою дождь колотит по стене;
Только я шепчу: "Ленора!", только эхо вторит мне,
Только эхо в тишине.
Я вернулся в сумрак странный, бледной свечкой осиянный,
И опять мой гость незваный дробно застучал в окно...
Снова дождь запел осенний, снова задрожали тени, -
Хоть на несколько мгновений сердце замолчать должно:
"Это ветер, просто ветер, дождь и ветер заодно, -
Бьют крылом ко мне в окно!"
Я рывком отдернул штору: там, за капельным узором
Величавый черный Ворон появился на окне.
Не спросивши разрешенья, он влетел в мои владенья,
Скомкал тени без стесненья, смазал блики на стене.
Сел на бледный бюст Паллады, не сказав ни слова мне,
Сел и замер в тишине.
Позабыв, что сердцу больно, я следил, смеясь невольно,
Как мой гость самодовольно в дом ворвался без стыда;
Я спросил: "Как величали вас в обители печали,
Где блуждали вы ночами, прежде чем попасть сюда?
Там, в великом Царстве Ночи, где покой и мрак всегда?"
Каркнул Ворон: "Никогда!"
Этот возглас непонятный, неуклюжий, но занятный,
Канул, хриплый и невнятный, не оставив и следа...
Как же мог я примириться с тем, что в дом влетела птица,
Удивительная птица по прозванью "Никогда",
И сидит на бледном бюсте, где струится, как вода,
Светлых бликов чехарда.
Странный гость мой замер снова, одиноко и сурово,
Не добавил он ни слова, не сказал ни "Нет", ни "Да";
Я вздохнул: "Когда-то прежде отворял я дверь Надежде,
Ей пришлось со мной проститься, чтобы скрыться в Никуда...
Завтра, птица, как Надежда, улетишь ты навсегда!"
Каркнул Ворон: "Никогда!"
Вздрогнул я - что это значит? Он смеется или плачет?
Он, коварный, не иначе, лишь затем влетел сюда,
Чтоб дразнить меня со смехом, повторяя хриплым эхом
Свой припев неумолимый, нестерпимый, как беда.
Видно, от своих хозяев затвердил он без труда
Стон печальный "Никогда!"
Нет, дразнить меня не мог он: так промок он, так продрог он...
Стал бы он чужой тревогой упиваться без стыда?
Был врагом он или другом? - Догорал в камине уголь...
Я забился в дальний угол, словно ждал его суда:
Что он хочет напророчить на грядущие года
Хриплым стоном "Никогда!"?
Он молчанья не нарушил, но глядел мне прямо в душу,
Он глядел мне прямо в душу, словно звал меня - куда?
В ожидании ответа я следил, как в пляске света
Тени мечутся в смятеньи, исчезая без следа...
Ax, а ей подушки этой, где трепещут искры света,
Не коснуться никогда!
Вдруг, ночную тьму сметая, то ли взмыла птичья стая,
То ли ангел, пролетая, в ночь закинул невода...
"Ты мучитель! - закричал я. - Тешишься моей печалью!
Чтоб терзать меня молчаньем, Бог послал тебя сюда!
Сжалься, дай забыть, не думать об ушедшей навсегда!"
Каркнул Ворон: "Никогда!"
"Кто ты? Птица или дьявол? Кто послал тебя, - лукавый?
Гость зловещий, Ворон вещий, кто послал тебя сюда?
Что ж, разрушь мой мир бессонный, мир, тоской опустошенный,
Где звенит зловещим звоном беспощадная беда,
Но скажи, я умоляю! - в жизни есть забвенье, да?"
Каркнул Ворон: "Никогда!"
"Птица-демон, птица-небыль! Заклинаю светлым небом,
Светлым раем заклинаю! Всем святым, что Бог нам дал,
Отвечай, я жду ответа: там, вдали от мира где-то,
С нею, сотканной из света, ждать ли встречи хоть тогда,
Хоть тогда, когда прервется дней унылых череда?"
Каркнул Ворон: "Никогда!"
"Хватит! Замолчи! Не надо! Уходи, исчадье ада,
В мрак, где не дарит отрадой ни единая звезда!
Уходи своей дорогой, не терзай пустой тревогой:
Слишком мало, слишком много ты надежд принес сюда.
Вырви клюв из раны сердца и исчезни навсегда!"
Каркнул Ворон: "Никогда!"
Никогда не улетит он, все сидит он, все сидит он,
Словно сумраком повитый, там, где дремлет темнота...
Только бледный свет струится, тень тревожно шевелится,
Дремлет птица, свет струится, как прозрачная вода...
И душе моей измятой, брошенной на половицы,
Не подняться, не подняться,
Hе подняться никогда!
УЛЯЛЮМ
Перевод Нины Воронель
Под унылым седым небосводом
Расставались деревья с листвой,
С увядающей, жухлой листвой,
И страшился свиданья с восходом
Одинокий Октябрь надо мной,
Одиноким отмеченный годом.
Плыл туман из пучины лесной
И стекался к безрадостным водам,
К одинокому озеру Одем
В зачарованной чаще лесной.
В кипарисовой темной аллее
Со своею душой я бродил,
Со своею Психеей бродил,
Со своею душою-Психеей,
Я на время о прошлом забыл,
И текла моя кровь горячее,
Чем угрозы разгневанной Геи;
И на время мой жребий светил
Ярче тысячи лун в апогее
В чистом храме полночных светил.
Мы роняли слова мимоходом,
И слова oпадали листвой,
Увядающей, жухлой листвой...
Нам казалось, Октябрь был иной,
Не помеченный памятным годом
(Страшным годом - смертельным исходом!),
Мы не вспомнили озеро Одем
(Хоть бывали там в жизни иной),
Не узнали мы озера Одем
В зачарованной чаще лесной.
Весть о том, что рассвет на пороге,
Мы узнали по звездным часам,
По бледнеющим звездным часам:
Там, в конце нашей смутной дороги,
Лунный блеск разметав по лесам,
Восходил полумесяц двурогий
И скользил по седым небесам,
Полумесяц Астарты двурогий
Плыл вверху по седым небесам.
Я воскликнул: "Светлей, чем Диана,
Освещая Надежд Острова,
В море скорби надежд острова,
Видя все: что не зажила рана
И что боль еще в сердце жива,
К нам Астарта идет из тумана,
В край забвенья идет из тумана,
Огибая созведие Льва,
Ореолом любви осиянна,
Не пугаясь рычания Льва,
Нас она, добротой осиянна,
Проведет мимо логова Льва".
Но душа моя, руки ломая,
Все твердила: "Уйдем поскорей!
Ах, уйдем, убежим поскорей!
Я звезды этой светлой не знаю,
Но не верю, не верю я ей!"
Прочь звала и металась, рыдая,
И дрожала сильней и сильней,
Так что крылья ее, ниспадая,
По земле волочились за ней,
Два крыла ее, с плеч ниспадая,
Все в пыли волочились за ней.
Я не слушал мольбы ее страстной,
Я в ладони ловил этот свет,
Я молил: "Окунись в этот свет
и поверь - опасенья напрасны:
Ни вражды, ни коварства в нем нет -
Это участи нашей привет,
Свет Любви и Надежды прекрасной.
Ты доверься звезде моей ясной,
И в ночи замерцает рассвет!
Под лучами звезды моей ясной
В Царстве Тьмы засияет рассвет!"
Так, стремясь успокоить Психею,
Я твердил ей подряд наобум
Все, что мне приходило на ум,
И поспешно бежал вслед за нею...
Вдруг я вздрогнул: в пролете аллеи,
Краткой надписью смутно белея,
Склеп стоял, одинок и угрюм.
Я сказал: "Ты прочти - я не смею...
Эта надпись терзает мне ум".
И душа прошептала, бледнея:
"Там слова - Улялюм! Улялюм!
Там могила твоей Улялюм!"
Грянул гром под седым небосводом,
Зашумели деревья листвой,
Опадающей, жухлой листвой;
Да, я вспомнил: безжалостным годом
Был помечен Октябрь надо мной -
Год назад я пришел к этим сводам
С драгоценною ношей земной.
Кто привел меня вновь к этим сводам
И послал мою душу за мной?
Вспомнил, вспомнил я озеро Одем
В мрачных дебрях пучины лесной!
Я узнал тебя, озеро Одем,
В зачарованной чаще лесной!