Яков Шехтер

     Сегодня от реховотской крепости остались лишь несколько арок из выгоревшего под солнцем хевронского камня. На улице имени первого пре-зидента, между мебельным магазином "Рим" и овощным ларьком, про-свечивает сквозь виноградную листву узкий проход. Обычно такие лазей-ки заканчиваются тупиком, густо пропахшим кошками, но эта выводит на небольшую лужайку, посреди которой высятся арки.
     В начале двадцатого века возле основания одной из них, располагал-ся вход в подвал, где первые предприимчивые поселенцы хранили бочки с вином. Из подвала вел ход в громадные подземелья, не уничтоженные Му-хаммадом Али сто девяносто лет тому назад. Именно из-за подвалов барон Ротшильд долго колебался, где расположить крупнейший в Палестине вин-ный завод, в Ришон Ле Ционе или Реховоте. Все решили связи: тогдашний председатель поселкового совета Ришона был женат на сестре инженера, составлявшего по поручению барона пояснительную записку. Инженер ос-торожно упомянул об опасности обвала старых погребов реховотской кре-пости и этим определил выбор.
     Свою роль в становлении еврейского ишува погреба все-таки сыграли: во времена Алии Бет, нелегального въезда репатриантов, в них прятали пассажиров кораблей после высадки на морском побережье в пятнадцати километрах западнее Реховота. Английская полиция сбивалась с ног, недо-умевая, куда могли бесследно исчезнуть несколько сотен нарушителей. Тайна погребов была одним из самых больших секретов зарождающегося государства, и ореол таинственности витает над крепостью до сегодняшне-го дня.
     Самым удачным из транспортов с беженцами был "Бар-Кохба", ко-рабль, доставивший к берегам Палестины тысячу сто пассажиров. История этого прорыва мало известна, печально знаменитые "Эксодус" и "Альтале-на" привлекают куда больше внимания. Но если оценивать успех по степе-ни выполнения задачи, то "Бар-Кохбу" можно назвать самым удачным пред-приятием за все годы существования Алии Бет.
     "Бар-Кохба" вышел из Марселя ранним утром. Стоял весенний ме-сяц март 1948 года, над капитанским мостиком тянулись с юга стаи пере-летных птиц. На траверсе замка Иф путешествие едва не закончилось, "Бар-Кохба" врезался в одну из последних в том сезоне льдин. Пробоина оказалась небольшой, команда подвела пластырь, и положение стабилизиро-валось. В обычных условиях нужно было возвращаться в порт и ставить суд-но на ремонт, но, поскольку ситуация сильно отличалась от нормальной, ка-питан решил продолжить плавание. Синоптики обещали хорошую погоду, "Бар-Кохба" обладая неплохими мореходными качествами, мог добраться до ближайшей отмели Эрец-Исраэль за полтора дня, а дальнейшая судьба корабля никого не интересовала.
     Плавание проходило точно по расписанию. Даже туман, на который сильно рассчитывал капитан, не подвел. Английские сторожевые катера, ис-кавшие "Бар-Кохбу", несколько раз прошли рядом от его, выкрашенных в серый цвет, бортов. Посадка на мель оказалась мягкой, многие пассажиры, спавшие в трюме на трехэтажных нарах, даже не проснулись. На берегу ждали грузовики, и спустя пару часов все пассажиры вместе с командой оказались в подземелье реховотской крепости.
     На такую удачу никто не рассчитывал. Организаторы были убеждены, что по примеру предыдущих транспортов, "Бар-Кохбу" обнаружат еще в нейтральных водах и отбуксируют на Кипр, в лагерь для еврейских неле-гальных эмигрантов. Поэтому продукты и воду не запасли в надлежащем количестве, и условия в подземелье с самого начала сложились не самые благополучные. По предварительному плану, в случае удачи, нужно было пересидеть несколько дней, пока уляжется переполох, вызванный прорывом, а потом начать небольшими партиями распределять репатриантов по киб-буцам. Но вышло по-другому.
     Англичане подняли страшный шум. В первый раз, за всю историю Алия-Бет целый транспорт проскользнул мимо заграждений и растворился, словно никогда не существовал. Комендант прибрежного района объявил о вводе чрезвычайного положения. Положение это по существу означало до-машний арест, жителям запрещалось выходить из своих домов, учреждения прекратили работу, дороги были перекрыты полицией. Военная жандар-мерия рыскала по апельсиновым садам и киббуцам. Но тщетно.
     Пассажиры "Бар-Кохбы" провели в подземелье около трех недель, перебиваясь с хлеба на воду. Сильнее всего раздражала темнота, свечи при-ходилось экономить, и поэтому большую часть вынужденного заключения пленники провели в кромешном мраке. Впрочем, у некоторых пассажиров оказались припасенными ручные фонарики, со встроенными динамо-машинками. Нажмешь ручку, фонарик зажужжит, словно большой шмель, и засветится. Непрерывно давить на ручку оказалось довольно утомитель-ным занятием, и спустя несколько дней, фонарики перекочевали в руки мо-лодых.
     Несмотря на запрет, группки юношей и девушек принялись обследо-вать подземелья. Вскоре обнаружилось, что в углу каждого каземата есть полузасыпанный песком и пеплом лаз в следующий. Подземелья были со-вершенно пустыми, пол, стены и потолок покрывал густой слой сажи. Все, что могло сгореть, сгорело во время штурма крепости войсками правителя Египта Мухаммада Али.
     Цепь казематов составляла второй, подземный ярус разрушенной крепости, и блуждать по нему можно было почти бесконечно. К сожалению, прогулка оказывалась довольно однообразной, и поэтому глубина вылазок обычно составляла пять-шесть подземелий. Но в конце-концов, усилия любопытствующих были вознаграждены: в одном из казематов обнаружи-лась огромная кровать, выкованная из цельного куска железа. Металл по внешнему виду напоминал нержавеющую сталь, во всяком случае, следов коррозии отыскать не удалось. Спинки украшал затейливый узор из вино-градных листьев, вперемежку с головами баранов. После многочасового об-суждения - благо времени хватало в избытке, исследователи пришли к вы-воду, что кровать предназначалась для ритуальных целей, поскольку людей четырехметрового роста история не упомнит. Увы, как и большинство тако-го рода заключений, оно свидетельствовало не об изучаемом предмете, а об эрудиции исследователей. Но об этом после, пока же кровать превратилась в место сбора молодежи. На ней они проводили долгие часы в пространных беседах, эхо от голосов спорящих гулко перекатывалось по казематам. На-говорившись, утомленные спорщики засыпали прямо на кровати. Мысль о том, что у сна в таком месте могут оказаться неожиданные последствия, никому не даже не пришла в голову.
     Спустя месяц англичане отчаялись отыскать беглецов и сняли осадное положение. Инструкторы "Хаганы" разбили пассажиров "Бар-Кохбы" на группы и начали эвакуацию. С задачей справились за две не-дели и вскоре о приключении напоминали только огарки свечей на по-лу казематов.
     Через год после благополучного завершения этой истории, в судьбе многих беглецов произошел неожиданный поворот: один раз запустив свои цепкие пальцы, крепость не желала расставаться с пленниками. Около половины пассажиров резко изменили образ жизни, пополнив население религиозных кварталов Иерусалима и Бней-Брака, а у нескольких десятков открылись экстремальные способности. Быстро обнаружилось, что яснови-дением и левитацией одарены лишь те, кто хоть раз спал на железной кро-вати. Группа "железной кровати" заложила основу самого засекреченного отдела Моссада. Сферу его действий и планы на будущее вновь избранный израильский премьер-министр получает вместе с красной кнопкой - пароля-ми запуска ракет с ядерными боеголовками.
     Взрыв иракского атомного реактора - одна из операций отдела. Ин-формация о его участии в ней просочилась в печать и вызывала взрыв, почти равный по силе уничтожившему реактор. Эскадрилья "Фантомов", якобы разбомбившая реактор, была послана только для отвода глаз. Чтобы причинить такого рода разрушения, реактор должны были отбомбить не-сколько десятков эскадрилий.
     Бочки с вином из первого каземата срочно убрали, вход в подземелье сначала загородили толстенной дверью, а потом и вовсе замуровали. Впро-чем, о необычном влиянии реховотской крепости на человеческую психику местным жителям было известно давно. И не только местным - Хаим Вейц-ман намерено выбрал Реховот как место расположения своего института.
     - Немного света разгоняет много тьмы, - любил повторять первый президент Израиля. Светом он называл науку, а тьмой, само собой разумеет-ся, остатки диких суеверий. Психометрия, по мнению знаменитого ученого, также относилась к разряду суеверий.
     - Пока я жив, - говаривал Вейцман, - в Реховоте не откроется ни одна психометрическая школа.
     Свой дом, роскошный особняк с бассейном, Вейцман выстроил пря-мо возле развалин восточной башни. Крепость сыграла с президентом свою игру; начав постройку усадьбы одним из фактических руководителей еврей-ского ишува, он праздновал новоселье уже президентом, обладателем звуч-ного титула, прикрывающего пост, лишенный всякой реальной власти и спе-циально придуманного для этой цели соперником Вейцмана - Давидом Бен-Гурионом. Будучи отстраненным от политической деятельности, Вейцман вскоре умер, и спустя несколько лет неподалеку от его могилы открылась большая школа психометристов.
     История крепости закончилась в 1811 году, когда правитель Египта Мухаммад Али безжалостно истребил ее мамлюкский гарнизон, а саму крепость стер с лица земли. Дело это оказалось вовсе не простым: если на осаду и штурм ушло несколько месяцев, то разрушение заняло три десятка лет. Жители окрестных деревень, охваченные мистическим ужасом, наотрез отказались принимать участие в сломе, и Мухаммаду Али пришлось завести менее суеверных суданских арабов. Рабочие приехали с семьями, плотно уселись на выделенной земле и после окончания работ остались в Палести-не, казалось бы, навсегда. Их деревню назвали Бар-Джезин, то есть, "не боящиеся", "смельчаки". К середине двадцатого века в ней насчитывалось около двух тысяч человек.
     Рабочие быстро снесли стены первого и второго двора, но гигант-ские башни цитадели словно смеялись над человеческими усилиями, не реагируя на солидные дозы динамита. Разрушать их пришлось с верхушки, выламывая, выдалбливая каждый камешек. Первую башню, называемую Грибом, из-за того, что ее вершину венчала куполообразная надстройка, издали походившая на шляпку гриба, ломали восемнадцать лет и добра-лись до основания только в 1829 году. Раздосадованный столь низкими темпами, наместник пригласил французского инженера. Под его руково-дством началась работа по разрушению главной башни цитадели, име-нуемой Слоном. Последний камень из ее фундамента выломали 29 янва-ря 1837 года. К тому времени арабские помощники француза настолько уверились в собственных силах, что последнюю башню цитадели уничто-жали уже без него. Работу завершили 15 июля 1841 года, и эта дата может считаться официальным концом реховотской крепости.
     Образовавшуюся щебенку Мухаммад Али хотел использовать для прокладки дорог, но местное население категорически воспротивилось. Шейхи деревень направили в Стамбул специальную делегацию, с просьбой огородить их земли от какого-то ни было соприкосновения с останками проклятого места. Султан делегацию не принял, но великий визирь долго беседовал с посланниками и в конце беседы выдал им охранный фирман.
     Мухаммаду Али пришлось долго искать место для вывоза обломков. В конце концов, их рассыпали ровным слоем вдоль берега моря, за предела-ми поселений. Песок быстро поглотил добычу, и через несколько лет на берегу осталась только возвышенность, в ясную погоду хорошо видимая из Яффо. Со временем население Палестины увеличивалось, но приближаться к этому месту никто не желал. На протяжении шестидесяти лет оно оста-валось пустынным. Только ядовитые змеи шуршали по горячему песку, и голодные чайки, пролетая в сторону рыбного порта Яффо, горько кричали над барханами. В 1908 году ничего не подозревавшие евреи купили холм и выстроили на нем город, назвав его Тель-Авив - холм весны.
     Жители Бар-Джезин слыли головорезами, словно пытаясь оправдать название деревни, и частенько тревожили еврейские поселения лихими на-бегами. Особенной доблестью считалось похищение молоденьких девушек и девочек, зрелые еврейки арабов не привлекали. Удачливый охотник уст-раивал пир и на неделю запирался с пленницей в своем доме. Еду приноси-ли друзья, они же караулили вокруг дома, на случай, если пленнице взду-мается прервать поток ласк. Невольница редко дотягивала до конца недели, если же, паче чаяния насильника, бедняжка выживала, ее немедленно пере-правляли в Судан и продавали в служанки. Над незадачливым кавалером по-тешалась вся деревня, и его шансы жениться на достойной арабской девушке резко падали.
     Делом чести похитителя было закончить неделю задолго раньше срока и выставить на рассмотрение старейшин бездыханное тело. Старей-шины внимательно разглядывали труп, и горе, горе кавалеру, если осмотр устанавливал, что смерть не произошла естественным путем. Евреечка должна была умереть только определенным образом, причем без вмеша-тельства чужеродных предметов. Нарушивший закон изгонялся из деревни, его родители сжигали ворота своего дома и, посыпав голову пеплом, справ-ляли по нарушителю поминки, как по мертвому. Впрочем, за всю историю Бар-Джезин таких "негодяев" набралось всего около двух десятков.
     В 1949 году бригада еврейской самообороны Тель-Авива атаковала деревню. Операция тщательно планировалась, но прошла еще более гладко, чем задумывалась - "смельчаки" разбежались без единого выстрела. Ко-мандир бригады приказал жителям в течение получаса покинуть дома, а старейшинам собраться возле мечети.
     - Мы повинуемся только приказам Аллаха благословенного, - усме-хаясь в бороду, ответил шейх деревни. Он был уверен, что евреи способны лишь на пустые угрозы.
     Через полчаса бойцы бригады вытащили из мечети имама с десят-ком правоверных и, отведя на безопасное расстояние, взорвали минарет. Спустя десять минут все население деревни собралось на площади перед мечетью.
     - Ваша деревня прекращает свое существование, - объявил командир. - Ровно в три часа мы начинаем взрывать дома. Кто не успеет уйти, пусть пеняет на себя.
     На площади поднялся страшный шум. Заголосили женщины, заплака-ли дети, угрожающе замахали палками старейшины. Командир бригады сно-ва поднес рупор к губам.
     - Два года назад у меня исчезла сестра, совсем еще ребенок. Я сразу понял, чьих рук это дело, и помчался в вашу деревню. Ты помнишь меня, старик?
     Шейх деревни внимательно посмотрел на командира.
     - Да, еврейская собака. Шлюха, которую ты называешь сестрой, по-дохла на второй день. А на твои деньги я подарил мечети новые молитвен-ные коврики.
     Дальнейшие поступки командира вызвали волну возмущения не только передового человечества, но и прогрессивной еврейской обществен-ности. Но как бы громко ни звучали ноты протеста, они не смогли поднять из развалин Бар-Джезин и оживить двадцать расстрелянных старейшин. Ос-тальные жители деревни в страхе рассеялись по всей Палестине и обильно приукрашенными рассказами о зверствах сионистов, положили началу мас-совому бегству арабов из Эрец-Исраэль. Спустя сто пятьдесят лет крепость сумела отомстить своим разрушителям.
     Начиная с середины тринадцатого века и до 1811 года, в Реховоте стоял мамлюкский гарнизон. Мамлюками называли воинов, которые в дет-ском возрасте попадали в рабство и доставлялись купцами-работорговцами в Египет. Здесь они обращались ислам, затем в специальной военной школе получали образование и блестящую военную подготовку. Среди мамлюков можно было встретить воинов самых различных народностей - курдов, тюр-ков, туркмен, выходцев с Кавказа (последних в Египте называли черкесами, хотя в их число входили грузины, абхазцы, и представители других горских народов). Отдельную группу составляли чеченцы, многие из которых сами продавали себя в рабство, чтобы попасть в мамлюкские военные школы.
     Обретая в конце обучения свободу, мамлюки оставались на всю жизнь преданными своему бывшему хозяину. Самые одаренные из них ста-новились военачальниками-эмирами и уже сами владели рабами-мамлюками. Больше половины эмиров составляли чеченцы. Как правило, из их числа выдвигался султан - повелитель Египта.
     Мамлюкская гвардия существовала еще при последних Аюбидах, не-задачливых потомков Салах ад-Дина. Именно она положила конец правле-нию одряхлевшей династии, захватив в 1250 году власть в государстве. Пер-вое время султаны избирались "демократическим" путем - голосованием высших эмиров, позже власть чаще всего оказывалась в руках у лидеров наи-более сильной группировки мамлюкской знати.
     Огнестрельное оружие у мамлюков развития не получило: мамлюк-ские воины считали ниже своего достоинства убивать на расстоянии. За что и поплатились - в начале XVI века Египет был завоеван турками, которые не брезговали пороховыми пушками и наголову разгромили гордых мамлюков. Остатки войска бежали в Палестину и обосновались в реховотской крепо-сти, превратив захолустный гарнизон в штаб-квартиру эмира.
     С началом египетской кампании Наполеона среди мамлюков вспых-нули угасшие, было, надежды. Посланник будущего императора, генерал Луи де Кафарелли по прозвищу "Генерал Деревянная Нога" тайно посетил реховотскую крепость и заключил с мамлюками военный союз. Спустя два месяца после начала осады Акко французскими войсками, армия мамлюков двинулась им на помощь.
     Кафарелли был из итальянцев, верой и правдой служивших Наполео-ну. Со своими солдатами он показал чудеса храбрости во время боев с рус-ской армией Суворова, потерял ногу и ходил на деревянном протезе. В Па-лестине ему повезло меньше: взять Акко, даже с помощью мамлюков, напо-леоновским войскам не удалось, а самому Кафарелли в бою отрубили руку, и он скончался от гангрены.
     Мамлюки вернулись в Реховот, султан сделал вид, что прощает не-верных подданных, и все, казалось бы, потекло по-прежнему. Но как только военная удача оставила императора, султан отдал приказ расправиться с изменниками.
     Сразу после высадки армии Мухаммада Али в Яффском порту к нему начали стекаться отряды добровольцев. Пришли, закутанные в черное, бе-дуины-следопыты, ведя на поводу беговых верблюдов. Приплыла целая флотилия рыбацких фелюг из-под Аскалуна. Прискакали на маленьких мохнатых лошадках друзы с горы Кармель. Командиры ополчения потребо-вали поголовного истребления мамлюков: мужчин, женщин и детей.
     - Во имя Аллаха благословенного! - удивился Мухаммад Али. - А вас-то они чем допекли?
     Командиры заговорили одновременно. Резкие движения их рук на-поминали сабельные удары, а голоса то и дело срывались на фальцет. Трудно поверить, будто Мухаммад Али слышал об этом впервые, но рыба сама приплыла в сеть, и турок удивленно цокал языком, закатывал глаза и сурово морщил брови.
     - Какой ужас, какой ужас! - несколько раз повторил Мухаммад и вла-стным жестом прекратил беседу.
     - Вы пойдете со мной, - сказал он, грозно устремляя взор вдаль, туда, где за густой пеленой облаков возвышались башни реховотской кре-пости. - И я обещаю выполнить вашу просьбу.
     Командиры склонились в благодарном поклоне и, чуть-чуть подтал-киваемые янычарами, быстро покинули шатер.
     Законы шариата мамлюки выполняли ревностно, куда истовее арабов и турок. Нет ничего хуже отпущенного раба: став господином, он постоян-но пытается доказать подлинность перевоплощения. Но языческое прошлое быстро не уходит; помимо общемусульманских правил у мамлюков оста-лись некоторые привезенные с Кавказа обычаи. Они как бы дополняли указания Магомета, но на чеченский лад.
     После завершения каждого мамлюкского праздника жители сосед-них деревень хоронили убитых. Сотни лет человеческих жертвоприношений крепко засели в подкорке, проникнув, возможно, и в крутые спирали генов. Жалобы в Стамбул действия не оказывали - до поры до времени связывать-ся с мамлюками султан не хотел. За два с лишним столетия мамлюкского присутствия в Палестине под жертвенными клинками погибли тысячи, если не десятки тысяч. И вот долгожданный момент расплаты наступил.
     Первый двор крепости пушки Мухаммада Али раскрошили за неде-лю, второй - за шесть дней. Мамлюки отвечали отчаянными ночными вы-лазками, отрезая от армейской туши по солидному кровоточащему ломтю. На третью неделю Мухаммад Али прекратил штурм и, превратив половину солдат в землекопов, за три дня окружил крепость огромным земляным валом. Всю ночь на вершине вала полыхали костры, и вылазкам мамлюков пришел конец.
     Турки закатили пушки на вал и принялись за цитадель. Через сутки беспрерывной канонады у артиллеристов опустились руки. Ядра отскакива-ли от черных стен цитадели словно камешки, оставляя на шершавой по-верхности блоков едва заметные полоски. Мамлюки презрительно трубили в рога, и каждый два часа вешали на "бивнях" восточной башни пленни-ков, захваченных во время ночных вылазок.
     На следующий день, перегруппировав артиллерию, Мухаммад Али начал обстрел этой башни. Сотни орудий без устали палили в ее основа-ние, канонаду слышали даже в Яффо. Тела повешенных непрерывно под-рагивали, клубы порохового дыма сносило восточным ветром на палатки янычар, охранявших главнокомандующего, покрывая их густым слоем са-жи. К вечеру пушечные стволы раскалились настолько, что обстрел при-шлось прекратить. Тщательный осмотр башни в подзорные трубы принес весьма неутешительные результаты - в ее черных стенах не появилось даже намека на трещину.
     Ночью, когда орудия остыли, турки сменили тактику. Вместо ядер пушки зарядили зажигательными снарядами, и, повернув жерла на мак-симальный угол, приступили к своей страшной работе. Лишь немногие снаряды перелетали через тридцатиметровые стены цитадели, большинство разбивались о зубцы. По черным блокам потекли огненные реки, и вскоре на валу стало трудно дышать. Но и в цитадели было не легче; падая на узкие улочки внутреннего двора, переполненные телегами со скарбом, снаряды превращали спящих под ними жен и детей мамлюков в пылающие факелы.
     Утром ворота цитадели распахнулись, и оттуда поползла длинная ве-реница телег - рассчитывая на милосердие Мухаммада Али, мамлюки от-правили из пылающей крепости свои семьи. Обоз перебрался через вал и, ожидая решения своей судьбы, замер перед палатками янычар. Главноко-мандующий срочно вызвал к себе командиров ополчения:
     - Вот он, ваш час. Делайте с ними, что хотите.
     Пришли, закутанные в черное, бедуины-следопыты, ведя на поводу беговых верблюдов. Подтянулись пропахшие морем аскалунские рыбаки. Прискакали на маленьких мохнатых лошадках друзы. Мухаммад Али вышел из шатра, небрежно взмахнул платком и вернулся к столу, допивать ут-ренний кофе.
     Через два часа растерзанные тела начали укладывать вдоль вала, со стороны, обращенной к цитадели. Завершив первый круг, приступили ко второму, а за ним - к третьему. На середине четвертого ворота распахну-лись, и мамлюки бросились в атаку. Они бежали молча, обнаженные по по-яс, не рассчитывая вернуться живыми.
     Удар был страшен, прорвав строй турецких войск, мамлюки устре-мились к шатру главнокомандующего. Их встретили янычары. Мухаммад Али сквозь распахнутый полог шатра наблюдал за битвой. Он был уверен в своей гвардии. И не ошибся.
     Цитадель горела еще неделю. Стоявшие наготове пушки выщелкива-ли картечью последние отряды мамлюков, а спустя десять дней турки взорвали "Царские" ворота и вошли в крепость. Им уже никто не мешал.
    
     Луи де Кафарелли похоронен вместе со своими солдатами на въезде в Акко. Слава прошла мимо него, совсем рядом, но все-таки мимо. Он не успел стать ни королем Италии, как обещал ему Бонапарт, ни даже марша-лом.
     Незадолго до смерти генерал пришел в сознание. Возле постели ни-кого не оказалось, штурм Акко был в самом разгаре. Кафарелли с трудом вытащил из-под подушки заряженный пистолет и выстрелил в окно. Ден-щик, прибежавший на звук выстрела, был последним, кто разговаривал с генералом. Кафарелли завещал свое оружие, ордена и имущество ветера-нам своей дивизии, а бумаги попросил передать лично Талейрану. Благода-ря исполнительности денщика, в архивах французского министерства ино-странных дел оказался дневник Кафарелли.
     " Я выехал из Яффо на арбе, влекомой двумя ослами, закутанный с ног до головы в арабскую одежду. Ткань хранила запах предыдущего хо-зяина, и к острому духу его пота я привыкал несколько томительных ми-нут. Впрочем, мысли о предстоящих переговорах, постоянно сменяемые ми-лым образом Клари, довольно быстро перевели мое внимание на другое.
     Дорогу в Реховот, а вернее, колею в сером от пыли песке, иногда переходящем в землю неестественно красного цвета, мы проскрипели за световой день. На лошади этот путь занял бы не больше трех часов, но на войне медленный способ передвижения зачастую оказывается наиболее быстрым.
     Под скрип громадных деревянных колес я разглядывал унылый пей-заж и от всего сердца благодарил судьбу, сделавшую меня итальянцем. Какое ужасное запустение прежде благословенной земли; повсюду, куда ни кинешь взгляд - следы тысячелетней смерти и разгрома. Изредка попа-даются арабские деревеньки, об их приближении мой нос сообщает забла-говременно. Группки покосившихся одноэтажных мазанок, козы, густо об-лепленные пыльной шерстью, дети с губами, разъеденными мухами, женщины, затянутые в черное до носа. Над тканью блестят любопытные глаза, я натягиваю пониже куфию и отворачиваюсь.
     Около полудня мой возница, до сих пор не обронивший ни одного звука, за исключением монотонного понукания ослов, вдруг остановился и, ткнув кнутом в сторону Реховота, довольно выразительно промычал не-сколько слов на местном диалекте арабского. После нескольких минут объ-яснений я понял, на что он хочет обратить мое внимание. Слева от доро-ги, там, где полоса песка пересекалась синей линией горизонта, чернело нечто, принятое мною за обугленный ствол дерева. Впрочем, свою ошиб-ку я понял почти сразу - до таких размеров деревья не дорастают.
     - Слон, слон, - повторял возница. - Там слон!
     Слоном в этих краях называют восточную башню цитадели; по странной причуде строителей, из ее середины выступают два гигантских камня, действительно похожих на бивни слона. Об устрашающем примене-нии "бивней" мне еще предстояло узнать.
     С каждым оборотом колес башня вырастала над горизонтом. Ее черный силуэт будил самые зловещие мысли, и я приложил немало уси-лий, дабы отогнать их. Пришлось пустить в ход самое действенное средст-во: раскрыв медальон, я вдохнул запах духов Клари. Запах поверг меня сначала в блаженство, а затем, сразу же в бешенство. Черт их всех побе-ри!!
     По мере приближения проявились остальные башни цитадели, не столь гигантские, как "слон", но также весьма внушительных размеров. Местность вдруг невообразимо переменилась; безжизненный песок смени-ли ухоженные поля, дорога приобрела нормальный вид, превратившись сначала в плотно убитую земляную полосу, а затем в мощенный булыж-ником тракт. Вдоль дороги живописно расположились уютные домики, почти полностью скрытые зеленью деревьев.
     Впереди показалась группа всадников. Неспешно приблизившись, конники остановились, преградив дорогу. Холеные жеребцы с волнистыми хвостами до земли, полосы блеска на черной шерсти, сбруя подогнана и в прекрасном состоянии. Всадники сидят ладно, у каждого на боку короткий меч, палица, обернутая красной или черной шагренью, с круглым набалдаш-ником, сборный персидский лук, кольчуга и кожаный щит. На дорогах Италии или Франции такая экипировка вызвала бы удивление или смех, но здесь, на этой древней земле, она кажется естественной и даже краси-вой.
     - Мамлюки, - буркнул возница. Но это я уже и сам понял. Соскочив с арбы, я сдернул куфию и, вытащив фирман, протянул его ближайшему ко мне всаднику. Ловко наклонившись в седле, он подхватил его, мгновен-но развернул и, пробежав глазами, спрятал за пазуху. Конники расступи-лись. Я уселся на арбу, и мы заскрипели дальше.
     Всадники разбились на две группки, расположившись по обе сто-роны дороги, образуя то ли почетный эскорт, то ли пикетирование. Во вся-ком случае, между мной и мамлюкскими деревушками возникла живая преграда. Спустя час мы оказались перед воротами реховотской крепости.
     В ее стенах я провел почти неделю, и воспоминания об этих днях никогда не изгладятся из моей памяти. Я будто попал в ожившую восточную сказку, с ее султанами, рабами, палачами и гуриями. Собственно переговоры составили малую толику времени, проведенного в крепости, больше по-ловины ушло на степенное возлежание на оттоманках, обитых алой парчой, неспешное вкушение истекающих медом сластей и дурманящего кофе. Ни вина, ни более крепких напитков мамлюки не употребляли, но после трех чашечек кофе я чувствовал себя, словно после бутылки бургундского.
     Кроме эмира, решение о совместном выступлении должен был поддержать имам. Ни к тому, ни к другому меня сразу не пустили, а под-вергли утонченной пытке восточных пиров. После первого из них, с началь-ником канцелярии эмира, я решил воздержаться от приема пищи, по меньшей мере, на ближайшие сутки, но спустя три часа меня с величайшей обходительностью пригласили к асфахсилару - правой руке визиря. Есть я уже не мог, и меня долго и осторожно расспрашивали о здоровье, семейном положении и прочих, сопутствующих общему недовольству причинах. По-сле пира у асфахсилара последовало приглашение к самому визирю, затем к эмиру. Потом к помощнику имама, к наследнику имама, к самому имаму, к наследнику эмира, к начальнику его гвардии. На третьем пиру я, наконец-то, обратил внимание на то, сколько едят мои сотрапезники, и понял свою ошибку. Блюда, уставленные самой изысканной снедью, уносили почти не-тронутыми, за весь пир вельможи съедали по крохотному ломтику жареной баранины, несколько долек персика, две-три виноградины. Я принялся копировать жесты хозяев, величаво отклоняя предлагаемые яства, и к четвертому пиру смог перевести разговоры в интересующее меня русло.
     Нет, о делах мы не говорили, но на мои расспросы об истории кре-пости, быте и обычаях мамлюков, мне отвечали с охотой и так подробно, что за несколько дней я стал неплохо разбираться в происходящем вокруг.
     Несколько раз мне удалось совершить довольно продолжительные прогулки по крепости, продиктованные не совсем праздным любопытством. Сегодняшние союзники завтра могут оказаться врагами, а знакомство с фортификационными сооружениями потенциального противника никогда не бывает лишним.
     Крепость представляет собой почти правильный треугольник, осно-вание которого тянется с севера на юг, а вершина смотрит на восток. Высо-та стен первого и второго дворов - порядка десяти метров, цитадели - око-ло сорока. Цитадель образует вершину треугольника, ее западная стена де-лит его на две неравные части. Оставшаяся трапеция в свою очередь также разделена на две части, именуемые первым и вторым дворами.
     Восточную башню цитадели называют "слоном", северную "гри-бом", из-за куполообразной надстройки, издали похожей на шляпку гри-ба, южная безымянна. Разница в архитектуре цитадели и дворов огром-на: цитадель - воистину циклопическое сооружение, сложенное из гро-мадных черных блоков, стены и башни дворов - традиционная постройка крестоносцев. Зодчие принадлежали к совершенно разным народам и рабо-тали в разные исторические эпохи. Думаю, что между завершением цита-дели и началом возведения дворов прошли многие века.
     О строителях крепости у мамлюков не осталось почти никаких све-дений, кроме смутных преданий и легенд. Все мои попытки разузнать при-мерный возраст строений, материалы, имена руководителей строительства ни к чему не привели. Жаль, такого рода сведения зачастую приносят не-мало пользы, иногда неожиданного свойства.
     В стенах цитадели пробиты трое ворот и еще трое - в стенах первого и второго дворов. Ворота в юго-восточной стене цитадели называются "Салах ад-Дин", их створки покрыты слоем почерневших от времени и смо-лы расплющенных доспехов. Молва утверждает, будто доспехи принадле-жали рыцарям, разгромленным Салах ад-Дином в решающей битве у Гине-саретского озера. Для предохранения от ржавчины доспехи обильно полили смолой, и ворота как нельзя лучше вписываются в мрачный фон стен цита-дели.
     Я простоял несколько минут перед створками, пытаясь угадать гербы, некогда украшавшие панцири и щиты, но время, и молот кузнеца сделали свое дело. Можно только гадать, какие славные имена носили их бывшие владельцы - цвет европейского рыцарства! Сколько прекрасных дам не до-ждались возлюбленных, сколько песен не спели благородные кавалеры под балконами своих избранниц! Если бы эта битва закончилась по-другому, се-годняшняя Европа приобрела бы иной вид. Более рыцарственный, более благородный, более духовный, наконец!
     На северо-востоке располагаются "Царские ворота", сквозь них когда-то внесли тело последнего царя из династии, построившей крепость. После этого ворота были запечатаны и больше никогда не открывались. По ле-генде, в конце дней ангел-разрушитель крепости войдет в нее именно через эти ворота. Несомненно, это должно быть существо иного порядка, потому что разрушить столь гигантское сооружение не в силах человеческих!
     Створки ворот вытесаны из кусков скалы и вставлены в громадные каменные петли. Высота створок около десяти метров, толщина не меньше трех. Каменный засов, запирающий ворота изнутри, представляет собой колонну, диаметром около полутора метров и длиной не менее пятнадцати. Он располагается на высоте двух с половиной метров, и я не могу себе представить, кто и каким образом извлекал эту щеколду и как устанавливал обратно.
     Посредине ворот выстроена небольшая башня, таким образом, створки оказались наглухо запертыми. В башне располагается темница для приговоренных к смерти. В ней они проводят свою последнюю ночь, а ут-ром их выводят на вершину "Слона" и вешают на бивнях.
     Третьи ворота цитадели - "Яффские", пробитые в западной, внут-ренней стене, соединяют ее со вторым двором. Видимо, в древности дорога, ведущая в Яффо, начиналась у этих ворот.
     В сопровождении телохранителей я несколько вечеров бродил по улицам первого и второго дворов. Несмотря на скученность и множество лавочек, занимающих первые этажи, они чисты и опрятны, стены домов аккуратно побелены известкой. Невольники убирают мусор несколько раз в день и немедленно вывозят его за стены. Жители крепости - в основном вои-ны асфахсилара и их семьи. Мужчины большую часть дня проводят в отта-чивании боевых приемов, женщины торгуют в лавках. Приказом эмира жителям окрестных деревень запрещено заниматься торговлей, таким об-разом, все время феллахов посвящено обработке земли и скотоводству.
     Развлечений у мамлюков практически не существует. Они весьма на-божны и каждую свободную минуту стараются провести в медресе, за изу-чением Корана. Театры и прочие, привычные для европейца зрелища, здесь отсутствуют начисто. Единственным видом общественных развлечений можно назвать публичные казни.
     В день казни, когда первые лучи солнца освещают вершину "Сло-на", над крепостью раздается хриплый вой рогов. Из своего окна я каждое утро наблюдал удивительные метаморфозы камней главной башни. Чер-ные ночью, они краснеют с появлением голубого сияния за горизонтом. Солнце еще не взошло, но небо начинает потихоньку приобретать перла-мутровый оттенок, словно чешуя рыбы, только что вытащенной из моря яффскими рыбаками. Несколько минут вершина "Слона" совершенно красна, затем, когда первые лучи выскальзывают из-под горизонта, камни желтеют, а углубления и выбоины между ними наливаются чернотой. С по-явлением краешка солнечного диска красный цвет исчезает, желтизна корич-невеет, затем чернеет и, когда солнце полностью освещает башню, она приобретает свой естественный, черно-коричневый, с бурыми проплешина-ми, вид.
     Приговоренного, мужчину или женщину, раздевают донага и выводят на вершину башни. Прямо под рогами прорублены небольшие двери, не-счастного ставят на порог, вдевают шею в веревку, наброшенную на рог, и толкают. Рога сделаны из черного мрамора и слегка изогнуты в середине, а в конце снова приподняты, словно настоящие слоновьи бивни. Соскальзывая по полированному мрамору, жертва останавливается точно в центре выемки и начинает свой недолгий танец. Тела повешенных не снимают, и они висят на бивне до тех пор, пока не рвется гниющая плоть шеи, оставляя голову сушиться на безумном солнце. В конце-концов головы тоже падают вниз, их собирают и за большие деньги продают родственникам повешенного. К то-му времени голова превращается в мумию и может храниться десятки лет. По преданиям мамлюков, ее присутствие в доме приносит удачу, поэтому, если родственников не оказывается или они не в состоянии купить столь до-рогой амулет, голова продается на рынке тому, кто предложит наибольшую цену.
     Казни происходят довольно часто, поэтому жертва, как правило, уда-ряется с размаху о труп своего предшественника. Последние секунды жиз-ни несчастных отравлены ужасным зловонием разлагающегося трупа.
     Руки приговоренному не завязывают и иногда казнь продлевается не-обычным образом, из-за которого, собственно, и собираются под "слоном" толпы любопытных.
     Особо ловким удается, ухватившись руками за веревку, распутать петлю и взобраться на бивень. Такое хоть и не часто, но происходит. Однако радость спасенного быстро сменяется жесточайшими муками; открыть дверь в башню снаружи невозможно, вскарабкаться вверх по ее камням - тоже. "Бивень" медленно раскаляется под солнцем, превращаясь в сково-родку, на которой неторопливо поджариваются ступни и колени несчастно-го. Обоженная жертва проклинает то мгновение, когда решила выпутаться из петли, сменив быструю смерть на длительные мучения. После часов мольбы и плача, несчастный бросается с бивня и разбивается о камни.
     Некоторым удается заблаговременно распутать веревку, они подкла-дывают ее под себя и тем самым продлевают мучения еще дольше. Случа-лось, что приговоренный просиживал на "бивне" несколько суток и, на-страдавшись от дневного зноя, ночного холода, голода и жажды, терял соз-нание и сваливался вниз. Впрочем, одна история закончилась относительно благополучно, и я не могу удержаться, чтобы не привести ее целиком.
     Когда это произошло, уже никто толком не помнит, может быть пять-десят лет тому назад, а может, и сто пятьдесят. В крепость привезли партию рабов и первым делом отобрали тех, из кого могли получиться мамлюки. Лучшим оказался славянин, огромного роста, жилистый, со стриженными под горшок волосами. Ему дали кличку - Жила - и взяли в оборот. Спустя три месяца тренировок он уже мог выдерживать бой на деревянных мечах с начинающим мамлюком, а через полгода ему предложили принять ислам и выйти на волю. Жила согласился. Но на будущее, как выяснилось, у него были несколько иные планы.
     Дело в том, что воины и рабы, готовящиеся стать воинами, трениро-вались внутри цитадели, на специальной арене перед домом эмира. Прави-тель, в прошлом лихой боец, любил посреди решения государственных про-блем освежить взгляд рукопашной схваткой, а иногда и сам выходил раз-мяться на деревянных мечах. Вместе с эмиром за боями наблюдала и его дочь, которой скоро предстояло выбрать лучшего из бойцов и стать его первой женой. Дочь выбрала Жилу и даже втайне переправила ему знак о своем выборе. Знаком служили расшитые бисером туфельки; по обычаю мамлюков, когда женщина снимает перед мужчиной обувь, она сдается, признавая свою покорность. В европейской культуре таким знаком, навер-ное, может служить снятие корсажа.
     Все было бы прекрасно, если б перед самой церемонией посвящения не открылось преступление Жилы. Войдя в сговор с другими рабами, он украдкой варил хмельное и продавал его воинам. Узнав о столь вопию-щем нарушении законов шариата, эмир приказал повесить отступника.
     Казнь состоялась на следующее же утро. Дочери эмира сообщили обо всем когда вой рогов разрезал влажный воздух рассвета. Тысячи мам-люков наблюдали, как распахнулась дверь на вершине башни и оттуда выва-лилось тело преступника. Ловко подтянувшись на веревке, Жила уцепился одной рукой за "бивень", второй распутал петлю и взобрался верхом на рог. Вся операция заняла несколько секунд. Усевшись поудобнее, он при-ветственно помахал рукой толпе, развязал веревку и перебрался к телам двух повешенных, мерно покачивавшихся под утренним ветерком. Резкими ударами ног он разорвал полусгнившую плоть, и сбросил тела прямо на головы любопытным. Развязав веревки, Жила отправил головы несчастных вслед за телами, а сам переполз к основанию бивня.
     Прошел час, другой, третий. Толпа не рассеивалась, ожидая, когда солнце раскалит бивень. К полудню Жила встал. Мамлюки завыли от пред-вкушения. Жила приветственно помахал им небольшим ковриком, спле-тенным из добытых веревок, расстелил его на бивне, принял удобную позу и замер.
     Больше ждать было нечего, Жила мог просидеть в такой позиции много часов, если не дней. Толпа начала рассеиваться.
     К вечеру дочь эмира передала отцу записку, заперлась в своей ком-нате и открыла окно. Прочитав послание, эмир прервал совещание с ас-фахсиларом и быстро прошел на женскую половину. Отослав слуг, он о чем-то долго разговаривал с дочерью через запертую дверь. Как потом вы-яснилось, в записке дочь эмира прощалась с отцом и требовала немедленно освободить Жилу. В противном случае, она поклялась выброситься из окна на камни дворцовой площади.
     После недолгих уговоров эмир сдался и пообещал оставить Жилу в живых. Зная коварный характер отца, дочь потребовала еще одного обе-щания, что избранник всегда будет с ней. Эмир дал слово, и дочь отперла дверь.
     Правитель не обманул: Жилу втащили обратно в башню, одели и привели к эмиру. А на следующий день правитель объявил о свадьбе доче-ри с асфахсиларом. Оскопленный Жила был приставлен к ней в качестве евнуха.
     По европейским представлениям, эмир провел собственную дочь. Рассказ вызвал у меня гнев, но, присмотревшись к реакции собеседников и задав несколько вопросов, я понял, насколько мои представления далеки от мамлюкских.
     Оскопив Жилу, эмир ввел его в состав дивана. По обычаям, заве-денным в крепости, заниматься решением политических вопросов может только мужчина, освобожденный от давления главной страсти. Скопцы живут в отдельном дворце, примыкающем к дворцу эмира и, не испыты-вая ни в чем недостатка, спокойно предаются распутыванию государст-венных головоломок.
     Жила оказался не только ловким воином, но и смышленым поли-тиком. Довольно скоро он продвинулся в первый ряд советников эмира, а спустя несколько лет стал заместителем визиря. Власти, роскоши и покоя он получил куда больше, чем, если бы женился на дочери эмира. Жила прожил долгую жизнь и умер глубоким стариком, окруженный почетом и уважением. Останься он воином, его конец наступил бы куда раньше.
     " Настоящий мамлюк не доживает до тридцати пяти", - гласит по-словица. Вдовы, как правило, больше не выходят замуж и посвящают ос-таток дней воспитанию новых воинов. "Остаток дней" часто начинается в 19-20 лет, и участи мамлюкских женщин можно только посочувствовать.
     Чем больше я погружаюсь в подробности культуры мамлюков, тем меньше я понимаю, для чего Франции понадобился этот поход. Мы ни-когда не станем для туземцев ни друзьями, ни наставниками, ни даже господами. Наши представления обо всей массе человеческих отношений бесконечно далеки друг от друга. Даже завоевав эту страну и поставив в каждой деревне гарнизон, мы не превратимся в хозяев, поскольку понятие собственности и владения у мамлюков совершенно иные. Иногда мне даже кажется, будто общее у нас с ними только физиологическое устройство тела.
     Тут до сих пор царит рабство, и раб для господина просто вещь. Если хозяин приводит к себе на ночь невольницу, у законных жен этот поступок не вызывает чувства ревности: разве можно ревновать к ночно-му горшку? Рассматривая положение мамлюкских женщин, я могу только дивиться, насколько Европа отдалилась от Азии и какой невероятно длин-ный путь предстоит пройти туземцам, дабы хоть немного приблизиться к современной цивилизации.
     Хотя, столь любезные нашему сердцу француженки куда коварнее простодушных обитательниц мамлюкских гаремов. Мы отплыли из Мар-селя в июне, и Клари специально примчалась из Парижа, дабы одарить меня на прощание двумя ночами любви, которые, словно генеральские эполеты, вознесли меня на вершину блаженства. Сколько было клятв, слез и поце-луев! Она обещала писать, и я верил, верил каждому ее слову.
     На пристань она явилась вместе с отцом, забавным пузаном Дезире, и так трогательно махала платочком, что даже Командующий не выдержал и наставил на нее свою подзорную трубу. Наверное, он подумал, будто она пришла провожать его, по старой памяти, опять его, но правда состояла в том, что на сей раз провожали меня!
     Я получил одно короткое письмо, и после разгрома нашего флота в Абу-Нире связь с Францией прервалась. Месяц назад, прорвавшееся через английскую блокаду судно привезло пачку газет, и на первой же, случайно раскрытой странице, я прочитал о ее свадьбе. Паршивка выскочила за Бернадота, парвеню и паркетного шаркуна, с трудом выигравшего два сражения. Но сегодня важно не сколько битв ты выиграл или проиграл, а скольким шаркунам сумел угодить. Какое низкое коварство, какая на-смешка над простыми чувствами солдата! Ее счастье, что я не могу по-пасть в Париж, иначе я бы застрелил этого прощелыгу, как куропатку, а ей бросил бы в лицо медальон, который она со слезами вручила мне после ночи любви! Черт их всех побери!!
    
    
     Из дневника Луи де Кафарелли
     Перед самым отъездом я сумел выбраться за крепостные стены. План внутренних фортификаций, тщательно зашитый в правую штанину, требо-вал дополнений, получить их можно было, только обследовав крепость снаружи. Поводом для вылазки послужило посещение мамлюкского клад-бища. Кладбище расположено против северо-восточной стены цитадели и на прощальном обеде с асфахсилархом я, как бы случайно, упомянул о почете, с каким во Франции относятся к воинам, павшим в боях за сво-боду и независимость республики. Их могилы превращаются в места по-клонения: представители иностранных держав, посещающие Францию, считают своим долгом навестить захоронения и отдать дань памяти ге-роев. Асфахсилар согласно покивал головой, и я тут же попросил разреше-ния совершить аналогичный поступок по отношению к мамлюкским храбрецам. После секундного колебания разрешение было даровано.
     Обед у асфахсилара закончился поздно, но до темноты оставалась еще несколько часов, и я решил гнуть ветку, пока она молода. Мой про-водник-охраник-соглядатай тенью следующий за мной всю эту неделю, чрезвычайно удивился, и тут же помчался за указаниями. Вернувшись, он заботливо предупредил, что ворота закрываются с последними лучами солнца, а ночевать за крепостной стеной строго запрещено.
     Когда мы вышли из "Салах-эт-Дин" солнце стояло еще высоко, не вызывая причин для беспокойства. Сразу за створками проводник свер-нул налево, втиснулся в небольшую нишу в стене и поманил меня рукой. Я приблизился, не совсем понимая, чего он от меня хочет, как вдруг стена за его спиной повернулась, образовав узкий проход, проводник нырнул в него, и пропал. Я последовал за ним, стараясь запомнить точное расположение ниши.
     Крепость, вне всякого сомнения, опутана подземными ходами и ла-зами, ведут они в разные места, но один конец у любого хода всегда находится внутри стен. Ход через несколько шагов резко повернул на-право, потом налево. Темнота, после яркого дня, показалась ослепляющей: опираясь обеими руками за шершавые стены, я продвинулся на несколько метров, пока не наткнулся на прохладную кладку. Идти дальше было некуда. В эту секунду раздался оглушающий скрип, и темноту прореза-ла молния. Так мне показалась в первую секунду, молния не исчезла, а начала расширяться, обращаясь в щель, а затем в проход. Протиснув-шись сквозь него, я оказался на узкой полоске земли между черными стенами цитадели и рвом. Проводник ожидал меня, затаив улыбку, по-хоже, дверь, запирающую выход, он закрыл специально, чтобы напугать меня темнотой подземелья. Не заметив на моем лице признаков страха или напряжения, он, слегка разочаровался, ткнул рукой на еле заметную тропинку и двинулся в путь.
     Шли медленно, продираясь сквозь заросли засохшего кустарника, судя по всему, по тропинке давно никто не ходил. Горько пахло полы-нью, юркие ящерицы, нервно подрагивая хвостами, разбегались по щелям между камнями. Блоки, из которых сложена стена, чудовищны, длина большинства около десяти шагов, некоторые достигают восемнадцати. Высота блока составляет около половины длины, сложность постройки крепости сравнима только с пирамидами Египта: невозможно представить, кто и каким образом поднял верхние блоки стены на сорокаметровую высоту. Поверхность стены ровная, за монолит базальта не удалось заце-питься ни одному растению.
     Примерно через четверть часа ходьбы мы обогнули "Слона" и вы-шли на северо-восточную часть цитадели. Не знаю, чем объяснить охва-тившее меня чувство, но, проходя мимо основания "Слона", я пережил нечто похоже на страх. Воздух вокруг башни слегка дрожал, наверное, дело в перепаде температур: вокруг основания уже лежала глубокая тень, в то время как верхушка была ярко освещена пылающим солнцем. Про-водник тоже ускорил шаг, и вскоре мы оказались с внешней стороны "Царских" ворот.
     Тропинка привела на довольно большую площадку треугольной фор-мы - основание треугольника примыкало к каменным створкам ворот, а узкая часть заканчивалась деревянным мостом. Мост узкий, на нем с тру-дом разойдутся двое мужчин, и выглядит хлипким: при первых призна-ках опасности его, скорее всего, немедленно сожгут. В любом случае, как средство переброски пехоты под стены он непригоден, кроме того, "Царские ворота" не самое лучшее место для штурма.
     Площадка замощена булыжником, и содержится в порядке, нет ни мусора, ни травы. Посреди площадки возвышается пирамида, точное по-добие египетских, только высотой в два человеческих роста. Вдоль осно-вания пирамиды тянутся глубокие канавы, заполненные черной, отврати-тельно пахнущей грязью. Присмотревшись, я понял, что сгустки и комки есть не что иное, как свернувшаяся кровь. Неужели мамлюки приносят человеческие жертвы? И для чего меня привели сюда, напугать или в отместку за любопытство?
     Заметив мое замешательство, проводник пустился в объяснения, и все быстро встало на свои места. Кровь принадлежит баранам, которых род-ственники режут в день смерти воина, узкий мост ведет прямо на клад-бище, откуда баранов приволакивают к пирамиде. Сама пирамида стоит на этом месте несколько веков, кто ее построил и с какой целью уже никто не помнит. Последние двести лет она олицетворяет мужество и стойкость мамлюкских воинов, нечто вроде памятников, которые мы ста-вим на площадях городов Франции. Разница между варварскими обычая-ми Востока и просвещенным Западом состоит лишь в том, что на тор-жественный обед в годовщину смерти, мы, возвращаясь с кладбища, приносим из лавки уже готовое мясо, а тут его режут в непосредственной близости к могиле. У каждого народа свои традиции, и принимать их нужно такими, какие они есть.
     По мосту мы перешли на кладбище. Способ захоронения у мамлюков весьма своеобразен, и мне пришлось задать несколько вопросов, пока порядок процедуры не прояснился окончательно.
     Умершего раздевают догола, затем зашивают в специальный мешок из грубой ткани черного цвета и укладывают в могилу. Могила - это глубокая траншея, в одной из боковых сторон которой выкопана ниша. Тело укладывают в нишу, закрывают каменной плитой и могилу зары-вают. На холм водружают памятник, нечто напоминающее пирамиду из камней и ждут, пока она обвалится. Каким-то образом время разложения тела связано со временем разрушения пирамиды. Траншею вскрывают, извлекают из ниши кости, тщательно смывают остатки не успевшей до конца разложиться плоти и переносят в Усыпальницу. На освободившее-ся место укладывают другое тело, и цикл повторяется.
     Усыпальницей называется расположенный полукругом холм, по своей длине почти равный северо-восточной стене цитадели. Сторона холма, обращенная к крепости, облицована белым мрамором и в плитах, словно ячейки в сотах, пробиты ниши, по высоте и ширине равные ве-личине кортика. В нишу укладывают кости и закрывают ее табличкой с именем.
     По моей приблизительной оценке, в Усыпальнице за пятьсот лет захоронено около тридцати тысяч мамлюков, следовательно, сегодня под началом асфахсилара не более полка конницы. В масштабах европейских битв Франции такой союзник может показаться просто смешным, но здесь все выглядит совсем иначе и полк мамлюкской кавалерии может принести Командующему ни с чем не сравнимую пользу.
     Пытаясь как можно более точно определить количество захоронений, я, напустив на себя вид скорбной почтительности, прошел от одного края холма до другого, внимательно рассматривая таблички. Некоторые из них были пустыми, видимо ожидая будущих хозяев. Меня удивило, что пус-тые ниши не сосредоточены в одном месте и спросил об этом провод-ника. Его ответ оказался совершенно неожиданным, даже после недели пребывания среди мамлюков, я плохо себе представлял, насколько живы в их среде средневековые суеверия и сказки.
     С полной серьезностью проводник объяснил, будто когда пирамида на могиле не обваливается, ее спустя три года вскрывают, и всегда обна-руживают пустую нишу. Это означает, что воина взял к себе Хозяин Башни.
     Произнося это имя он выразительно посмотрел на "Слона", давая понять, о какой башне идет речь. На мои дальнейшие вопросы проводник наотрез отказался отвечать: не помогли ни золотые монеты, ни посулы и обещания. Во время нашего разговора из вершины башни вырвался столб пламени и бешено затанцевал над зубцами. Спустя минуту пламя успо-коилось и превратилось колеблющийся под ветром огненный палец. Я наблюдал его и раньше, по объяснениям, огонь служил ориентиром для отрядов мамлюкской кавалерии, патрулирующей по ночам дороги, словно свет маяка для кораблей в океане.
     Маяк зажигали незадолго до наступления темноты и, увидев его, проводник страшно заторопился. Обратную дорогу до ворот мы продела-ли почти бегом, но на ходу он успел рассказать, что факел зажигают для воинов Хозяина Башни, превращенных в ифритов. По ночам они вы-летают из окон в верхнем ярусе "Слона" и пьют огонь.
     Напившись, ифриты становятся очень злыми и рыщут по окрестно-стям в поисках добычи. Горе незадачливому путнику, опоздавшему ук-рыться в стенах крепости или позабывшего плотно запереть за собой дверь. Ифриты высасывают из него кровь, а труп относят в Башню. Хо-зяин вкладывает в тело душу волка и отправляет на задание. Задание всегда одно - отыскать в указанной Хозяином стране врага мамлюков, приблизиться к нему и заколоть отравленным кинжалом. Волк не боится смерти, почти не нуждается в пище и отдыхе, цель его существования - выполнить приказ Хозяина. Он может неделями поджидать врага в засаде и умрет с радостью и облегчением.
     На мой вопрос, значит ли это, что у мамлюков кроме имама и эмира есть еще один руководитель - Хозяин Башни, проводник замолк и до возвращения в крепость не произнес ни одного слова.
     Все мои дальнейшие попытки разузнать что-либо не принесли ника-ких результатов. Я натыкался на удивленное поднятие бровей и уклончи-вые ответы. Тем не менее, по реакции собеседников я пришел к совер-шено однозначному выводу: в крепости существует некая тайная струк-тура власти, основанная на суевериях и страхах, и ее сила сравнима, ес-ли не превышает силу эмира. Все это нужно иметь в виду при даль-нейших контактах с мамлюками".
    
     На этом заканчивается дневник генерала Луи де Кафарелли, вернее его часть, имеющая отношение к истории реховотской крепости. Многие страницы генерал посвятил описанию интимных подробностей своей жизни, и сведению счетов с более удачливыми в военной карьере со-служивцами. Поскольку Клари Дезире, последняя любовница генерала, через сводную сестру вышедшую замуж за Жозефа Бонапарта, стала ча-стью императорской семьи, Талейран, получивший дневник, благоразум-но скрыл его в архивах министерства иностранных дел. Муж Клари, Бернадотт, через несколько лет стал королем Швеции и дневник, ком-прометирующий королевскую чету, остался на месте, дожидаясь своего часа. Однако весьма вероятно, что о нем просто-напросто позабыли.
     К сожалению, о тайной структуре власти в крепости мамлюков практически ничего кроме, упоминания в записках генерала, неизвестно. Пожар, уничтоживший крепость уничтожил вместе с нею и все доку-менты. Сами же мамлюки были почти поголовно истреблены, поэтому сегодня мы можем только строить догадки и высказывать предположе-ния.
     Скорее всего, в реховотской крепости действовали последователи Хасана, Старца горы, основателя секты ассасинов из Аламута. После того как Халаку, внук Чингисхана, разрушил Аламут, центр деятельность секты перенеся в Египет. Вероятно там, под ее влияние подпали и мамлюки. Можно даже предположить, что райский сад, построенный Хасаном в аламутской крепости, был восстановлен в главной башне реховотской.
     Про аламутский сад осталось довольно точное свидетельство: Хала-ку-хан, захватив крепость, приказал своему визирю Джувейни исследовать библиотеку преемников Старца Горы. Джувейни оказался настоящим уче-ным, за несколько лет работы он пересмотрел тысячи томов библиотеки и написал книгу, в которой подробно рассказал об организации ассаси-нов, принятых в ней обычаях и обрядах. Благодаря этой книге стало из-вестно то, что раньше открывалось лишь самым посвященным.
     Название секты Джувейни выводит от слова "гашиш", которым одурманивали неофитов. Обряд посвящения в члены секты происходил примерно следующим образом:
     " После того, как юноша, выпив дозу усыпляющего питья, погружал-ся в глубокий сон, его переносили в один из уголков чудесного сада. Когда он пробуждался, взору неофита представало великолепное зрели-ще: очаровательные полунагие девушки пели и танцевали вокруг него. Ошеломленному юноше гурии предлагали на золотом подносе самые изы-сканные яства, а после того, как он насыщался, развлекали его изощрен-ными любовными ласками.
     В саду росли роскошные деревья, усеянные плодами, по мраморным руслам струились ручейки. Попробовав напиться, юноша с изумлением понимал, что пьет вино. Опьянев, он засыпал, а, просыпаясь, оказывался в объятиях новых гурий. Такая райская жизнь продолжалось три или че-тыре дня, пока юношу вновь не усыпляли снадобьем и выносили из са-да. Проснувшись, он был абсолютно убежден, что побывал в раю и готов был на любые поступки, дабы вновь очутиться среди гурий".
     Марко Поло, посетивший в 1271 году Аламут, оставил похожее описание:
     "В очаровательной долине между двумя высокими горами Старец Горы разбил роскошный сад, где росли все диковинные плоды и благо-вонные кусты, какие только можно было отыскать. В разных уголках са-да высились дворцы разнообразной архитектуры, украшенные золотом, картинами и богатыми шелковистыми коврами. Тут и там били родники, из которых текли подаваемые по невидимым трубам вино, молоко, мед и чистая вода. Каждого, кто попадал в это благословенное место, встречали соблазнительные девушки, обученные искусно петь, танцевать, играть на музыкальных инструментах, а главное, им не было равных в искусстве обольщения. Одетые в драгоценные наряды они целый день забавлялись и резвились в саду и увитых зеленью беседках.
     Но зачем было создано это великолепие? Дело в том, что Магомет обещал тем, кто повинуется его законам, радости рая и чувственные удо-вольствия в обществе очаровательных гурий. Хасан, основатель ордена ассасинов, внушил своим последователям, что он тоже пророк и ровня Магомету, раз у него есть право впустить заслуживших его милость в рай еще при жизни. А чтобы никто из посторонних не мог найти вход в его райский сад, Хасан построил неприступную крепость, через которую, вос-пользовавшись потайным ходом, можно было попасть в эту чудесную долину".
     Старец Горы делал своими федаюнами только самых отважных и красивых парней, их безграничная преданность Мастеру и его замыслам стала жуткой легендой от Великой китайской стены до дворца Карла Великого. Королей убивали на тронах, визирей находили отравленными, принцев закалывали прямо в церкви, перед алтарем.
     По заказу Ричарда Львиное Сердце ассасины убили его соперника, Конрада де Монферрата. Двое из них стали рядом с принцем во время молебна, казалось бы, целиком поглощенные духовной работой. Но, как только представился момент, они одновременно вонзили в него свои кинжалы. Одного из убийц схватили на месте, второму удалось скрыться. Он спрятался в церкви, но, услышав, что принц еще жив, нашел способ приблизиться к Монферрату и нанести ему еще один удар. Убийца умер во время изощренной пытки, не издав ни единого стона. На пути к од-нажды вкушенному раю ассасинов невозможно было остановить.
     Влияние секты на политику того времени совершено не соответст-вовало ее численности: Старец Горы отдавал указание, и федаюны проникали в самые недоступные места, пряча под полой одежды отрав-ленные кинжалы. Секта стояла над государствами, выше царей и султа-нов, судьбы тогдашнего мира решались не в Багдаде или Константино-поле, а в Аламуте. Политическое влияние последователей Старца Горы постепенно сошло на нет, но духовное наследие секты прочно укорени-лось в мусульманском самосознании, сильно повлияв и на христиан-скую культуру. Представление о рае, как о саде чувственных наслажде-ний, стало настолько расхожим, что Эдмунд Спенсер, в конце шестнадца-того века, пишет поэтическую книгу "Королева фей", где сад наслаж-дений - не награда, а испытание, которое настоящий добродетельный ры-царь преодолевает не поддавшись соблазну.
     Но главная идея, принесенная ассасинами на пир духовных учений, есть абсолютное подчинение ученика воле учителя. Мастер знает корот-кую дорогу к дверям сада, Мастер стоит на высокой башне, и, наблюдая бредущих по лабиринту, подталкивает их к выходу. Блуждающему толч-ки могут показаться болезненными, даже смертельными - но это лишь внешняя сторона, на самом деле Мастер всегда прав. Поэтому смерть по указанию учителя, не трагедия, а лишь хорошее начало правильного пу-ти.
     Суфии развили и обосновали мысли Старца Горы, окутав их флером мистики и священного таинства, а Гурджиев перевез идею жертвенного подчинения в Европу.
     После разрушения Аламута монголами условия существования сек-ты резко изменились. Разбить такой роскошный сад уже не было воз-можности, и поэтому в Египте ассасинам пришлось довольствоваться малым. Как пишет Ибн-Батута, великий путешественник четырнадцатого века: "я нашел ассасинов в Александрии, но теперь они стали только стрелами, при помощи которых султан поражает своих врагов".
     Сад, вернее небольшая его часть, скорее лужайка , расположился в подземельях неподалеку от Мемфиса. На поверхности земли наблюдатель мог увидеть лишь основание разрушенной башни и несколько хижин пастухов, пригонявших к ночи отары овец. Вполне вероятно, что, уйдя из Египта, ассасины, внедренные в среду мамлюков, скопировали при-вычную обстановку и повторили сад в подземельях "Слона".
     В 1252 году султан Египта Бейбарс серией молниеносных кампаний урезал Иерусалимское королевство: на юге были потеряны Яффа, Кейса-рия и Арсуф, на севере уничтожено Антиохийское княжество. Ранней весной отряды мамлюков осадили реховотскую крепость, на протяжении последних ста тридцати лет принадлежавшую тамплиерам. История па-дения крепости подробно описана в знаменитой "Хронике", составлен-ной Робером де Клари, рыцарем, принимавшем лично участие в ее оборо-не.
     "Ордена тамплиеров и святого Иоанна заняли почти все важные зам-ки на побережье Палестины, расширив и восстановив их. Но соперниче-ство и прискорбная ревность, разделявшая Ордена, заставила их восполь-зоваться при строительстве замков противоположными архитектурными стилями. Тамплиеры, которых всегда подозревали в склонности к ереси и таинственным наукам Востока, возродили традицию Юстиниана, такой, как она сохранилась в полуразрушенных крепостях северной Сирии. Госпитальеры, в силу своей консервативности, приняли за образец фор-тификационную школу, процветавшую во Франции.
     Ибетлин (реховотская крепость) был несметно богат и так построен, как я вам сейчас расскажу. Цитадель, мрачное сооружение огромной вы-соты, осталась без изменений со времен владычества сарацинов, и квар-тировал в ней сенешаль и приближенные к нему рыцари. В башнях хра-нилась казна, припасы, содержались пленные, вершились допросы и каз-ни. На территорию замка могли входить только командоры, братья-рыцари и сержанты конвента; оруженосцы, туркополиры и прочий люд допускался лишь к воротам. Таинственность породила много слухов, и я сам слышал, как один простолюдин рассказывал другому про обряд по-клонения Голове, якобы происходящий по воскресеньям в главной башне цитадели. Насколько достоверны его слова, я не могу судить, ибо ни ра-зу не участвовал, не слушал, не был приглашен и не приглашал на от-вратительную церемонию подобного рода и, скорее всего вся она не бо-лее чем плод завистливых выдумок и подлых умыслов. История о Голове следует за орденом как муха за хвостом коня, и я не могу не привести ее целиком, дабы нелепица дурного вымысла отринула самое себя за грань здравого смысла.
     "Один тамплиер, сеньор де Зивон, любил знатную даму де Баламина; но та была отнята у него, так как умерла в юном возрасте. В ночь после похорон обезумевший от любви рыцарь проник в могилу, открыл ее и удовлетворил свое желание с безжизненным телом. И тогда из мрака донесся голос, прика-зывающий ему прийти сюда девять месяцев спустя, чтобы найти плод его деяния. Рыцарь повиновался приказанию, и когда подошло время, он снова открыл могилу; меж больших берцовых костей скелета он нашел Голову. "Не расставайся с ней никогда, - сказал тот же голос, - потому что она принесет тебе все, что ты пожелаешь". Рыцарь унес ее с собой, и, начиная с этого дня, всюду, где бы он ни был, во всех делах, какие бы он ни предпринимал, голо-ва была его ангелом-хранителем и помогала ему творить чудеса, пока не ста-ла собственностью ордена".
     Большой двор Ибетлина разделялся на две части: во внутренней возвышался огромный Храм дивной красоты, точное подобие разрушен-ного римлянами Храма Соломона, и был этот Храм тамплиеров столь бо-гатым и благородным, что не было там ни одной дверной петли, ни одной за-движки, словом, никакой части, которые обычно делаются из железа, не от-литой или выкованной из чистого серебра, и не было там ни одного столпа, не из яшмы, либо порфира, либо из других богатых драгоценных камней. Стены Храма покрывала золотая мозаика, а настил был из белого мрамора, такого гладкого и прозрачного, что казалось, будто он из хрусталя. Каждый столб в главном нефе приносил исцеления: этот врачевал от боли в пояс-нице, когда об него терлись, тот снимал боли в боку, а другие помогали от других болезней.
     В центре Храма располагалась святая святых, укрытая от нескром-ных взоров покрывалом из пурпурного бархата, пышно расшитого золо-том, в нее заходил только Великий Магистр Ордена, в те дни, когда по-сещал Ибетлин, и была она столь богата, что невозможно ее и оценить, по-тому что доска жертвенника, где Магистр воскурял благовонную смесь, была из золота и драгоценных камней, расколотых и сплавленных вместе; так приказал сделать один из предыдущих Великих Магистров, а доска эта была длиною в 14 стоп; вокруг жертвенника были серебряные столпы, которые поддерживали терем над жертвенником, сделанный как колокольня и весь из литого серебра; и был он таким богатым, что нельзя и подсчитать, сколько он стоил.
     А простолюдины и завистники утверждали, будто в святая святых возвышался идол по имени Бафомет с головой козла и телом человека, но с крыльями и раздвоенными копытами, и Великий Магистр целовал эти копыта и возливал к основанию хвоста кувшин человеческой крови, которую брали у провинившихся, но все это злостные выдумки и подлые сплетни. И к ним же относятся домыслы о том, что якобы рыцари, дав-шие обет безбрачия, утешают свое влечение противным природе спосо-бом, изливая пламя похоти на мальчишек сарацинов, которых они вы-лавливают по всей округе и отвозят в замок для противоестественных утех, а, насытившись, казнят страшной казнью, о которой я расскажу дальше.
     У кольца великих врат Храма, полностью выкованных из чистейшего серебра, висела трубка, сделанная из неизвестного сплава; а величиной она была с пастуший рожок. И я вам сейчас скажу, что за силу имела эта трубка. Когда больной человек, терзаемый недугом вроде пучения живота, вставлял в рот эту трубку, то едва лишь он ее, бывало, вставит, как трубка эта прили-пала к его горлу и высасывала из него всю немочь, так что вся она вытекала вон через глотку. И трубка эта держала его так крепко, что заставляла боль-ного изнемогать от натуги, закатывать глаза, и не мог он уйти до тех пор, пока трубка не заканчивала свою работу. А кто был больше болен, того трубка и держала дольше; если же ее брал в рот здоровый человек, то трубка не держала его ни мало, ни много. Ранее хранилась эта чудесная трубка в монастыре святой Софии, что в Константинополе, но после взятия города доблестным франкским воинством, отобрали волшебную реликвию у гре-ков, исказивших праведное учение и с большими почестями и торжест-венностью перевезли на Святую Землю, где водрузили в Храме Ибетлина, приносить исцеление рыцарям святого Ордена.
     Справа и слева от Храма стояли высокие дома, в них квартировали рыцари и оруженосцы, и располагались всякие лавки, для приобретения всего, чего требует тело и жаждет душа. В третьем дворе квартирова-ли туркополиры, унтер-маршалы и сержанты-командоры, находились ко-нюшни, мастерские по ремонту и изготовлению оружия, доспехов, кузни; проживали шорники, шьющие сбрую, портные, пекари и прочий мастеро-вой люд с женами и детьми.
     Посреди двора был толстый столп, толщиной в три обхвата и с добрых 150 стоп в высоту; и сделан он был из мрамора, а потом поверх мрамора по-крыт медью, и он был опоясан крепкими железными обручами. Наверху, на конце этого столпа, лежала плоская каменная глыба, которая имела добрых 50 стоп в длину и столько же в ширину. На этом камне восседал громадный железный лев, полый внутри и с небольшим оконцем сверху, прикрытым железной решеткой и служил этот лев для наказания виновных и устра-шения заблуждающихся.
     Когда ловили торговца на бесчестном ведении дел, или проклинаю-щего святой Орден, или изрыгающего слова хулы на веру нашу и от-цов ее святых, или ослушавшегося приказа старшего по званию, то со-бирался совет рыцарей, облеченных доверием Сенешаля, и выслушивали все стороны, и взвешивали дело тщательно и нелицеприятно, и выносили приговор. И сержанты-исполнители без промедления хватали приговорен-ного и тотчас поднимали его на столп по специальной лестнице, и опус-кали его в утробу льва, а решетку запирали на замок. А другие сержан-ты-исполнители поднимали на столп вязанки хвороста и, дождавшись, пока первые сержанты спустятся вниз, тотчас разжигали большое пламя и тоже спускались вниз. И раскалялся железный лев докрасна, а погре-бенный в его чреве претерпевал ужасные муки за совершенные им пре-грешения и тем искупал их, дабы войти в мир грядущий в белых одеж-дах, очищенным от грехов.
     Перед тем как умереть, стонал, и кричал, и выл приговоренный ужасно, а лев был сделан таким образом, что крики провинившегося превращались в львиный рев и рычание, разносящееся над крепостью и над всей округой для устрашения желающих согрешить и радости пра-ведников, идущих по истинному пути. Когда пламя стихало и лев осты-вал, сержанты-исполнители доставали специальными крючьями тело, ис-пекшееся, как утка в жаровне и отдавали мясо собакам, а кости хорони-ли за воротами замка, в специально отведенном месте, чтобы не лежали злодеи рядом с праведниками. И было в те времена людей нечестивых в достатке великом, и посему почти каждый день разносилось над замком великое рычание.
     Перед Яффскими воротами возвышались два столпа, тоже привезен-ные из Константинополя и каждый в толщину, наверно, с три обхвата и в высоту с добрых 150 стоп; и на каждом из этих столпов, наверху, в малень-ком укрытии пребывал отшельник; а внутри столпов была лестница, по кото-рой они туда взбирались. Снаружи этих столпов были нарисованы и вещим образом записаны все происшествия и все завоевания, которые случились в Ибетлине или которым суждено было случиться в будущем. А ведь никому не дано было знать о происшествии до того, как оно произошло; когда же оно происходило, то народ шел туда из ротозейства, и разглядывал, словно в зер-кальце, и подмечал первые признаки происшествия. Даже мамлюкское завое-вание было там записано и изображено, и огромные камнеметы, благодаря которым замок и был взят; а тамплиеры ведь не могли знать заранее, что так произойдет. Когда же окружили мамлюкские полчища замок, как саранча, отправился народ поглазеть на столпы и там обнаружили письмена, которые были начертаны на нарисованных камнеметах. И гласили письмена, что придет с Востока дикий народ с коротко остриженными головами, который завоюет Ибетлин. Все эти чудеса, о которых я вам здесь поведал, и еще мно-гие другие, о которых уже не можем вам рассказать, все это мамлюки нашли в Ибетлине, и уничтожили, извели, и разграбили дотла.
     И передал эмир, предводитель мамлюков, письмо сенешалю, благо-родному Нивелону Суассонскому, письмо жестокое и несправедливое, двуязычное как все на Востоке:
     "Я, эмир Султана султанов, царя царей, повелителя повелителей, Мих ал-Юдс; могущественный, грозный, каратель мятежников, победитель фран-ков, и татар, и армян, вырывающий крепости из рук неверных, вам, Сенеша-лю, благородного ордена Храма, истинному и мудрому, привет и наша доб-рая воля. Поскольку вы - настоящий муж, мы посылаем вам послания о на-шей воле и доводим до вас, что мы идем на ваши отряды, чтобы возместить нанесенный нам ущерб, отчего мы не желаем, чтобы власти Ибетлина посы-лали нам ни писем, ни подарков, ибо мы их больше не примем".
     Желая избежать кровопролития, стремясь к миру и добрососедству, монсеньер Сенешаль направил посольство к противнику, но эмир отказал-ся от писем и подарков, а посланцев бросил в темницу, где они и умер-ли.
     Осада началась 5 апреля 1252 года и продлилась до 18 мая. Со стен крепости осажденные видели всю равнину Ибетлина, покрытую шатрами, поставленными веревка к веревке. И шатер эмира, который называется "дехлиз", стоял на высоком пригорке, там, где были сад и виноградники ор-дена Храма, а "дехлиз" был весь алый, с открытой к Ибетлину дверью; и это было сделано эмиром потому, что каждый знает: куда открыта дверь "дехли-за", этой дорогой должен идти эмир. Восемь дней прошли спокойно; потом мамлюки начали обстреливать город тяжелыми камнями, метаемыми че-тырьмя огромными камнеметами.
     Одна из машин, которую называли Хавебен (габдан - яростная), иначе сказать - Гневная, находилась перед Яффскими воротами; а другая машина, метавшая камни на башню цитадели, похожую на гриб, называлась Ман-сур, то есть Победоносная; следующая, большая, которую я не знаю, как на-звать, метала в стену второго двора и четвертая машина метала в большую башню, называемую Слон-башня, потому, что из нее выступали громадные каменные балки, похожие на бивни слона.
     В первую ночь мамлюки поставили большие щиты, и щиты, сделанные из прутьев, выстроились перед нашими стенами, и на вторую ночь они при-близились еще, и так приближались, покуда не подошли к водяному рву, и за названными щитами были воины, сошедшие со своих лошадей на землю с луками в руках.
     Пятнадцать тысяч мамлюков, людей и лошадей, закованных в железо, продвигались все вместе, меняя стражу четыре раза в день. В Ибелине же находилось от восьми до двенадцати тысяч душ населения, но насчитывалось только шестьсот или семьсот рыцарей и шесть тысяч пеших сержантов. Каж-дая вылазка стоила жизней, но она не влияла на мощь осаждающих. Когда мамлюки продвинулись до водяного рва, то возвели стену из поленьев, чтобы защитить свои легкие машины, карабоги, - которые метали очень часто и причиняли больше зла, чем большие машины, так что к месту, откуда кара-боги бросали камни, никто не осмеливался приблизиться.
     Позади этого укрепления сарацины подкапывали первую стену; осаж-денные отвечали более глубокими подкопами, пока часть стены второго двора, которая больше других выдавалась вперед, не рухнула, образовав брешь в первом кольце укреплений.
     И когда настал день, наши люди на совете высказали мнение выйти со всех концов на лошадях и пешими и сжечь деревянное сооружение; таким образом, монсеньер Сенешаль ордена Храма и его люди, и мессир Паоло де Битьям и прочие рыцари подошли ночью к Яффским воротам, и приказал Сенешаль одному провансальцу, который был виконтом Азура поджечь де-ревянное сооружение большой машины эмира; и они вышли в эту ночь и ока-зались около деревянного сарая; и тот, кто должен был бросить огонь, испу-гался и бросил так, что огонь отлетел недалеко и упал на землю и возгорелся на земле.
     Все мамлюки, находившиеся там, всадники и пешие, были убиты; а на-ши люди, все братья и рыцари, заехали настолько вперед между палатками, что их лошади запутались ногами в веревках шатров и споткнулись, и тогда мамлюки их перебили; и таким образом мы потеряли этой ночью восемна-дцать всадников, братьев ордена Храма и рыцарей-мирян, но захватили мно-го мамлюкских щитов больших и маленьких и трубы и литавры.
     От луны было светло, как днем, и Ал аль-Караб, эмир Флорентина, ох-ранявший этот сектор фронта, собрал две тысячи всадников, перед которыми небольшому отряду из трехсот воинов, окружавшему Сенешаля ордена Хра-ма, пришлось отступить. Вылазки, которые предлагалось осуществить через другие ворота города, не состоялись, так как мамлюки были предупреждены и подготовились к защите.
     Другая ночная атака, - на этот раз безлунной ночью, - удалась ничуть не лучше, мамлюки были уведомлены и устроили такое освещение сигнальны-ми огнями, что казалось, у них был день, и атаковали столь сильно наших людей стрелами, что казалось, будто пошел дождь.
     На следующее утро, мамлюки затрубили в трубы, забили в бараба-ны и подступили к замку со всех сторон. Особенно большое их число со-бралось возле "Слона", туда перевезли все камнеметательные машины и принялись бросать огромные глыбы, целясь в одно место. Камни были такой величины, что два человека не сдвинут с места, и они со страш-ным шумом и грохотом разбивались о кладку башни. Так продолжалось до полудня, мамлюки стояли, ожидая, когда башня рухнет, а арбалетчики через амбразуры осыпали их стрелами, и метательные машины рыцарей, называемые "кошками" потому, что лапа, в которую вкладывался снаряд для метания, походила на кошачью, метали на мамлюков жбаны с пы-лающей смолой.
     Простояв так до второй половины дня, мамлюки поняли, что башня не упадет и, сильно обескураженные, начали отступление, а тамплиеры, увидев, что враг отступает, принялись во всю орать и вопить, и взобра-лись на зубцы башни и начали снимать с себя одежду и показывать мамлюкам голые задницы. А монсеньер Сенешаль сильно разгневался на недостойное поведение и приказал найти беспутников и примерно нака-зать, но посланные сержанты-исполнители не смогли их отыскать, а за-держанные свидетели отпирались, отказываясь назвать имена, ссылаясь на великое возбуждение и плохую память.
     Но в общем Ибелин находился в тяжелом положении, ибо, как я вам сказал, пояс укреплений был подкопан и рухнул. Монсеньер Сенешаль при-нял единственно возможное решение - начать переговоры с эмиром; послед-ний предлагал оставить христианам жизнь и добро в обмен на сдачу замка; посланцы отвергли его предложение, "ибо люди из-за моря (Запада) посчи-тают нас предателями". И осада возобновилась.
     Мамлюки переместили все камнеметы к Яффской башне и начали осыпать ее валунами одновременно ведя под нее подкопы. Башня, по-строенная в Юстинианском стиле, больше походила на Храм, ее запол-ненная светом продольная базилика поражала красотой, но не отличалась прочностью. 16 мая фасад башни под действием подкопов и камнемена-тельных машин рухнул в ров; мамлюки заполнили обвалы мешками с пес-ком, чтобы соорудить из них дамбу, преодолели водяные рвы и захватили ос-татки башни. Осажденные пытались преградить им вход в крепость "черепа-хой"- деревянным сооружением, покрытым кожей, на которое поднимались лучники и воины.
     А когда настала пятница, очень громко до зари затрубила большая труба, и при звуках этой трубы, имевшей голос преужасный и очень сильный, - мамлюки напали на Ибелин со всех сторон. И первое место, через которое они вошли, была Яффская башня, которую они захватили. И я вам расскажу, каким образом они прибывали.
     Они прибывали все пешие и без числа; и, прежде всего, приходили те, кто бросал греческий огонь, а потом шли те, кто стрелял простыми стрелами и столь часто, что казалось, с неба идет дождь; и наши люди, находившиеся в "черепахе", покинули ее.
     Мамлюки находились тогда на ограниченном пространстве, третьего двора между Яффской башней и воротами, ведущими во второй двор. Се-нешаль ордена Храма, едва услыхав, что башня пала и мамлюки ворва-лись в третий двор, взял тридцать или сорок братьев на лошадях, и свою свиту и некоторых рыцарей из Кипра, и пеших сержантов, и бросился в контратаку. Сразу за воротами второго двора они обнаружили мамлюков, идущих пешком. И шли они такими густыми рядами, что Сенешалю и его спутникам показалось, будто перед ними каменная стена, и те, кто бро-сал греческий огонь, бросали его столь часто и густо, что стоял сильный дым, и с большим трудом было видно; и лучники густо стреляли сквозь дым оперенными стрелами, которые очень болезненно ранили наших людей и наших лошадей. И когда мамлюки ненадолго останавливались, то поднимали свои щиты, а когда их атаковали сверху, со стены второго двора, то они также поднимали свои щиты и останавливались; и постоянно не прекращали трудиться те, кто бросал огонь и посылал стрелы; и продлилась эта борьба и битва врукопашную до терции.
     Именно в этот час был ранен монсеньер Сенешаль ордена Храма: его случайно настигла стрела, когда Сенешаль поднимал свою левую руку, и на ней не было щита, только дротик в правой руке, и стрела сия ударила ему подмышку, и тростник вошел в его тело. Сенешаль вооружился наспех и но-сил только легкие латы, соединения которых не закрывали хорошо боков. И когда он почуял, что ранен смертельно, он стал уходить, а подумали, что он уходит добровольно, чтобы спасти себя и свое знамя и побежали перед ним, и тогда вся его свита последовала за ним. И поскольку он отходил, добрых двадцать рыцарей подошли к нему и сказали: "Ах, Бога ради, сир, не уходи-те, ибо замок скоро будет потерян". И он ответил им громко, чтобы каждый слыхал: "Сеньоры, я не могу, ибо я мертв, видите удар". И тогда мы увидели погруженную в его тело стрелу. И при этих словах он бросил дротик на зем-лю, поник головой и стал падать с лошади, но его свита спрыгнула на землю со своих коней и поддержала его, и сняла с коня, и положила на брошенный щит, который они там нашли и который был очень большой и длинный.
     Слуги унесли его во второй двор, а оттуда в цитадель и положили в покоях на втором ярусе "Слона". Здесь они сняли с него доспехи, разрезав ремни лат на плечах.
     И целый день он лежал в "Слоне", не разговаривая, за исключением од-ного слова, когда он услышал шум людей, бежавших от смерти, и спросил, что это; и ему сказали, что люди сражаются; и приказал, чтобы их оставили в покое, и с тех пор не разговаривал и отдал Богу душу. И благоволил ему Бог, ибо от его смерти был великий ущерб.
     В то время как Сенешаль Ордена Нивелон Суассонский умирал, кре-пость погибала в жестокой резне. Знайте, что это было ужасно видеть; ре-месленники, торговцы, их жены, и прочий мелкий люд бежали по улицам с детьми на руках, плачущие и растерянные, и не знали куда спрятаться, что-бы спастись от смерти; и когда им встречались мамлюки, один хватал мать, другой ребенка, и тащили их в разные стороны, и разлучали их друг с другом и однажды женщину увели, а вырывающийся ребенок был брошен на землю, и лошади затоптали его, и он умер; и были такие дамы, которые были в тяго-сти, и их так сдавили в толпе, что они умирали на ногах, и существо в их теле также. Знайте также, что мамлюки зажгли огни на машинах и на постах, и пламенем этим была, как бы освещена вся Святая Земля.
     В цитадели замка ордена Маршал Пьер де Орот принял командование; там укрылось больше десяти тысяч человек. Цитадель продержалось десять дней, пока эмир, отчаявшись уничтожить его силой, предложил защитникам условия сдачи. Пьер де Орот, приняв эти условия, ошибся, доверившись ему. Он передал сопровождавшим победителям своих, еще крепких, рыцарей, ос-тавив в цитадели только раненых.
     Как только эмир заполучил Маршала и людей ордена Храма, он велел отрубить головы всем братьям. И когда братья, бывшие внутри цитадели, которые не были столь больны, чтобы не суметь себе помочь, услыхали, что Пьеру де Ороту и прочим отрубили головы, они заняли оборону в "Слоне", но безуспешно - мамлюки успели проникнуть в цитадель и разожгли перед башней такой огромный костер, что дым от него был виден даже в Яффе, и рыцари, чтоб не задохнуться были вынуждены открыть ворота и выйти наружу, а эмир поклялся не причинить им никакого вреда, но, как только все они оказались снаружи, он немедля приказал их повесить. И возможно, их участь была более счастливой, нежели у спасшихся. Так был взят и отдан замок Ибетлин, в пятницу 18 мая названного года, тем образом, как я вам рассказал".