АЛЕКСАНДР ТКАЧЕНКО

"1986 год. В Крыму на 10-м км Феодосийского шоссе мародеры уже почти пять лет занимаются тем, что грабят противотанковый ров длиною 7,5 км, в который были свалены и засыпаны землей убитые в течение 2-х недель в декабре 1941 года 14,5 тысяч евреев. Там было много золота: зубные коронки, кольца… Собираясь в гетто, прятали на себе украшения, монеты… Фашисты спешили. Только что в Феодосии был высажен десант Советской армии, и никто в эти декабрьские дни не знал, что он окажется безрезультатным. Палачи расстреливали людей в одном исподнем. И вот, спустя 40 лет на смену карателям пришли грабители.

Я начал протестовать против вандализма, попирающего все нравственные и человеческие законы. Пытался пробиться на страницы газет, на радио, телевидение. Однако иного ответа, кроме угроз в свой адрес, не получил.

Тогда я пригласил в Крым Андрея Вознесенского и передал ему все документы "дела гробокопателей", изобличающие фотографии. Андрей написал известную поэму "Ров", напечатанную в "Юности" в 1987 году. Меня же крымские власти выставили "предателем Родины". Партийным и советским чиновникам было за что злиться: после посещения мест захоронения комиссией из Москвы чуть не двадцать из них, в том числе секретарь обкома, были уволены. Меня продолжали преследовать, и я вынужден был переехать в Москву. Мне так и не простили того, что впервые на уже новом монументе было написано: "Здесь в результате геноцида были расстреляны 14 тысяч евреев". Они все время хотели, чтобы я свидетельствовал, что это были "советские граждане", не имеющие национальности.

Вот так я попал в правозащитное движение.

В 1994 году я стал Генеральным директором Русского ПЕН-клуба. Мне довелось быть общественным защитником в судах по делам против поэтессы Алины Витухновской, журналиста и политического деятеля Валерии Новодворской, двух "экологических шпионов": питерца Александра Никитина и Владивостокского журналиста Григория Пасько.

Нам удалось добиться решений суда, которые привели к освобождению моих "подзащитных".

Еще одно из направлений нашей деятельности связано с тем, что правящие режимы ряда государств постсоветского пространства "выдавливали" оппозиционно настроенных деятелей культуры.

Многие из них поначалу приезжали в Москву, затем, с нашей помощью, находили пристанище в других странах.

Мне довелось принять участие в судьбах около 40 писателей и журналистов из Туркмении, Узбекистана, Таджикистана, Азербайджана, Белоруссии и др. Среди них наиболее известны имена Ширали Нурмурадова (сейчас живет в Швеции), Собира Бозора (США), Сергея Золовкина (сейчас в Германии). Василь Быков, выдающийся белорусский писатель, последние годы жизни вынужден был провести в Финляндии, Германии, Чехии. Ядгар Абид уехал в Австрию, чеченские писатели Ислам Эльсанов и Муса Гетуев - в Норвегию, Апти и Манат Бисултановы - в Германию. И таких примеров, к сожалению, множество…"

* * *

ОТКАТ

Море снимается с якорей
и как стадо верблюдов становится 
многогорбным
вставая с коленей на волнах вздымает
танкеры и сухогрузы
теплоходы и катамараны уносит и уносит
все это к берегам
своей первобытности как выкуп за долгое отсутствие
у мраморных ступеней -
возьмите нефть и оружие лес и наркотики
рыбу в консервах
в плавках мужчин
женщин в купальниках
возьмите телевизоры и "Харлеи"
пластинки и шмотки золото 
и сигареты с фильтром
только пустите пустите домой -
незаметным заливом стану 
буду катать на спине
деток ваших черносливовых 
и оливковых юношей
я - море а хочу быть хоть каплей 
на своей земле
хоть одну рыбешку носить в воде без отходов
и чтобы хотя бы один  горожанин
бросил хотя бы один цветок мне
за это…   


РЕПОРТАЖ

                                   Григорию Пасько

Деревья всадники зеленые
пригнувшись к седлам холмов
уходят целой армией от поражения
в битве с цивилизацией…
Впереди траурные корейские сосны
за ними кустарники шиповника
и мелколес раненное
еще от рождения еще на корню
в семенах…
уходят уходят почти спасаясь
от радиоактивных осадков
перочинных ножичков
пил домостроя и окурков
куряк поддающих - единственная армия 
всадников
не выигравшая ни одной войны
стволы их всегда в коре -
 нерасчехленны сабли всегда в коже 
их достают только в час похорон
навсегда с хозяином
иглы и бумеранги листьев это себе во вред…
Уходят они пригнувшись к седлам холмов
почти что за горизонт
в туманах высокогорных
зашоренные дождями
ветрами сносимые
не зная что за горизонтом
нет спусков к пастбищам океанов
одни лишь
               обрывы обрывы
                                   обрывы обрывы



ВТОРАЯ  ЖИЗНЬ


Родина женщины - ее тело, плоть
пальцы лодыжки ресницы губы
от пятки до переносицы, как плот
связанные нервом для однолюба

он за ней ходит канючит и плачет
дай говорит лягу у излучины твоих рук
здоровенный мужик по ночам прячет
у другой свои щеки и смотрит на крюк

А она бы и рада что душа она добра
а плоть не обманешь ляжет поперек
и не докажешь что из адамова ребра
такая вышла Никто не возьмет Не берет.

Где бы она не жила родина ее - тело 
зовет саму себя из неизведанных краев
кому бы она не дала  кого бы не хотела
плоть ее больше знает отчего душа поет

Формы бессмертны дух гуляет 
в обнимку со шлюхой
женщина помнит кожею поцелуем мигом ночей
как будто умрет музыка 
но музыкальным слухом
возвращается мелодия все осязаемей и точней


СЮЖЕТ

Цезарь, ты спишь?
Где-то в холмах выгорающей Умбрии
Руды созрели. Цезарь, ты спишь?
Где-то готовы молот и наковальня
Чтобы короткий клинок отстучать.
Цезарь, ты спишь?
Сшиты сандалии самые тихие
дратвой намыленной,
сказаны на ночь слова
снотворные самые…
Цезарь, ты спишь?
Коварство с клинком уже сходятся в 
тайной руке,
той, что сегодня твой локоть сжимала,
словно подсвечник прохладный…
Цезарь, ты спишь?
Небо уже прокололи рассветные звезды.
"Нет, я не сплю, уже поздно…"